Ц Танцуйте, Ц командовал он, Ц держитесь непринужденнее. Вы на работе.

И буквально выпихивал меня в круг танцующих. Днем мы с ним репетировали к
акие-то па под рэп или техно, пытались копировать видеоклипы, которые пок
азывали по телевизору, но все без толку, танцор из меня никакой. Среди всех
этих распаленных самцов и лукавых самочек еще и двигаться под музыку Ц
ну просто мука мученическая. Я не танцевал, а дрыгался, руки, ноги и прочее
жили своей жизнью, согласия между ними не было и в помине. Главное, как вну
шал мне Раймон, не блистать, а участвовать, быть звеном в цепи, частицей ог
ромного многоногого животного, которое топталось и пыхтело в раскаленн
ой духоте. Хочешь не хочешь, приходилось влезать в шкуру этакого гуляки-у
вальня, неуклюжего и потому застенчивого, сливаться со средой, выглядеть
своим и безобидным.
Когда я, напрыгавшись, валился с ног, Раймон утирал мне платком потное лиц
о, давал выпить стакан соку и отправлял обратно, как боксера на ринг. Я, быв
ало, протестовал: не проще ли дежурить у агентств по найму топ-моделей и в
ыслеживать подходящих? У Раймона на это был всегда один ответ: именно в но
чных клубах «экземпляры» Ц и женщины, и мужчины Ц выставляют себя напо
каз, стало быть, здесь и надо за ними охотиться. Обычно он-де выполнял эту р
аботу на пару с хозяйкой. На самом же деле, как я потом узнал, все эти ночные
вылазки были совершенно ни к чему. Он просто должен был постоянно меня че
м-то занимать, все равно чем Ц таков был приказ.
Однако мне ничего не оставалось, как околачиваться в увеселительных зав
едениях, где мне совсем не было весело, и поневоле якшаться с ночным сброд
ом. Энергичность этих молокососов, накачанных всевозможной дрянью, выма
тывала меня. Я был слишком стар для них Ц смолоду слишком стар. Юность Ц
это ведь определенный ритм, а мне не удавалось попасть в него и в двадцать
лет. Что касается шашней Ц тут на меня можно было положиться, все равно ка
к на евнуха, я ведь уже говорил, насколько мне это не нужно, так что у меня и
в мыслях не было поживиться «на работе». Завсегдатаи, заметив, что я не ход
ок, покровительствовали мне, вводили, так сказать, в курс: ведь для этих зу
боскалов и отменных танцоров, всегда готовых к подвигам и наглостью комп
енсирующих нехватку обаяния, любовные похождения не имеют цены, если нет
свидетеля, который раззвонил бы о них всему свету. Им нужен летописец, пев
ец Ц сиречь я, Ц чтобы прославлять повсюду их доблести. Сам-то я Ц ноль б
ез палочки, тем и был им симпатичен. Так что мне открывали душу охотнее, че
м кому бы то ни было. Со мной у прожигателей жизни развязывались языки, и я
скоро узнал всю подноготную околачивавшихся в дансингах девиц. Пока гро
мыхала музыка и ряды юных хлыщей, движимых примитивным инстинктом самцо
в, смыкались вокруг танцевальной площадки Ц точь-в-точь грифы в ожидани
и добычи, Ц мои охочие до клубнички осведомители выкладывали скабрезны
е подробности обо всех, начиная с непременной местной знаменитости, како
й-нибудь актриски, певички или фотомодели, и я с содроганием узнавал, что
она, когда кончает, надувает щеки, будто хочет подуть на горячий суп.
Мне это скопище юных и безмозглых хищников, пиратов, рыщущих за свежатин
кой, было отвратительно; зато благодаря их фанфаронству я получал массу
сведений, полезных для наших поисков. Только поэтому я продолжал через с
илу заигрывать со светской шушерой. После того как мы отбирали три-четыр
е лучших «экземпляра», Раймон, выдавая себя за фотографа, находил случай
сделать несколько снимков. Подозрений это не вызывало: всегда есть тысяч
а поводов щелкнуть красивую женщину. Затем мне поручалась слежка за кажд
ой, я должен был узнать ее адрес, телефон, выяснить наличие родни, жениха и
ли любовника. Часами, замерзая до костей, я хоронился в подворотнях или те
мных дворах, дрожа как заяц: вдруг какой-нибудь прохожий заинтересуется,
что это я здесь делаю, и тогда не миновать трепки. Работа была не столько т
яжелая, сколько однообразная, и этим особенно утомляла. Сыщиком я был нев
ажным и не мог понять, какой Стейнерам от меня прок. То немногое, что мне уд
авалось разнюхать за день, никак не окупало часов ожидания и бездействия
. А иногда вдобавок приходилось мокнуть под дождем; меня всего трясло, и я
мысленно взывал к Элен, заклиная ее простить меня, не забывать. Я то и дело
простужался на своих наблюдательных постах, хлюпал носом и постоянно ду
мал о ней, о той, что обеспечила мне райскую жизнь, а я Ц я предал ее. Возвра
щался я после слежки грязный, измочаленный, был сам себе противен в навяз
анной мне роли Ц роли загонщика на охоте за ни в чем не повинными жертвам
и, которых хотят изуродовать. Только мысль о том, что я все это делаю, чтобы
воссоединиться с Элен, подбадривала меня. И я, сутулясь от холода, терпели
во ждал конца моего рабства.
Раймон наставлял меня, учил тонкостям ремесла сыщика. В трудных случаях
он прибегал к услугам карманника Ц тот, стянув документы указанной деву
шки, снимал с них копию, после чего незаметно подбрасывал на место. Расста
влять ловушки, идти по следу, шпионить за женщинами Ц для моего тюремщик
а не было времяпрепровождения приятнее. В этой области он не имел равных.
Невзрачный коротышка так умел менять обличья, что я только диву давался.
Как гном из сказки Ц везде мог пробраться. Дома у него была целая коллекц
ия костюмов, позаимствованных у представителей различных профессий, он
надевал парики, клеил усы. Когда требовалось проникнуть в дом какой-нибу
дь строптивицы, он мог с равным успехом прикинуться торговым агентом, во
допроводчиком, газовщиком, монтером, грузчиком. Маленький, неприметный
Ц кому бы пришло в голову его бояться? Он умел найти подход к консьержкам
, торговцам, рассыльным, знал, как с кем разговаривать, и предлагал, сунув н
а чай, выполнить за них работу. К примеру, он частенько доставлял некоторы
м из наших «кандидаток» цветы: оказавшись таким образом в квартире, неза
метно для хозяйки делал несколько моментальных снимков, а если позволял
о время Ц снимал слепок дверного замка, чтобы заказать ключ. Я читал, что
есть шпионы, способные слово в слово воспроизвести текст по звуку пишуще
й машинки, так и он мог воссоздать полную картину личной жизни, имея в свое
м распоряжении лишь несколько деталей.
Как заправский домушник, Раймон открывал двери отмычкой, ухитрившись ни
чего не сдвинуть с места, устанавливал в квартире парочку микрофонов, фо
тографировал все, что представляло интерес Ц особенно семейные альбом
ы, Ц и уходил, никем не замеченный. Наметив жертву, он узнавал о ней все, за
печатлевал каждый ее шаг Ц ни одна не ушла от его слежки. Это надо было ум
еть так обложить со всех сторон. Через несколько недель ему был досконал
ьно известен образ жизни очередной красавицы, все ее привычки, вся родос
ловная до седьмого колена. Он трудился, как муравей, и не зря. Составленным
им досье позавидовала бы полиция, мы собрали достаточно материалов, что
бы шантажировать не один десяток влиятельных особ. Всю эту информацию, з
аписанную на дискеты, хозяева хранили в сейфе Ц на случай трений с закон
ом.
И вот ведь парадокс: занимаясь этим браконьерством, я сам мало-помалу про
никся предубеждениями моих, так сказать, работодателей и поверил в то, чт
о красота есть преступление и коварные происки против человечества. Она
ранила и меня, вонзаясь, словно клинок, я уже распознавал ее, эту пагубу, я г
оворил себе при виде той или иной женщины: хороша, великолепна, держится к
ак королева Ц да кто ей позволил? Каждое незаурядное лицо я воспринимал
как личное оскорбление. Я пришел к убеждению, что красивые люди Ц иной по
роды, нежели мы, вроде как инопланетяне, явившиеся на Землю сеять смятени
е среди рода человеческого, самодостаточные сгустки счастья и прямой вы
зов нам, простым смертным. Подле Раймона я стал чувствителен к таким веща
м, которых прежде попросту не замечал, Ц сам-то он был ранен красотой на в
сю жизнь, любая привлекательная черточка в женском лице, казалось, жгла е
го раскаленным железом. А мне ведь стоило немалого труда сглаживать изъя
ны собственной внешности Ц как же тут не возмутиться, если иных даже уст
алость красит? Если есть лица, которым все нипочем, неизменно совершенны
е, неизменно лучезарные? Я тоже ненавижу теперь красоту, да-да, ненавижу, п
отому что она отрицает меня.

Добрый тюремщик

От Раймона меня воротило с души еще и потому, что отношения у нас были весь
ма двусмысленные. Он мне прислуживал. Для меня, выросшего в бедной семье и
сызмальства привыкшего гнуть спину, это было в новинку и, надо сказать, не
лишено приятности. Он церемонно величал меня «месье»; смешно, конечно, но
мне это льстило. Этот опытный комедиант играл со мной в слугу и господина,
мы даже говорили между собой вычурным языком наших бабушек. Но почтитель
ность его была чистой воды притворством: ведь на самом деле я был узником,
а он Ц моим тюремщиком. Куда бы я ни пошел, он повсюду следовал за мной как
тень, даже во сне я не мог от него отвязаться. Поначалу я пытался соблазнит
ь его богатством Элен, сулил большие деньги, если он вызволит мою подругу.
Знаете, что он ответил? «Выбросьте это из головы, деньги для меня ровным сч
етом ничего не значат».
Его преданность Стейнерам была непоколебима Ц вассал, да и только. Я при
ставал к нему с расспросами о «Сухоцвете»: как, например, вы кормите ваших
пленниц? А если кто-нибудь из них наложит на себя руки, что вы делаете? Убир
ается ли кто-нибудь в их камерах? А как насчет полиции? Неужели вас никогд
а не вызывали хотя бы в качестве свидетелей? Он отвечал уклончиво. Я пытал
ся докопаться до сути их затеи Ц многое для меня оставалось неясным, Ц н
о он юлил. Да, недооценил я его: наверно, я не умею выспрашивать, а вот он уме
л молчать. Я искал какие-то скрытые пружины, стоящие за ними тайные силы. Н
о нет, все было так, как рассказал мне Стейнер. Двое мужчин и женщина, очень
разные как по возрасту, так и по общественному положению, выступили в кре
стовый поход против мифа.
Убедившись, что мольбой моего стража не проймешь, равно как и деньгами, я р
ешил взять его измором. С самого утра я только и делал, что ныл: и в доме-то х
олод собачий, и масло горчит, и кофе Ц помои, и вообще я устал, мне обрыдла т
акая жизнь. За столом я от всего воротил нос, разливал на скатерть вино и в
оду, швырял тарелку на пол. Нарочно ничего за собой не убирал, выкидывал вс
е из шкафов, отключал холодильник, чтобы продукты испортились. Целыми дн
ями я не разговаривал с ним, чтобы помучить, Ц пусть пассивное, а все же со
противление. Он стоически сносил мои капризы, прибирал за мной, подтирал,
мыл, чинил. Что бы я ни вытворял, он оставался невозмутимым. Не нравилась м
не его услужливость, была в ней какая-то невысказанная угроза. В конце кон
цов я сам, без единого слова упрека с его стороны, успокоился, пошел на мир
овую, и жизнь вновь вошла в колею.
Вообще-то жить бок о бок с этим чучелом оказалось не так уж и плохо, могло б
ыть хуже. Он, хитрая бестия, все лез в душу, расспрашивал об Элен, о наших отн
ошениях. И я выложил ему все. Он стал мне почти другом только потому, что бы
ло с кем поговорить о ней. Порой я даже забывал, что он заодно с похитителя
ми. Он проявлял деликатность, перестал прослушивать мои звуковые письма,
Ц правда, я знал, что их все равно потом прослушают Франческа или Стейне
р. А уж как он обхаживал меня, задабривал подарками всякий раз, когда от ме
ня требовалось дополнительное усилие. Приставленный для услуг угрюмый
недомерок и впрямь проникся ко мне симпатией Ц по крайней мере, так мне к
азалось.
Прислуживал он мне до того усердно, что порой приходила на память Элен: я п
олучал завтрак в постель, свою одежду находил каждый день выстиранной и
выглаженной. Мне полагались карманные деньги, которые Раймон оставлял в
моих ботинках; у самого у него всегда были под рукой целые пачки банкнот. П
ри всей своей неотесанности по хозяйству он управлялся на диво проворно
, избавляя меня от походов по магазинам и прочих бытовых забот. Его кулина
рные таланты тоже сыграли не последнюю роль в моем приручении. Он был не и
з тех, что позволяют себе подать на обед разогретую пиццу или консервы. Вс
е было свежее, с пылу с жару, отлично приготовленное. Стоило мне захандрит
ь, как на столе тут же появлялся шоколадный торт с апельсиновой цедрой ил
и крем-брюле с восхитительно хрустящей на зубах сахарной корочкой. Его с
упы, суфле, салаты были просто объедение, и я воздавал им должное, как преж
де Ц стряпне Элен. Раймон Ц я заметил это еще в горах Ц поистине страдал
хозяйственным зудом: если он не возился у плиты, то натирал полы, чистил о
дежду, чинил лампы или же упражнялся с гирями и гантелями, бегал на месте,
крутил педали велотренажера. Руки его, чуждые праздности, были в постоян
ном движении, хватали, грабастали. Спал он мало, три-четыре часа в сутки, и н
е знал, куда девать избыток энергии, бившей в нем ключом.
Наша жизнь пошла по-новому с середины марта, после того как однажды вечер
ом Стейнер позвал меня к телефону. Голос его звучал глухо; он был простуже
н.
Ц Бенжамен, я заказал своему книготорговцу «Слезы сатаны» и только что
дочитал последнюю страницу. Я просто потрясен. В вас чувствуется большой
талант, хоть вы и злоупотребляете плагиатом сверх всякой меры. Да-да, я вс
е знаю, Элен нам рассказала. Вы способны на большее. Пишите сами, оставьте
в покое классиков, не цепляйтесь ни за чью руку. Вы настоящий писатель, Бен
жамен. Вам нельзя зарывать свой талант в землю. Мы с вами еще поговорим об
этом.
Я так и сел. Всю жизнь я считал себя жалким бумагомаракой, а Стейнер возвел
меня в ранг творца, разом вернув мне былые сладостные мечты. Еще много дне
й я был под впечатлением его слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31