Конечно, заманчиво было показать себя перед начальством с самой хорошей стороны, разоблачающим коварные планы японской разведки по стратегической дезинформации. У Гудзя было свое мнение об этих показаниях Шебеко: «Шайке Николаева невыгодно было копаться в материалах и искать истину. Ей надо было представить поскорее материал о шпионаже, дезинформации и измене. Это было выгоднее и эффективнее».
Но мобилизационный план японской армии на 1937 год был первым очень ценным материалом, полученном от «Кротова». Потом пошли и другие ценные материалы военного характера. Такая активность источника токийской резидентуры заинтересовала следствие. 9 июня на одном из допросов Шебеко дал подробную оценку деятельности своего основного источника. Обвинений в шпионаже и работе на японскую разведку ему еще не предъявляли, и поэтому он честно и откровенно отвечал на все вопросы следователей. Поскольку все материалы, полученные от «Кротова» в 1937 и 1938 годах, шли через него, то он отлично помнил все японские документы, которые пересылались в Москву. Вот подробная выдержка из протокола допроса:
«… Вопрос . Какие ценные материалы были получены от «Кротова»?
Ответ . До 1937 года ценных материалов «Кротов» не давал. Со второй половины 1937 года «Кротов» добыл ряд ценных материалов по японской армии. В том числе:
1. Организация японской армии мирного времени.
2. Организация японской армии военного времени.
3. Таблица вооружения японской армии.
4. Мобилизационный план японской армии на 1937 год и к нему таблицы.
5. Мобилизационный план японской армии на 1938 год и к нему таблицы.
6. План воздушной обороны Токио.
7. Мобилизационный план японской армии на 1939 год с таблицами.
8. Штатное расписание погранохраны Маньчжурии.
9. Несколько приказов об организации Манчжурской армии.
Кроме того, им были переданы мне два кода с ключами и инструкциями, один из них принадлежал японскому военному министерству, а второй код – японскому жандармскому управлению. Были переданы мне статистические сборники об исполнении военного бюджета Японии.
Вопрос . Откуда «Кротов» мог доставать эти материалы?
Ответ . Он мне говорил, что берет все материалы, которые касаются японской армии, у своих приятелей, которые имеют общение с этими материалами или хранят их у себя, ведают хранением.
Вопрос . Где работают эти приятели «Кротова»?
Ответ . Он мне говорил, что некоторые из них работают в жандармском управлении, некоторые в Военном министерстве, а некоторые в генштабе японской армии.
Вопрос . Кем эти «приятели» работают?
Ответ . Простыми чиновниками, среди офицерства у «Кротова» приятелей не было.
Вопрос . Под каким предлогом «Кротов» получал документы у своих приятелей?
Ответ . Он их брал под предлогом того, что он якобы готовится держать экзамен на офицерское звание, а они шли ему навстречу и давали эти материалы.
Вопрос . Материалы, передаваемые «Кротовым», у вас вызывали сомнения?
Ответ . У меня вызывало сомнение качество кодов, о которых я писал в сопроводительных письмах в ИНО».
На одном из допросов Шебеко сделал весьма интересное заявление:

«… Здесь надо отметить, что несколько раз беседы с „Кротовым“ проводил Гинце (Гудзь), а я был в качестве переводчика. У Гинце была идея – заставить „Кротова“ завербовать меня с тем, чтобы этим самым легализовать встречи с „Кротовым“, то ест, завербовав меня, он получил бы право свободных встреч со мной. Однако „Кротов“ категорически от этого отказался, заявив, что начальство не поверило бы, что он сумел завербовать 2-го секретаря посольства. Он также отказался от „вербовки“ какого-либо другого сотрудника помельче в должности».

Вот мнение Гудзя об этих показаниях, высказанное после ознакомления с протоколом допроса Шебеко: «На личные встречи с „Кротовым“ я пошел уже после того, как были тщательно проанализированы все материалы, переданные им нам за полгода. Встречи были контрольными: чтобы получить личное впечатление о „Кротове“. Вся эта работа по проверке его надежности как агента велась мною в плане задания начальника ИНО Артузова. Припоминаю, что на эту тему (по поводу вербовки Шебеко) я проводил беседу с „Кротовым“, делая такие предложения с тем, чтобы проверить реакцию с его стороны. Реакция „Кротова“ показала, что он не был двойником».
Конечно, нельзя утверждать, что материалы «Кротова» были идеальными и всеобъемлющими. Что-то в них было неполным, каких-то элементов не хватало. Это естественно – каждый агент достает то, что может достать. И не его вина, если чего-то достать не удается. Так было и с «Кротовым» – он давал то, до чего мог добраться, и не более того. Надо иметь в виду и то, что он не был штабным офицером и в документах мобилизационного характера совсем не разбирался. Поэтому неудивительно, что он при фотографировании мог не обратить внимания на некоторые документы и тот же мобилизационный план 1939 года сфотографировать не полностью и без некоторых сопроводительных таблиц. Но материал он давал подлинный, и при всех его недостатках, ни о какой «дезе» стратегического характера не могло быть и речи.
Это подтверждалось и теми экспертизами материалов, которые проводило 5-е (бывшее Разведывательное) Управление РККА в августе 1939 года. В Заключении к присланным материалам из 5-го отдела ГУГБ (бывший ИНО) по мобилизации японской армии на 1939 год и приказам о перемещениях и назначениях отмечалось (дается в сокращении):

«Сопоставив указанные материалы с имеющимися документальными данными 5-го Управления РККА (приказы военного министра о назначении офицерского состава японской армии) можно сделать следующее заключение:
1. Мобплан за 1939 год правильно отображает существование 17 кадровых дивизий и 13 пехотных дивизий второй очереди…
2. Существующие авиационные части и соединения в мобилизационном плане действительно отражены. Не указаны авиационные соединения, дислоцированные в Маньчжурии. В плане они отсутствуют. Есть основание предполагать, что эти авиачасти существуют и развертываются в соответствии с таблицей № 2…
4. Данные об артиллерии РГК и кавалерийских частях совпадают с ранее имевшимися данными…
Выводы:
2. Отсутствие таблицы № 2 не позволяет сделать правильное заключение о правдивости материала. Есть основание полагать, что наличие таблицы № 2 внесло бы ясность для окончательного заключения о реальности и правдивости данного плана.
3. Считать необходимым материал как отражающий ряд действительных положений по организации и отмобилизованию всей японской армии, передать в 5-е Управление РККА для тщательного изучения и сравнения с другими документальными материалами.
Приказы о перемещениях и назначениях офицеров японской армии при проверке по отдельным назначениям соответствуют действительности.
Считаем, что данные материалы необходимо передать в Оперативное управление Генерального штаба».

Материалы, присланные из ИНО, были рассмотрены специальной комиссией. Заключение подписали: председатель комиссии комбриг Иванов и члены комиссии полковник Шевченко и майор Иванов. Общий вывод: материал неполный, таблицы № 2 (основное приложение к мобплану) нет. Но эти документы – не дезинформация. И этот вывод чувствовался, несмотря на некоторые осторожные и обтекаемые формулировки заключения. Устраивала ли такая оценка следователей НКВД? Очевидно, нет. Следствие в августе еще продолжалось, и обвинения, выдвинутые против арестованных, хотели подкрепить солидными документами, чтобы они не выглядели голословными. По мнению следователей – если резидент (в данном случае Шебеко) агент японской разведки, а его источники – японская подставка, то все документы, полученные от него, могут быть только дезинформационными. Не имея в руках всех документов этого следственного дела, автор затрудняется высказывать окончательные выводы. Но все документы, полученные от «Кротова», были включены в сборники документов ИНО и отправлены в 5-е Управление на экспертизу. Может быть, к октябрю 1939-го уже вступила в силу договоренность между НКВД и военным ведомством об оценке военных материалов, получаемых ИНО. Второе заключение по японским документам, данное аналитиками военной разведки в октябре, было более категоричным и отметало все утверждения следователей о дезинформации:

«1. Данные японских документов в сборнике № 14 при сопоставлении с документальными данными, имеющимися в 5-м Управлении, показывают, что данный материал не содержит в себе указаний дезинформационного порядка.
2. По документу № 6, который является приказом о мобилизации японской армии на 1938 год – ввиду отсутствия аналогичных материалов в 5-м Управлении трудно установить его действительность. При ознакомлении с указанным материалом не обнаружено фактов, говорящих о дезинформационном характере настоящих материалов.
3. Данные, указанные в сборнике японских документов № 8, не вызывают сомнения в их достоверности. Материал подтверждается рядом аналогичных документов, находящихся в 5-м Управлении РККА. Документы, изложенные в сборниках материалов №№ 8, 6 и 14, подлежат срочной передаче для детального изучения в 5-е Управление РККА.

Это заключение также подписано комбригом Ивановым и майором Шевченко. Эти экспертизы показывают, что оценка источника «Кротов», данная резидентом Гинце (Гудзь) еще в 1935 году, была правильной и подтвердилась через четыре года его работы. А рекомендация Артузова не исключать попыток к проникновению в жандармские и полицейские органы оправдалась.
Вот так работал основной источник Токийской резидентуры «Кротов», «Кот», «Костя», он же «Красавец». Случай был уникальный для 1930-х годов. Десять лет успешной работы, ценнейшая информация, которую анализировали и изучали и в Разведупре, и в Оперативном управлении Генштаба. И ни одного сбоя в контактах, передаче и возвращении материала. Но весной 1939-го, когда токийский резидент ИНО был отозван – все рухнуло. Ценнейший источник, объявленный в Москве провокатором, японской подставкой и дезинформатором, стал сразу же никому не нужен, и связь с ним прекратили. Ни один резидент, появившийся в Токио после Шебеко, не стал бы рисковать головой и пытаться восстановить с ним прерванные контакты. Именно в этом была причина ухода «Кротова» в небытие, а не мифическая активность японской контрразведки, как об этом пишут в официальной истории Службы внешней разведки (том второй, очерк «Военные планы Японии»). Аргументация автора очерка не выдерживает критики. Ничего непонятного в работе с «Кротовым» не было. И условия работы могли измениться, и режим секретности в преддверии надвигавшейся большой войны вполне могли ужесточить. А требование «Кротова» об увеличении суммы вознаграждения были вполне естественными и справедливыми. Он все годы сотрудничал, выражаясь официальным языком, «на материальной основе». И если до 1937 года его информация не была очень ценной, то он и получал соответственно. А когда он начал передавать документы мобилизационного характера, то и вознаграждение потребовал увеличить. За мобилизационные документы любая разведка, не торгуясь, всегда платила бешеные деньги.

Параллельная резидентура Разведупра

В ноябре 1964 года «Комсомольская правда» начала публикацию серии статей под броским заголовком «Я знал Зорге». В то время статьи о Зорге и членах его разведывательной группы публиковались почти во всех центральных газетах и такими публикациями было уже трудно удивить читателя. Но эта публикация сразу обратила на себя внимание. Автор, скрывшийся под псевдонимом «Я. Горев», хорошо знал знаменитого разведчика, встречался с ним в Берлине летом 1933-го и обсуждал различные вопросы разведывательной работы. В отличие от некоторых публикаций журналистского толка, где правда перемежалась с авторским вымыслом, в серии этих статей давалась солидная доза документального материала, и они сразу же привлекли внимание как советских авторов, начавших писать книги о Зорге, так и зарубежных исследователей. О самом авторе статей, выпущенных потом отдельной брошюрой, в то время не было сказано ни одного слова. Неудивительно, что зарубежные авторы, писавшие книги о Зорге, начали высказывать различные предположения о новом военном разведчике, скрывшемся под псевдонимом.
Горев писал, что в 1933-м он также готовился покинуть Берлин, чтобы отправиться с разведывательной миссией на Дальний Восток. Глава нелегальной берлинской резидентуры Разведупра «Оскар» (Оскар Стигга – один из помощников Берзина) сказал ему, что они с «Рамзаем» будут «соседями» и что им следует встретиться и обсудить «некоторые вопросы оперативного характера». О себе по соображениям секретности (для 1964 года) автор ничего не говорил, но в своих воспоминаниях, написанных в октябре 1964 года и опубликованных только в 2000 году, подробно говорил о Зорге и о контактах с ним, когда Зорге уже работал в Японии. В 1964-м в своих воспоминаниях он был достаточно откровенным и вещи называл своими именами.

«Мы договорились о формах конспиративной связи между Токио и Шанхаем. С конца 1933 года и вплоть до моего ареста в Шанхае в мае 1935 года мы поддерживали довольно регулярные контакты. В течение этого времени я 5 или 6 раз направлял к Рамзаю своих людей за почтой, передавал по своим двум радиостанциям отдельные телеграммы токийской резидентуры, когда у них не ладилась связь с „Висбаденом“ (Владивостоком). Мы вели с Рамзаем конспиративную переписку (Центр предоставил нам для этого специальный шифр), он имел шанхайский конспиративный адрес на случай срочных сообщений. В общем, я за эти полтора года мог „с близкой дистанции“ наблюдать за развертыванием работы токийской резидентуры. Впоследствии мне приятно было узнать, что в письме Центру от 1934 года Рамзай подчеркивал „исключительную товарищескую готовность помочь, которую проявляют наши люди в Шанхае“
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84