После окончания Гражданской, в период бурного сокращения Красной Армии, управление ликвидировали, штаты военной разведки сократили и в штабе РККА появился скромный Разведотдел. В 1924 году, когда началась военная реформа, поняли, что палку перегнули, и отдел развернули в Разведывательное управление, или, сокращенно, Разведупр. В 1926 году, очевидно для большей секретности, все управления штаба РККА переименовали в номерные. Разведупру достался порядковый номер «4», и с этого года в штабе появилось безликое 4-е Управление. И хотя подобный камуфляж никого не мог ввести в заблуждение, а иностранные разведки тем более, это безликое название сохранилось до 1934 года. Но, несмотря на смену вывесок, и в руководстве Наркомата, и в разговорах высшего командного состава название «Разведупр» укоренилось прочно. Так что это название можно принять и современным исследователям.
Управление имело пять отделов – войсковой разведки, агентурный, информационно-статистический, по связям с иностранными военными атташе и дешифровальный. Общее число сотрудников, включая технический и обслуживающий персонал – 120 человек. Но это по штату, а к ним 350 секретных сотрудников, или «прикомандированных», как они числились в официальных документах. Ближайшие помощники Берзина: начальник агентурного отдела Борис Мельников и начальник информационно-статистического отдела Александр Никонов. Еще один помощник – «для особых поручений» – Василий Давыдов. С ними Берзин начал разработку операции «Рамзай».
Если о Давыдове кое-что писали в статьях и книгах о Зорге, то о двух начальниках отделов читателям ничего не известно. Ни в одной статье или книге они даже не упоминаются. Об одном из них стоит сказать несколько слов.
Борис Мельников – старый разведупровец, работавший в Управлении еще в начале 1920-х и прекрасно знавший Дальний Восток, Японию, Китай, Монголию. У этого человека была богатая биография, даже по меркам того бурного времени. Родился в Забайкалье в 1895 году. Из крестьянской семьи. Учился в начальном городском училище и в реальном училище. В 1915 году поступил на первый курс Петроградского политехнического института на кораблестроительное отделение. Но через год призвали на военную службу и отправили в Михайловское артиллерийское училище, которое и окончил в 1917 году. Была у парня мечта – строить корабли. Об этом откровенно и написал в анкете всероссийской переписи членов РКП(б) в 1922-м. Но вместо дальнейшей учебы и осуществления своей мечты пришлось осваивать профессию разведчика. С начала Февральской революции принимал в ней активное участие, находясь в это время в Петрограде. В партию вступил в 1916 году. После окончания училища был отправлен на военную службу в Иркутск. Там избрали членом Иркутского Совета солдатских и рабочих депутатов. Во время Октябрьской революции был назначен Советом начальником иркутского гарнизона, и под его командованием войска гарнизона взяли власть в городе в декабре 1917-го. За руководство восьмидневными боями за Иркутск в феврале 1933 года был награжден орденом Красного Знамени. Представление к награждению подписали Постышев, Блюхер и Берзин.
После восстания чехословаков вступил в Красную Армию, пошел на фронт. И началась война Гражданская. Попал в плен к японцам, сидел в тюрьме в Хабаровске и после освобождения в декабре 1918-го эмигрировал в Китай. Год находился в эмиграции в Китае и Японии. После возвращения в начале 1920-го был командирован на Амур: комиссар штаба Амурского фронта, член Реввоенсовета Восточного фронта, комиссар 2-й Амурской армии, командующий войсками Приамурского военного округа. Комиссарские должности были прикрытием для руководства разведывательной деятельностью и против белых, и против японских оккупационных войск на Дальнем Востоке. В начале 1921-го Мельников откомандировывается в распоряжение Реввоенсовета Сибири и назначается Помначразведупра Сибири. Началась работа в военной разведке уже на более высоком уровне. Летом 1922-го его откомандировывают в Москву в Разведупр Республики. Центральному аппарату военной разведки нужны были люди с боевым опытом, хорошим образованием, знающие языки (а английским он владел свободно), обстановку в зарубежных странах и имевшие опыт разведывательной работы.
Тогда-то впервые и встретились заместитель начальника Управления Берзин и новый сотрудник, назначенный начальником восточного отделения агентурной части. Год работы в Москве под его руководством дал многое: опыт, навыки разведывательной деятельности, расширение кругозора разведчика. В мае 1923-го, как он писал в автобиографии: «… командировка на секретную работу в Китай».
Весной 1924-го Мельниковым заинтересовались в Наркоминделе. Дипломатам нужен был заведующий отделом Дальнего Востока: образованный, знающий хотя бы один иностранный язык и, главное, хорошо знающий обстановку в этом регионе. Наркоминдел Чичерин обратился к Берзину, и новый начальник Разведупра дал отличную характеристику своему сотруднику: «… В разведке специально по Дальнему Востоку работает с 1920 года. Лично побывал в Японии, Китае и Монголии. Изучил и знает во всех отношениях как Китай, так и Японию. Весьма развитый и разбирающийся в сложной обстановке работник, не увлекающийся и не зарывающийся. Политически выдержан. Большая работоспособность и инициатива». Но при этом он добавлял: «Затруднение с его откомандированием в Ваше распоряжение только в том, что на Востоке нам некем его заменить…» Способных и опытных работников не хватало в то время ни дипломатам, ни разведчикам. И началась многомесячная тяжба двух ведомств, в которую вмешались сотрудники Учетно-распределительного отдела ЦК РКП(б). Пришлось Берзину разъяснять цековским аппаратчикам: «Разведупр настолько беден людьми, что не может выделить для других учреждений людей, если этого не требуют интересы республики». Но все-таки он согласился, чтобы Мельников временно поработал начальником отдела Дальнего Востока, полагая, что полученный дипломатический опыт пригодится в его дальнейшей разведывательной работе.
Несколько месяцев дипломатической работы Мельникова прошли, и в сентябре 1924-го Берзин потребовал вернуть обратно своего сотрудника. Но дипломаты уже считали его своим и расставаться с новым способным работником не желали. 8 сентября Чичерин обращается с письмом к секретарю ЦК Кагановичу в котором пишет: «Разведупр покушается на отнятие у нас заведующего отделом Дальнего Востока т. Мельникова. Я не только самым решительным образом против этого протестую, но рассчитываю на Ваше содействие и убедительно прошу Вас помочь в этом деде». Ввел в действие «тяжелую артиллерию» и Берзин, убедив своего куратора Уншлихта обратиться в Учетно-распределительный отдел ЦК. В письме от 18 сентября он, мотивируя отзыв Мельникова из Наркоминдела, указывал: «Разведупру, в силу объективных условий, необходимо срочно заменить ряд ответственных работников на западе, для чего требуются люди с военной подготовкой, знанием языков и солидным опытом разведработы. Таковых работников в резерве Разведупра не имеется, не может их выделить и армия». Мельникова готовили к серьезной разведывательной работе в Европе, и за него Берзин дрался до конца, используя все средства воздействия на кадровиков из ЦК.
На этот раз история с Мельниковым закончилась компромиссом. В течение двух лет он совмещал дипломатическую работу с разведывательной, работая и в Наркоминделе, и в Разведупре. С 1926 года ему пришлось заниматься только дипломатической работой. С 1920 по 1931 год он – генеральный консул в Харбине, а в 1931 году – поверенный в делах Полпредства СССР в Японии. Но Берзин надеялся вернуть Мельникова обратно в Разведупр, и в начале 1932-го ему это удалось. Может быть, он использовал вес и влияние нового зампреда Реввоенсовета Яна Гамарника в цековских кабинетах, а может быть, помог и Ворошилов. Мельников вернулся в «шоколадный домик», в котором начинал свою работу в разведке десять лет тому назад. Но вернулся зрелым квалифицированным работником, обогащенным большим опытом дипломатической работы и ценнейшими знаниями проблем Дальнего Востока. В Управление пришел человек, способный успешно руководить агентурной работой и курировать дальневосточное направление деятельности военной разведки.
Таким был человек, возглавлявший агентурный отдел во время планирования операции «Рамзай» и принимавший непосредственное участие в разработке этой операции.
Почему в литературе о Зорге не упоминается эта фамилия? Ответ могли бы дать сотрудники Главного Разведывательного Управления, разрабатывавшие в 1964–1965 годах «образ» первого советского разведчика, о котором разрешили писать советской прессе. Можно не сомневаться, что все газетные и журнальные статьи, а также книги, написание в те годы, тщательно просматривались в кабинетах этой организации и из них выкидывалось все, что не соответствовало заданному «образу». Наивно думать, что журналистам и писателям предоставили папки с документами операции «Рамзай» и позволили их использовать в своей работе. Время было не то, хотя и сейчас, в 2000-м, ни один историк не может надеяться на то, что ему удастся заглянуть в эти папки.
Фамилия Мельникова в те годы не вписывалась в заданную идеологическую схему. И его заменили Оскаром Стиггой – человеком, далеким и от проблем Востока, и от разработки операции «Рамзай». С 1931 года Стигга возглавлял научно-техническую разведку Разведупра, работал в крупнейших европейских странах, создавая там свои опорные пункты и свою агентурную сеть. Вполне возможно, что он мог оказать какую-то помощь Зорге в Германии, используя свои возможности в этой стране, не более того. Но читателю в те годы нужно было показать помощников и соратников руководителя советской военной разведки. Не мог Берзин один, не советуясь, не обмениваясь мнениями и не дискутируя ни с кем, разработать такую операцию. В такую гениальность «Старика» не поверили бы даже тогда. И ввели в «оборот» фамилии Стигги и Давыдова, чтобы создать представление о сплоченном коллективе единомышленников.
Если бы в те годы назвали фамилию Мельникова, то появились бы, естественно, вопросы и у журналистов, и у читателей о его дальнейшей судьбе, и тогда надо было бы сказать, что после работы в Разведупре он перешел на работу в отдел международных связей Коминтерна, то есть в партийную разведку. А существование этого засекреченного отдела и ротацию руководящих кадров военной, партийной и политической разведок в те времена охраняли, как государственную тайну. Так же, как ни малейшим намеком тогда не писали о том, что Зорге работал в том же ОМСе с 1925 по 1929 год и пришел к Берзину по рекомендации руководителя ОМСа Пятницкого уже опытным нелегалом и конспиратором, а не кабинетным ученым, в котором Берзин распознал будущего гениального разведчика.

* * *

К 1933 году Маньчжурия была полностью захвачена частями Квантунской армии. И началось вооруженное противостояние двух сил. Япония создавала плацдарм на азиатском материке, готовясь к будущей схватке за господство в Азии. На территории «независимого» государства строились аэродромы, способные принять тысячи самолетов из метрополии. Новые военные городки могли вместить дивизии императорской армии, перебрасываемые с японских островов. Новые железные и шоссейные дороги тянулись к Забайкалью, Амуру и Приморью. На другом берегу Амура делали то же самое. В тайге строились аэродромы, на которые перебрасывались истребительные и бомбардировочные авиабригады из европейской части Союза. В построенных военных городках размещались прибывшие из других районов страны пехотные и кавалерийские части. По Транссибирской магистрали на Восток шли эшелоны с новейшей боевой техникой. Для удобства развертывания в случае войны к границе прокладывались железнодорожные ветки и грунтовые дороги. Шло негласное соревнование между двумя странами – кто сделает больше. Больше построит аэродромов, казарм и дорог, больше сосредоточит военной техники и войск. В чью пользу будет баланс сил в этом регионе. И в этом соревновании островная империя проигрывала. Советский Союз еще в 1932 году захватил инициативу, создав перевес сил и в войсках, и, особенно, в военной технике по сравнению с Квантунской армией. И эту инициативу он не выпускал из своих рук до августа 1945-го, когда загремели первые залпы советско-японской войны. Пожалуй, одна из причин превосходства СССР в создании мощного военного кулака на Дальнем Востоке была в том, что Япония создавала плацдарм и наращивала силы на захваченной территории у чужих границ, а Советский Союз делал то же самое на своей территории и у своих границ.
В этих условиях в Москве должны были знать о Японии все. Поэтому при разработке операции «Рамзай» были определены те основные задачи, которые ставились группе Зорге. Перечень этих задач пока известен только по его тюремным запискам. Причем вместе объединены и задачи, которые ставились при разработке операции в начале 1933-го, и те задачи, которые были сформулированы летом 1935-го, через полтора года после начала работы разведывательной группы, когда обстановка в Токио была уже совсем другой. Никаких уточнений о том, какие задачи были сформулированы вначале, а какие потом, когда в Центре была проанализирована работа группы, в записках нет. Здесь можно высказать только предположения.
Первой и основной задачей было: «Пристально следить за политикой Японии по отношению к СССР после Маньчжурского инцидента, тщательно изучать вопрос о том, планирует ли Япония нападение на СССР». Зорге считал, что выполнение этой задачи было целью его командировки в Японию. Это подтверждается и тем, что во время второй московской встречи в 1935 году уже новый начальник Разведупра Урицкий также подчеркнул важность первостепенного выполнения именно этой задачи. В Москве с большим недоверием относились к политике Японии в отношении Советского Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84