Я утверждаю, с сознанием всей ответственности моих слов, что именно выработке этого секретного документа, в котором слово «коммунизм» даже не упоминается, были посвящены 15-месячные переговоры японского военного атташе с германским сверхдипломатом.
Выступление Литвинова на съезде произвело огромное впечатление во всем мире. Если нарком иностранных дел с трибуны съезда заявил о разработке и подписании секретного соглашения, не имеющего никакого отношения к антикоминтерновскому пакту, то, значит, у Советского правительства были бесспорные доказательства и о переговорах, и о тексте секретного соглашения. Многим это было абсолютно ясно, но кое-кто и сомневался. В Лондоне не могли поверить в то, что эти русские могли проникнуть в сокровенные тайны Берлина и Токио и узнать, что же творится на этой закулисной дипломатической кухне.
И вот 1 декабря английский посол в беседе с Литвиновым, очевидно не без влияния Лондона, задал вопрос о том, имеет ли Советское правительство сведения о заключении между Германией и Японией секретного соглашения. Ответ наркома был краток: «Я ему ответил, что если я заявил публично на съезде о существовании такого соглашения, то у нас для этого должны быть неопровержимые доказательства…»
Но если английского посла удовлетворили подобные объяснения, то японский министр иностранных дел Арита с упорством, достойным лучшего применения, продолжал убеждать всех и вся, что никакого японо-германского секретного соглашения не существует, что все это только слухи и ничего более. Пришлось поставить на место японского министра.
Новый японский посол Сигемицу вручил свои верительные грамоты 7 декабря. На следующий день состоялась беседа между новым послом и Литвиновым. Рассматривались все вопросы, связанные со взаимоотношениями между Японией и СССР. Конечно, обсуждался вопрос и о японо-германских переговорах и заключении соответствующего соглашения между этими странами. При этом Литвинов, очевидно, ценя и свое время, и время посла, был откровенен: «Мы знаем текст этого соглашения со всеми его приложениями. Мы считаем совершенно тщетным всякие попытки заверить, что заключенное соглашение направлено против Коминтерна, а не против СССР. На эту тему в интересах экономии времени лучше не дискутировать…»
Что оставалось делать японскому послу во время этой беседы? Пришлось заявить, что он чрезвычайно сожалеет о том, что господин Литвинов не считает возможным принять то официальное разъяснение, которое было дано японским министром иностранных дел о том, что секретного соглашения не существует. Поскольку японский посол оставался, выражаясь обывательским языком, при своих интересах, нужно было поставить все точки над «i» и закончить дискуссию по этому щекотливому вопросу. Ответ Литвинова был корректным, сдержанным и не оставлял никаких кривотолков: «Я бы очень советовал господину Арита не настаивать на отсутствии секретного соглашения, ибо мы можем в конце концов решиться на опубликование документов, которые выставят в странном свете заверения господина Арита нам и другим правительствам».
Намек был ясно понят не только новым японским послом, но и Арита. После этого заявления Литвинова все выступления японского министра иностранных дел по поводу германо-японских переговоров сразу же прекратились.
В заключение, пожалуй, можно сослаться не на официальные дипломатические документы, а на мнение руководителя разведывательной организации в Японии. В своих воспоминаниях, написанных в тюрьме Сугамо, он отмечал: «В отличие от Берлина и Вашингтона Москва лучше знала все, что касалось положения в Китае и Японии, поэтому ее нельзя было ввести в заблуждение. Знания, которыми обладал Советский Союз в отношении проблем Дальнего Востока, были намного выше тех, которыми располагали американское и германское правительства».
Выступление Литвинова на съезде и его беседа с японским послом были завершающим этапом разведывательной деятельности группы Зорге в 1936 году.
Информация, поступавшая из Токио, не только уходила «наверх» и докладывалась Ворошилову и Сталину, но и на самый дипломатический «верх» наркому Литвинову и его первому заму Стомонякову. И использовалась она в полной мере в самый подходящий момент. В этом и была высшая полезность разведки (военной и политической) – не только проинформировать высшее руководство страны, но и использовать полученную информацию на высшем дипломатическом уровне и так, чтобы поднять международный престиж своей страны. Конечно, Зорге не мог знать о содержании беседы Литвинова с новым японским послом. В газетах появилось только короткое сообщение о встрече, а все остальное упрятали в архив. Но о выступлении Литвинова на съезде он знал. Об этом писали все немецкие и японские газеты. И такой проницательный разведчик, как «Рамзай», прекрасно понял, что нарком использовал, в рамках допустимого, его информацию о секретных японо-германских переговорах. Трудно сейчас сказать, какие чувства он испытывал, читая японские и немецкие газеты, но чувство удовлетворения за отлично проделанную работу у него было. Этим выступлением, конечно невольно, разведчику дали понять, что его тяжелый труд не пропал даром, информацию не отправили в архив, а использовали полностью.
Но информацию, полученную от группы «Рамзая» в 1936 году, использовали не только для дипломатических демаршей. И в Кремле, и на улице Фрунзе в здании Наркомата Обороны понимали, что после заключения пакта и подписания секретного соглашения угроза конфликта на Дальнем Востоке стала более вероятной. Информация Зорге подтверждала этот вывод. Поэтому то соотношение, или, выражаясь современным языком, тот баланс сил между западной и восточной границами, который был достигнут в 1936 году, был сохранен. Крупных перебросок войск и военной техники по Транссибирской магистрали на Восток или на Запад не было.
Огромный регион от Иркутска до Владивостока оттягивал для защиты своих границ 25 процентов численности и вооружения РККА. 25 дивизий из 135 и 290 тысяч человек из 1145 тысяч были расположены на этой территории. 3700 орудий всех калибров и 3200 танков и танкеток прикрывали дальневосточные рубежи. Шесть тяжелобомбардировочных бригад, имевших на вооружении 300 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 и четыре скоростные бомбардировочные бригады, вооруженные 345 новейшими бомбардировщиками СБ, составляли ударную группировку военно-воздушных сил Дальнего Востока. Общее количество самолетов, сосредоточенных на дальневосточных границах, включая авиацию Тихоокеанского флота, составляло 2189.
К 1 января 1937 года численность личного состава дальневосточной группировки войск Красной Армии в полтора раза превышала численность Квантунской армии. По артиллерии, авиации и танкам превосходство Красной Армии было еще большим. Общее превосходство, достигнутое над частями Квантунской армии в 1934–1936 годах, продолжало сохраняться. Увеличивая численность войск в дальневосточном регионе, советское военное руководство учитывало непрерывное увеличение численности и вооружения Квантунской армии, подготовку к войне маньчжурского плацдарма, строительство по направлению к советским границам новых железнодорожных и шоссейных магистралей, сооружение аэродромов, способных принять тысячи боевых самолетов, строительство казарм, могущих вместить новые дивизии, перебрасываемые в Маньчжурию из Японии.
Советское политическое и военное руководство учитывало возможность быстрого сосредоточения японских частей в Маньчжурии в случае начала войны и держало на Дальнем Востоке достаточно мощную группировку войск, чтобы разбить в первых же боях части Квантунской армии и перенести боевые действия на территорию Маньчжурии.
А как оценивали работу разведывательной группы Зорге в Москве в это время? В деле Зорге хранится документ, в котором подробно анализируется работа группы в 1936 году. Вот выдержка из этого документа: «Информации Рамзая по основным вопросам развития японо-германских отношений и военно-подготовительным мероприятиям Германии и Японии были своевременными и полноценными. А, в частности, по вопросам японо-германских отношений и переговоров о военном сотрудничестве дана полная картина содержания и хода переговоров, основанная на ознакомлении с подлинными секретными документами германского посольства. Освещена деятельность японского военного атташе в Берлине Осима, позиция германского генштаба и точка зрения германского посла Дирксена и военного атташе Отта на проблему японо-германского сотрудничества». Оценка, как видно, вполне полная. Можно с уверенностью сказать, что благодаря точной и тщательно перепроверенной информации группы Зорге в Москве о японо-германских секретных переговорах знали практически все. И эта информация была полностью использована и при разработке основных положений внешней политики по отношению к Германии и Японии, и при разработке мероприятий по укреплению западных и восточных границ страны.
В декабре 1936 года Зорге получил сообщение из Москвы. После расшифровки на листке бумаги появились строчки, заставившие сильнее забиться сердце разведчика. Итоговая оценка работы, которую Разведупр давал своей группе в Японии, была очень высокой: «… Не могу не отметить очень полную Вашу информацию во всех стадиях японо-германских переговоров, приведших к соглашению. Вы правильно нас информировали и помогли нам всегда быть на высоте в этом вопросе». В конце стоял номер, обозначавший подпись заместителя начальника Управления Артузова.

* * *

Руководство операцией осуществлялось из московского Центра. Что представлял Раеведупр в 1936-м? Какие люди там работали и кто руководил токийскими разведчиками? Их профессиональная подготовка, их взгляды на операцию, методы работы, анализ и оценки получаемой из Токио информации и документальных материалов? В общем, повседневная московская разведывательная кухня – взгляд изнутри.
На все эти вопросы отвечает человек, попавший в эту организацию в апреле 1936-го и проработавший там до мая 1937-го. Его уволили из Разведупра за «связь с врагами народа».
В январе 1936 года Гудзь был отозван из Японии. По прибытии в Москву выяснилось, что Артузов, направлявший его в Токио, переведен на работу в Разведупр. Обстановка в аппарате органов безопасности, в том числе и в ИНО, была уже тогда крайне нервозная и напряженная. Это сказывалось на приеме возвращавшихся из-за рубежа сотрудников. Вместо долгой и обстоятельной беседы с анализом обстановки в стране пребывания и результатов разведывательной работы – формальная встреча с пустым разговором, путевка в санаторий, и отдыхай до особого распоряжения. Такой подход создавал отчуждение, оскорблял своим невниманием и безразличием прибывающего работника разведки. Именно так к Гудзю отнесся помощник начальника ИНО Горожанин. Поэтому неудивительно, что, вернувшись из санатория, он позвонил Артузову. Артузов поздравил с возвращением и предложил немедленно встретиться у него в Разведупре.
Беседа была оживленной и содержательной. Артузов тут же пригласил начальника 2-го отдела Карина. Более двух часов эти два аса разведки слушали сравнительно молодого по опыту разведчика с нескрываемым интересом и вниманием, засыпав кучей вопросов. Особенно их интересовал жандармско-полицейский режим в стране, бытовые стороны жизни, отношение к иностранцам. В общем, ничего похожего со встречей в ИНО. В результате беседы Гудзю тут же предложили перейти на работу в Разведупр во второй отдел по линии Японии. Конечно, бывший резидент ИНО дал согласие. Артузов был его наставником еще с начала 1920-х, а Карина он знал как опытнейшего разведчика, у которого можно было многому научиться. Артузов договорился с начальником ИНО Слуцким, и все бумаги были написаны, подписаны и отправлены по инстанциям. Новый сотрудник 2-го отдела приступил к работе, не дожидаясь итогового приказа. Только 21 июля нарком обороны Ворошилов подписал совершенно секретный приказ № 00575: «Гражданин Гудзь Б. И., прибывший из НКВД, определяется в кадр РККА и зачисляется в распоряжение Разведывательного управления РККА».
Вот впечатления Гудзя о первых днях работы в новой организации:

«С первых же дней знакомства с делами Карин обратил мое внимание на досье операции „Рамзай“, и тут я впервые познакомился с Зорге. Это было примерно в апреле 1936 года. Этой операцией занимались начальник Управления Урицкий, его первый заместитель Артузов, начальник отдела Карим, начальник японского отделения Покладек, приобщился к ней и я. Фактически 2-й отдел курировал всю операцию от начала и до конца. Я изучал поступающие материалы, анализировал их, подготавливал проекты директивных писем и заданий „Рамзаю“. Подписывали письма и телеграммы Урицкий и Артузов.
Фактически получилось так, что я оказался помощником Карина. Первоначально мне было поручено ознакомиться с работой отделения по Японии. Но когда я познакомился с материалами операции «Рамзай», меня поразила шаткость и неотработанность легенды Зорге, чреватой самыми непредсказуемыми опасностями. Сверив свое впечатление с мнением Карина, а затем и Артузова, я убедился, что эта проблема, по их мнению, является проблемой № 1. Главная задача перед нами – обдумать, как укрепить позиции Зорге, как обезопасить его работу от возможной, в любой момент, угрозы провала. Риск был чрезмерным».

У бывших контрразведчиков и разведчиков ИНО, пришедших в Разведупр, были свои взгляды на разработку легенд для нелегалов. Они привыкли с большой тщательностью и щепетильностью относиться к разработке легенд своих сотрудников. И им, прежде всего Артузову и Карину, казалась невероятной рыхлая, неаргументированная основа легенды Зорге, которая была разработана работниками Разведупра в 1933 году. Конечно, можно возразить, что Зорге и с такой легендой продержался еще пять лет и успешно работал все эти годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84