«Организация» в глазах японской разведки выглядела авторитетно, ее возможности в получении информации считались весьма солидными. И переданная по каналу связи «деза» могла выглядеть вполне правдоподобно. Передача «информации» еще больше упрочила бы ее положение и позволила успешно продолжать операцию. Нa это и рассчитывали в Иркутске.
Но такую дезинформацию, согласованную со всеми инстанциями, могла дать только Москва. Туда и было послано подробное письмо. В письме отмечалось: чтобы создать у японской разведки видимость активной террористической деятельности, предлагается выдать за дела «организации» ряд несчастных случаев – крушений на железной дороге, пожаров в учреждениях и взрыв на складе «Взрывпрома» в Иркутске. У Москвы также запросили дезинформационный материал о дислокации частей Красной Армии, наличии в крае авиационных и технических частей, а также подробности о Борзинском укрепленном районе, прикрывавшем Забайкалье со стороны Маньчжурии. В случае получения согласия и соответствующих материалов операция могла продолжаться.
Но начался 1935 год. Артузов уже не был начальником политической разведки. А у его преемника Абрама Слуцкого были другие соображения об этом деле, которые он и отстаивал перед руководством НКВД и наркомом Генрихом Ягодой. На Лубянке уже дули другие ветры. Поэтому в ответном письме указывалось на необходимость прекращения операции, так как продолжение легенды потребовало бы выполнения заданий японцев о сборе военных сведений и проведении диверсий. Было признано, что выдавать аварии и несчастные случаи за действия «организации» невозможно по политическим соображениям. В письме также отмечалось: «Прекращение дела освобождает нас от необходимости давать информацию, почти на 80 процентов отвечающую действительности». Предписывалось также арестовать Кобылкина при появлении его на советской территории. Многолетняя контрразведывательная операция подходила к концу.
He очень хотелось Кобылкину идти через границу. Боялся, несмотря на заверения Серебрякова, что путь через «окно» абсолютно безопасен. Трусил бывший полковник, да и грехов против советской власти у него было столько, что в случае поимки высшая мера наказания ему была обеспечена. Но идти было надо. Слишком большое значение в харбинской военной миссии придавали «организации» в Забайкалье. Но Кобылкин был не рядовой фигурой для японской разведки, да и лишний раз проверить все, что было связано с переходом границы, тоже хотелось. И решили сначала послать Переладова. Фигура эта была более солидной, чем «Темный», и веры ему у японцев было больше. Если он благополучно пройдет, осядет на советской территории, осмотрится, напишет подробно обо всем, то тогда можно пускать и Кобылкина.
Все элементы перехода границы были уже четко отработаны. Переправляться можно было только два раза в месяц. Дни перехода были согласованы, и в другое время «окно» было закрыто. С нашей стороны «гостей» всегда принимали только Яковлев и начальник погранзаставы. В одну из ходок «Темного» на ту сторону японцы сообщили ему, что в следующий раз он будет возвращаться уже с Переладовым и ему заготовили паспорт и другие необходимые документы. Они оба на этот раз были приняты «Учителем» и приведена на конспиративную квартиру.
«Учитель» с новым посланцем из-за кордона отправился поездом до Читы, а затем в Иркутск. Конечно, с ними ехали Яковлев с сотрудниками наружного наблюдения. В Иркутске Переладову устроили встречу с Кобылкиным, который обещал ему содействие в устройстве на работу на одном из военных заводов города. После этой встречи Переладов написал подробное письмо в Харбин, что границу перешел нормально, виделся с руководителем «организации», перспективы для дальнейшей работы отличные, Кобылкин также написал брату, что встретился с Переладовым и он произвел на него хорошее впечатление. С этим письмом «Темный» ушел за кордон.
Переладов сыграл свою роль до конца. От него получили все, что нужно, и было принято решение о его аресте. Воспользовались тем, что он работал в паспортном отделе на пограничной станции Маньчжурия и оформлял паспорта советских граждан, работавших на КВЖД. Один из сотрудников Полпредства «опознал» в нем полицейского чиновника. Переладова пригласили пройти в транспортное отделение ОГПУ якобы для выяснения его личности. Там ему и предъявили ордер на арест. На этом карьера японского шпиона закончилась.
Первая часть задания Москвы была выполнена, и в Иркутске стали ждать главного «гостя». Письма были отправлены, и «Темный» ушел за кордон. На границе было спокойно. Пограничники не проявляли никакой активности в этом районе границы, которая могла быть замечена наблюдателями с той стороны. Там получили письма Переладова и Кобылкина, выслушали рассказ «Темного» о благополучном переходе границы туда и обратно, о встрече Переладова в Иркутске с руководителем «организации». Никаких сомнений не возникло. Легенда «Мечтатели» выдержала проверку и на этот раз. И полковник Кобылкин начал готовиться в свой последний путь.
Здесь, пожалуй, уместно провести некоторые аналогии с операцией «Синдикат-2». Конечно, Кобылкин не Савинков, а Переладов не Павловский. Эти фигуры более мелкого масштаба. Но события в Забайкалье в 1934–1935 годах развивались так же, как и события в начале 1920-х годов, когда проводилась операция «Синдикат-2». Та же мнимая контрреволюционная организация, на которую клюнули и руководители белоэмигрантских организаций в Харбине, и руководители японской разведки в Маньчжурии. Такое же «окно» на границе. Та же разведка боем, когда, чтобы обезопасить Кобылкина, выпустили перед ним Переладова. Письмо Переладова, что все в порядке и можно идти, напоминало письма Павловского. Такой же переход границы белогвардейским руководителем и его арест. И, наконец, такой же открытый процесс. Получилось, что через 10 лет операция «Синдикат-2» была повторена на другом конце страны, против другого противника, но, конечно, в меньших масштабах. Прав был Артузов, когда еще в начале 1932 года в беседе с Гудзем говорил, что в методике легендирования «контрреволюционных организаций» заложены большие потенциальные возможности, которые в операциях «Трест» и «Синдикат-2» были использованы не полностью. Это утверждение руководителя политической разведки было абсолютно правильным.
Стало известно, что Кобылкин готовится перейти границу. Ему заготовили необходимые документы и стали ждать заранее согласованного дня, чтобы принять важного гостя. Кобылкин переходил границу вместе с «Темным». У протоки их встретил «Учитель». Яковлев и начальник погранзаставы осуществляли наружное наблюдение, чтобы убедиться, что границу перешли только двое. Переход прошел благополучно.
Визитеров доставили на станцию Борзя. Яковлев обеспечил всех билетами и вместе с сотрудниками наружного наблюдения сопровождал до Читы. В Чите Кобылкина поместили в квартире члена «организации» Гудкова. С Гудковым он походил по городу, посмотрел дом, в котором родился и жил. Настроение у него было отличное, и никаких подозрений не возникало. Об этом и написал своим хозяевам в Харбин.
Через несколько дней нужно было ехать в Иркутск. И опять билеты обеспечивали Яковлев и сотрудники наружного наблюдения в соседнем купе. Кобылкин ехал в Иркутск, надеясь встретиться с братом, а «Темный» возвращался в Маньчжурию. Он должен был сообщить японцам о благополучном переходе Кобылкина от границы до Читы и передать его письмо.
Но в планы чекистов не входила встреча полковника с его братом. Не должен был Кобылкин догадываться и о роли «Учителя». Поэтому на вокзале в Иркутске его уже встречала группа захвата. Как только Кобылкин вышел на перрон, его посадили в автомашину, которая и доставила его в Полпредство. На этом в операции «Мечтатели» была поставлена последняя точка.
Кобылкин и Переладов были арестованы, но ни в харбинских эмиграционных центрах, ни в японской военной миссии об этом не знали. И «окно» действовало, а «организация» пока еще продолжала существовать. Японская разведка не сомневалась в информации, полученной из Забайкалья – письма Кобылкина и Переладова, сообщения «Темного». Как развернулись бы дальнейшие события, какие бы указания дала Москва? Нет ответов на эти вопросы, потому что, пожалуй, впервые за все время проведения операции в четко спланированный чекистами ход событий вмешался случай.
«Темный» должен был вернуться на нашу сторону. Были оговорены сроки пребывания его в Маньчжурии и время возвращения. У «окна» его ждали Яковлев и начальник погранзаставы. Яковлев сразу же после начала функционирования «окна» получил из Иркутска строгий приказ: принимать только тех людей, о переходе которых было заранее известно. И еще одно непременное требование, которое он должен был выполнить: все перешедшие границу должны были идти по определенному маршруту до конспиративной «квартиры» под его негласным наблюдением. Оставлять их одних на советской территории он не имел права ни при каких обстоятельствах, ни при какой погоде. Эти требования неоднократно подчеркивались и на оперативных совещаниях в Полпредстве. Их четкое выполнение и предопределили ход дальнейших событий.
На этот раз границу переходили четверо: Виктор Олейников, его брат Михаил, Владимир Кустов из «Союза Нового поколения» и один из наших агентов, возвращавшийся из Маньчжурии. Яковлев и Серебряков ждали светового сигнала с той стороны. После световых вспышек и ответного сигнала Василий Тереньтевич вышел к протоке и принял группу. Вместе с «Темным» он пошел вперед к Абагайтую. И вот тут события и начали развиваться не по плану. Михаил Олейников, Кустов и агент, шедшие сзади, свернули с тропы и ушли в сторону. В Абагайтуй в назначенное время они не пришли. Прошла ночь, наступал рассвет, а «гостей» из-за кордона не было.
Двое вооруженных диверсантов могли наделать много бед, и надо было принимать срочные меры. Яковлев связался с начальником погранзаставы и вызвал наряд пограничников, потребовав самых лучших следопытов и стрелков. Уже рассвело, и след ушедшей в сторону группы отыскали быстро, но ничего нельзя было исправить. Серебрякова рядом с диверсантами на было, а агент ничего не знал об операции «Мечтатели». Поэтому, когда Михаил Олейников и Кустов увидели зеленые фуражки пограничников, они открыли огонь. Последовали ответные залпы пограничного наряда. Агент был ранен, а оба диверсанта убиты. Все это происходило недалеко от границы.
Среди местных жителей у японцев могла быть своя агентура. Могли слышать перестрелку и на той стороне. «Окно» у Абагайтуя захлопнулось.
11 июля 1935 года заместитель наркома Ягоды Прокофьев направил Сталину очередную докладную записку. В документе отмечалось, что следствием по делу арестованных японских диверсантов Кобылкина и Переладова, проведенным в Москве, установлено, что они были нелегально переброшены на советскую территорию японской военной миссией в Харбине. Кобылкин во время следствия показал, что вышел на советскую территорию по поручению секретаря миссии в Харбине для того, чтобы связаться с существующей на территории Забайкалья контрреволюционной «организацией». Японская разведка решила переключить эту «организацию» на осуществление террористических и диверсионных актов. Для этого их обоих и снабдили оружием и термитными зарядами. И конечно же, пропагандистской литературой, изданной «Братством русской правды» (БРП). Все это было изъято при аресте.
В записке подчеркивалось, что «Антисоветская» организация, для связи с которой прибыли Кобылкин и Переладов, фактически представляет небольшую группу лиц, подставленных нами специально для перехвата деятельности японской разведки в Забайкалье. То есть признавалось, что это была легеидированная разработка контрразведки Полпредства Восточно-Сибирского края.
В документе также отмечалось, что арест обоих диверсантов был произведен скрытно. Японская разведка, считая что они на свободе, перебросила 28 мая 1935 года к ним в помощь вооруженную группу из трех человек – Кустов Владимир (эмигрант, инженер, член БРП) и братья Олейниковы: Михаил и Виктор. Задержанный Виктор Олейников должен был по заданию японской военной миссии в Харбине передать письма Кобылкину и оказать ему содействие при осуществлении террористических и диверсионных актов. Его этапировали в Москву, и следствие против всех троих было продолжено.
Руководство НКВД, учитывая, что Кобылкин и Переладов являются активными агентами японской разведки и в то же время состоят членами БРП, а также то, что Кобылкин до своего выхода на советскую территорию был официальным служащим маньчжурской полиции, сочло целесообразным передать это дело в Военную Коллегию Верховного Суда СССР для слушания в открытом порядке. Прокофьев предлагал провести процесс «под углом разоблачения деятельности японских разведывательных органов на территории Маньчжоу-Гo, питающих и широко использующих участников различных белогвардейских организаций для осуществления на нашей территории террористических и диверсионных актов». Он согласовал этот вопрос с Наркоминделом, и дипломаты согласились с проведением открытого процесса, считая целесообразным проведение его в Иркутске – подальше от иностранных дипломатов и корреспондентов.
15 июля на очередном заседании опросом членов Политбюро был рассмотрен «вопрос НКВД» (пункт 30/114 – гриф «Особая папка»). Политбюро постановило: «Согласиться с передачей дела арестованных японских диверсантов Кобылкина и Переладова в Военную Коллегию Верховного Суда СССР для слушания в открытом порядке в городе Иркутске». Выписки из постановления были посланы наркому Ягоде, председателю Военной коллегии Ульриху и заместителю наркоминдела Стомонякову. Всех троих арестованных отправили обратно в Иркутск и там начали подготовку к открытому судебному процессу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84