Начальником отдела был назначен Павел Харкевич. Он родился в 1896 году в Воронежской губернии. Окончил реальное училище в Орле и в 1915 году поступил в Алексеевское военное училище. Через год после окончания училища – на фронт начальником команды разведчиков гвардейского стрелкового полка. К 1918 году дослужился до поручика. В этом же году вступил в РККА. В 1923 году окончил Восточное отделение Военной академии и был распределен в Наркоминдел. Через некоторое время его перевели в Спецотдел ОГПУ к Бокию, а в 1930 году Берзину удалось добиться перевода Харкевича в военную разведку. Он назначается начальником дешифровального сектора, а с 1931 года – начальником 5-го отдела Разведупра. В 1935 году ему присваивается воинское звание полковника, и до 1939 года он возглавляет дешифровальную службу военной разведки. В ноябре 1939-го его увольняют в запас за связь с «бокиевской антисоветской организацией». Военная разведка потеряла опытного специалиста с десятилетним стажем работы в дешифровальной службе.
В 1935-м сработала политическая разведка – ИНО ОГПУ. Нелегальный разведчик ИНО в Голландии, знаменитый теперь Димитрий Быстролетов, завербовал, заплатив большую сумму, слугу крупного японского дипломата. Причем для удобства вербовки выдал себя за представителя германской разведки. В квартире дипломата был сейф, а в сейфе – дипломатический шифр японского посольства, до которого и добирался разведчик. Изучив образ жизни хозяина квартиры, он в его отсутствие вместе со слугой проник в кабинет дипломата и попытался вскрыть сейф. Но так как помимо ключа нужно было знать шифровую комбинацию, то вскрыть сейф с первого раза не удалось. Потратив несколько недель и перебрав несколько тысяч комбинаций, Быстролетов все-таки справился с замком. После этого вызванные из Москвы специалисты сфотографировали японский дипломатический шифр.
В середине 1930-х не было надежной радиосвязи на таких сверхдальних расстояниях, как Берлин – Токио и Москва – Токио. И японским дипломатам в этих городах приходилось сдавать свои зашифрованные депеши на линии государственной связи страны пребывания. В Москве копии депеш японских дипломатов попадали в объединенную дешифровальную службу, в Берлине – в гестапо. Как пишет в своих воспоминаниях Вальтер Кривицкий, в конце июля 1936-го ему стало известно, что агентуре ИНО в Берлине удалось добыть эту секретную переписку в переснятом виде, и канал для получения сведений о переписке Осима и японского правительства начал работать. Информация, поступавшая из Берлина, была полной, а дешифровка телеграмм японского посольства в Москве подтверждала и дополняла эту информацию.
Информация о переговорах поступала в Москву и из Берлина, и из Токио. Основную информацию документального характера, отправляемую на самый «верх», получал Спецотдел после расшифровки перехваченных телеграмм на линии Берлин – Токио. Эти расшифрованные телеграммы докладывались и наркому обороны. Но существенное дополнение в информацию о переговорах вносила и группа «Рамзай». Радиограммы из Токио, через промежуточный радиоцентр во Владивостоке, поступали в Москву регулярно. Эта оперативная информация дополнялась почтовой информацией, передаваемой в Москву через курьеров. Сводки материалов о переговорах за подписью начальника Разведупра комкора Урицкого регулярно докладывались наркому обороны и по его приказу пересылались в Кремль. Сталин был в курсе переговоров между Берлином и Токио и знал о них больше, чем руководители внешнеполитических ведомств Германии и Японии.
19 июня Урицкий представил Ворошилову очередную сводку материалов о германо-японских переговорах. По приказу наркома экземпляр этого документа был направлен Сталину. Генсек ознакомился с материалами, в которых говорилось о замедлении хода переговоров между Японией и Германией главным образом ввиду нежелания немцев форсировать заключение военного договора. Очевидно, у него возникли сомнения в достоверности информации по поводу замедления хода переговоров, и на экземпляре сводки появилась резолюция: «По-моему, это дезориентация, идущая из германских кругов. И. Сталин». Сводка материалов, о которой шла речь, была составлена преимущественно по телеграфным донесениям резидента Разведупра в Токио Рихарда Зорге. Своей резолюцией Сталин высказал недоверие группе «Рамзай» и поставил под сомнение достоверность той информации, которая до этого поступала из Токио.
Мнение «хозяина» уже тогда было законом, и в Разведупре начали тщательно проверять и перепроверять всю информацию, которая до этого поступала от Зорге. Но после проверки выяснилось, что вся информация группы «Рамзай» достоверна и никакой дезориентации в ней нет. У комкора Урицкого хватило смелости выступить в защиту Зорге. 20 июля он направил докладную записку Ворошилову, в которой отмечал, что сводка материалов, вызвавшая негативное отношение Сталям к этому документу, «составлена преимущественно по телеграфным донесениям нашего резидента в Токио, источника Вам известного, обычно дававшего доброкачественную информацию и неоднократно – подлинный секретный документальный материал». Урицкий отмечал в своей докладной, что от Зорге был получен доклад германского военного атташе в Токио полковника Отта. Разведупру удалось проверить подлинность этого доклада, получив аналогичные документы непосредственно из германского генштаба. От Зорге была получена и почтовая информация, освещающая закулисную сторону японо-германских переговоров. Урицкий отмечал в своей записке: «… совпадение сообщений нашего токийского резидента с содержанием перехваченной и расшифрованной телеграфной переписки между Берлином и Токио повышает достоверность нашей информации о состоянии японо-германских переговоров».
Анализируя весь имеющийся в распоряжении Разведупра материал, Урицкий делает следующие выводы:

«1. Японо-германские переговоры в течение мая – июня развивались очень медленно.
2. Инициативу и особую активность в переговорах проявляет Япония.
3. Германия в данный момент оттягивает заключение договора с Японией, который связал бы немцев конкретными военными обязательствами…»

По его мнению, сдержанность Германии в переговорах была вызвана тем, что Япония была еще не готова к большой войне, в первую очередь с Советским Союзом. В случае заключения военного союза Япония может не удержаться, выступить слишком рано, до того как Германия сможет оказать ей решающую помощь на Западе, и будет разбита. Кроме того, Германия в 1936 году не хотела ухудшать взаимоотношения с Англией и демонстрировать слишком тесный военный союз с основным противником Англии на Дальнем Востоке.
Конечно, в докладной записке нельзя было обойти молчанием мнение Сталина, с которым начальнику Разведупра приходилось считаться. Поэтому в конце этого уникального документа появилось высказывание о том, что «… нельзя исключить возможности далеко идущей дезориентации, вплоть до дезинформации своих собственных высших сановников, с целью надежно замаскировать особо секретные параллельные переговоры о военном союзе». Урицкий отмечал, что задача военной разведки на данном этапе заключается в том, чтобы стремиться полнее раскрыть самые секретные мероприятия по подготовке японо-германского военного блока. Как показали дальнейшие события, эту задачу обе разведки сумели отлично выполнить.
И последнее, о чем хотелось сказать в связи с анализом этого документа. Урицкий не был согласен с оценкой Сталина. Он имел всю информацию Зорге о переговорах. Верил ему, конечно перепроверяя его сообщения на самом высоком уровне, вплоть до германского генштаба. Он знал содержание всех перехваченных и расшифрованных японских телеграмм на линиях Берлин – Токио и Москва – Токио. Он мог анализировать и сопоставлять информацию, мог перепроверить один источник другим. И те выводы, которые он высказал в своей записке, говорили о том, что никакой дезориентации нет и замедление хода переговоров между Германией и Японией вполне возможно. Слишком настойчиво Япония стремилась заключить военный союз, направленный, в первую очередь, против СССР. И слишком настойчиво командование японской армии стремилось развязать военный конфликт на азиатском материке. Поэтому в конце записки он еще раз высказал свое мнение, противоречащее мнению Сталина: «Вместе с тем вышеприведенные соображения, как мне кажется, более правильно отражают действительное состояние японо-германских переговоров». Представляя наркому этот документ и другие разведывательные материалы, просил его указаний по поводу дальнейшего направления их Сталину. К сожалению, пока неизвестно, была ли направлена эта записка Сталину и каково было мнение генсека по поводу выводов руководителя военной разведки.

* * *

Информация о переговорах поступала и из германского посольства, и от Ходзуми Одзахи, и от Бранко Вукелича, который к этому времени обзавелся солидными связями в английском, французском и американском посольствах, а также среди иностранных журналистов, аккредитированных в Токио. Посольства западных стран также получали информацию о секретных переговорах, и эта информация становилась известной Вукеличу. Все это позволяло Зорге быть в центре событий и знать все подробности переговоров. Информация в Центр поступала регулярно, и радиомост Токио – Владивосток – Москва работал с полной нагрузкой. Стало известно основное содержание секретного соглашения, приложенного к пакту, и все его детали. В Москву были переданы тексты документов, которые полностью раскрывали позиции Германии и Японии в этих переговорах.
Оценивая события лета и осени 1936 года, Зорге спустя несколько лет писал: «С самого начала, как только я узнал, что рассматривается какой-то вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух стран, а самого тесного политического и военного союза… Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в Берлине между Осима, Риббентропом и Канарисом, наблюдение за отношениями между двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о пакте, была предметом беспокойства для Москвы».
В октябре германо-японские секретные переговоры близились к завершению. И одновременно с этим Наркоминдел продолжал получать все более и более полную информацию об этих переговорах. Заместитель наркома Литвинова Борис Стомоняков 22 октября подробно проинформировал о германо-японских переговорах посла в Японии Юренева. В своем письме он писал: «По имеющимся у нас совершенно достоверным сведениям, переговоры в Берлине сильно продвинулись вперед – и, может быть, даже уже привели к заключению японо-германского соглашения о борьбе против Коминтерна… Параллельно с этим соглашением ведутся переговоры о заключении секретного союзного договора, направленного против нас».
К середине ноября у Советского правительства уже не было сомнений в том, что германо-японское соглашение будет подписано в ближайшие дни. 14 ноября Литвинов сообщил Юреневу, чтобы он встретился с министром иностранных дел Арита и сообщил ему, что Советское правительство получило сведения о предстоящем оформлении германо-японского соглашения, направленного прямо или косвенно против СССР.
Поручение было незамедлительно выполнено, и 16 ноября в Москву из Токио поступила шифровка с изложением беседы Юренева с Арита. Выслушав заявление советского посла, министр иностранных дел островной империи сказал:
– Знаю, что имелись слухи о том, что между Японией и Германией состоялся союз и что эти слухи за последнее время участились, но это совершенно неверно.
Заявление не соответствовало действительности, но это мало беспокоило Арита. Очевидно, он руководствовался старым правилом, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли.
На следующий день Стомоняков в телеграмме, переданной вне очереди в Токио, сообщил Юреневу, чтобы он вновь посетил Арита и сделал ему заявление о том, что Советскому правительству известно, что соглашение о борьбе с коммунизмом является лишь прикрытием для другого японо-германского соглашения, направленного непосредственно против СССР. Министру иностранных дел Японии ясно дали понять, что Советское правительство не считает его предыдущие разъяснения удовлетворительными. На следующий день в «Известиях» публикуется официальное сообщение ТАСС о японо-германских секретных переговорах и предстоящем подписании секретного соглашения, направленного против СССР.
28 ноября на 8-м чрезвычайном съезде Советов, обсуждавшем проект новой Конституции, выступил нарком иностранных дел Литвинов. Всех делегатов съезда интересовали отношения СССР с Германией и Японией, японо-германские переговоры, сообщения газет о подписании антикоминтерновского пакта. И Литвинов дал подробные объяснения по всем важнейшим международным проблемам и обстоятельно прокомментировал опубликованный в печати антикоминтерновский пакт.
– Люди сведущие, – говорил Литвинов с трибуны съезда, – отказываются верить, что для составления опубликованных двух куцых статей японо-германского соглашения необходимо было вести переговоры в течение 15 месяцев, что вести эти переговоры надо было поручить обязательно с японской стороны военному генералу, а с германской – сверхдипломату и что эти переговоры должны были вестись в обстановке чрезвычайной секретности, втайне даже от германской и японской официальной дипломатии…
Что касается опубликованного японо-германского соглашения, то я рекомендовал бы не доискиваться в нем смысла, ибо соглашение это действительно не имеет никакого смысла по той простой причине, что оно является лишь прикрытием для другого соглашения, которое одновременно обсуждалось и было парафировано, а, вероятно, и подписано, и которое опубликовано не было и оглашению не подлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84