Люциан объяснил мне, что в первый раз женщина часто испытывает боль, но потом бывает лучше.
Кристиану хотелось убить за это и ее, и Люциана.
— Ты не должна обсуждать такие вопросы с другим мужчиной! Это неприлично!
Она вспылила:
— Не смей говорить, что я веду себя неприлично! Я не сделала ничего плохого.
— Ты унизила мое мужское достоинство перед своим шутом, а я унизил свое мужское достоинство перед всеми остальными. Мне следовало быть умнее.
Выругавшись, он сдернул с себя накидку и сжег бы ее, если б она не принадлежала его отцу.
— Никогда больше не надену ничего подобного, — проворчал он себе под нос.
— Почему ты так оделся?
— Потому что я… Кристиан осекся, не успев ответить. Единственное, чего он этим добьется, — даст ей и Люциану новый повод для насмешек.
— Потому что… что?
— Просто оставь меня в покое.
— Нет, пока ты не ответишь. — Он повернулся, собираясь уйти, но она преградила ему путь.
— Я не позволю тебе сбежать, пока ты не ответишь мне.
— Я не дам тебе еще один повод посмеяться надо мной.
— Мне не нужен повод, чтобы смеяться над тобой, Кристиан. Мне нужен повод, чтобы любить тебя.
Услышав это, Кристиан застыл в неподвижности. Сердце его подпрыгнуло от ее слов, что одновременно ужаснуло и окрылило его.
— Тебе не нужна любовь. Тебе нужен король. Ты сама это сказала.
— Любовь нужна всем, Кристиан, и особенно тем, у кого ее никогда не было. Ты когда-нибудь любил кого-нибудь?
Отведя взгляд, он отрицательно покачал головой.
— А я любила, — нежно прошептала она и провела рукой по его руке. — Я любила маленького мальчика с широкой улыбкой, который смеялся с моим братом, когда они играли в догонялки. С того дня я мечтала о доме, полном златовласых детишек, которые не боятся меня, и в то же время меня мучили кошмары, как в один прекрасный день они попытаются убить меня во сне. Я тоже боюсь замужества. Я боюсь, что меня используют. Но я готова принять вас, милорд. Готова поверить, что вы не убьете меня и не бросите в темницу.
Ее слова терзали его сердце. Она открывала ему свою душу, и это причиняло ему боль.
— Мне кажется, Адара, что нам обоим не дает покоя один и тот же образ.
— И какой же?
— Любовь моих родителей.
— Да, — прошептала она. — Они были красивой парой. Я даже не подозревала, что люди могут быть так счастливы, как они были друг с другом и с тобой. Я всегда жаждала, чтобы мой отец хоть разок посмотрел на меня так, как смотрел на тебя твой отец: с гордостью и любовью, светившимися в его глазах. Жаждала, чтобы моя мать провела рукой по моим волосам и поцеловала меня в щеку, как делала твоя мать.
С тех пор его больше никто не любил. Больше не было ни нежных прикосновений, ни слов похвалы.
И он тосковал по их любви больше, чем когда-либо позволял себе признаться в этом.
— Позволь мне любить тебя, Кристиан. Позволь мне подарить тебе уют домашнего очага и ласку жены.
— Почему ты хочешь подарить мне все это?
— Потому что я знаю, что ты способен на ту любовь, которую испытывали друг к другу твои родители. Тот маленький мальчик из моего дворца был питаем огнем этой любви, и я знаю, что этот огонь по-прежнему теплится где-то в твоей душе.
Кристиан, не дрогнув, встретился с ней взглядом, надеясь, что она поймет, кто он есть на самом деле.
— Тот мальчик давно умер, Адара. Его заперли в холодном, мрачном подземелье, где этот огонь погас. Теперь его душа пуста. Угольки давным-давно остыли. Не осталось ничего, что смогло бы разжечь это пламя. Ничего.
Адара махнула рукой в сторону постели, где лежала его накидка:
— Тогда почему этот человек отказался от своих одежд ради пышного одеяния своего отца — чтобы доставить удовольствие молодой жене, которую он отвергает?
— Потому что он пытается загладить свою вину за то, что ей сделал. — Он поймал ее взгляд. — Я боюсь любви, ара. Боюсь. Жизнь с родителями была раем, и я любил эту жизнь. Воспоминания о ней не дают мне покоя. Я по-прежнему помню тот день, когда они оставили меня в монастыре, сказав, что вернутся утром, и не вернулись никогда. В мгновение ока у меня отняли все, что я знал, все, что у меня было, и ввергли в сущий ад, где меня ждало одно лишь горе.
Он отвел взгляд, чувствуя, как мучительная боль, которую он испытал в тот миг, снова волной прокатилась по его телу.
— Я больше не хочу так сильно страдать. Все то, что я вынес от рук монахов, от рук своих врагов, не идет ни в какое сравнение с тем, как мое сердце высохло и умерло вместе с ними. Я больше никогда не допущу, чтобы что-то причинило мне такую боль. Ты жаждешь иметь то, чего никогда не знала, но поверь мне на слово, ты оказалась в более выгодном положении, не изведав сначала красоту, а потом ужас. Я не желаю больше терять ничего подобного. Понимаешь?
Адара почувствовала, как ее горло словно сдавило тисками от мучительной жалости к нему.
— Ты лишишь себя любви из боязни снова испытать боль?
— Нет. Единственное, чего я себя лишу, — это новых страданий в будущем. Я устал от боли и скорби. Я хочу от жизни лишь покоя.
Адара прижала пальцы к его губам.
— Впусти меня в свое сердце, Кристиан, и я подарю тебе покой, которого ты так жаждешь.
Покачав головой, он отошел назад, подальше от ее прикосновений, и облачился в свое монашеское одеяние.
— Я лишил тебя девственности и права выбора. За это я прошу у тебя прощения. Я постараюсь быть хорошим королем для твоих подданных, но я никогда не позволю тебе любить меня, Адара. Равно как и не позволю себе полюбить тебя.
С этими словами он развернулся и вышел из шатра.
Адаре хотелось закричать от разочарования. Подойдя к выходу, она смотрела, как он пробирается сквозь толпу мужчин, которые вернулись к своей работе.
Некоторые из них бросали на него насмешливые взгляды, которые он успешно пресекал свирепой гримасой и рыком.
Не оглянувшись, он схватил свое знамя и выдернул его из земли. И когда он это сделал, на Адару нашло озарение. Кристиан согласился остаться и быть ее мужем, но не любить ее.
Мысли вихрем пронеслись у нее в голове. Он немного сдал свои позиции в их войне.
Улыбаясь, она наблюдала за ним, в то время как он направился к шатру Йоана.
— Я заставлю тебя полюбить меня, Кристиан Эйкрский. Запомни мои слова.
Она точно не знала как. Пока не знала. Но когда-нибудь она отыщет тропинку к его сердцу и заставит его биться ради нее одной.
Глава 8
Было уже поздно, когда Адара отправилась к Фантому в его серый шатер. Когда она вошла, он стоял спиной к ней. Обнаженный по пояс, он умывал лицо.
Она замерла, увидев, что его тело тоже изрыто множеством шрамов, как и тело Кристиана.
— Велизарий!
На этот раз он не стал бранить ее за то, что она назвала его по имени. Схватив полотенце, которое лежало возле таза для умывания, он повернулся к ней, утирая лицо:
— Да, Адара?
Она была поражена его мужественной красотой. Как и у Кристиана, у него была мускулистая, поджарая фигура. Там, где грудь Кристиана была гладкой, грудь Велизария покрывала легкая поросль коротких черных волос. Он был смугл, но ничуть не менее красив. Но ей был нужен именно ее муж.
— Скажи, что случилось с моим мужем в Святой земле?
— Я говорил тебе, Адара, ты не захочешь слушать эти истории.
— Пожалуйста. Я должна понять его, если хочу жить с ним в браке и излечить эти раны, которые, похоже, не заживают. Почему он так холоден со мной?
Устало вздохнув, Фантом направился к столу, на котором стоял поднос с кувшином и кубками, и наполнил два кубка.
— Не так много, — сказала она, глядя, как он наполняет кубки.
— Поверь мне, Адара, к тому времени, как я закончу свой рассказ, тебе это понадобится… равно как и мне.
Протянув ей полный кубок, он жестом пригласил ее занять стул напротив. Адара тотчас села, пока он не передумал.
Испустив еще более тяжелый вздох, Фантом сел, откинулся на спинку стула и взглянул на нее с непроницаемым выражением лица. Вытянув длинные ноги, он поставил кубок себе на живот.
— Кристиан провел в темнице уже полгода, когда сарацины бросили меня туда.
— Как ты очутился там?
Взгляд его сделался тусклым, затравленным.
— Тем же манером, каким любой человек оказывается в аду. Я был обречен благодаря своим собственным поступкам.
Сделав большой глоток медового напитка, он продолжил:
— Я ни от кого не ждал проявления доброты. Уже проведя к тому времени год в тюрьме Элджедеры, я был озлоблен и готов сражаться с моими сокамерниками за тихий угол и кусок хлеба. Меня запихнули в темную камеру, и, когда я лежал там, избитый, истекающий кровью и терзаемый болью, ко мне подошли два мальчика.
Судя по выражению его лица, он отчетливо вспомнил тот миг.
— Один из них был смугл, второй светлокож, и оба выглядели так, будто их изрубили на колоде для разделки мяса. — Фантом повертел в руках кубок. — «Добро пожаловать в наше Братство, — сказал светловолосый мальчик и принялся перевязывать мои раны. — Меня зовут Аббат, а это Воитель. Мы позаботимся о тебе».
— Воитель?
— Страйдер Блэкмурский. В темнице он был нашим вожаком. Именно ему и Кристиану пришла в голову мысль о Братстве Меча.
— Как это?
— Кристиан говорил, что его отец имел обыкновение рассказывать ему истории о мужчинах, которые родились во времена варварских набегов и завоеваний. Они съехались со всего света, чтобы вместе сражаться против несправедливости и варварства. Их вождем был король, названный Артуром из-за знамени с изображением медведя, которое он носил, и девиз Артура гласил, что право не должно быть на стороне сильного. Право должно быть на стороне правого. И долг рыцарей и мужчин — сражаться за тех, кто не может сам постоять за себя. Именно на этом положении основано наше Братство. Как только силы одного из нас слабеют, остальные встают на его защиту.
Адара улыбнулась, восхитившись их клятвой и отвагой:
— Это же замечательно! Фантом горько усмехнулся:
— Нет ничего замечательного в том, что тебя пытают и морят голодом. Мы были пленниками, и наши стражи заставляли нас расплачиваться за каждого крестоносца, который приезжал в Утремер, чтобы сразиться с ними.
Стиснув зубы, он испустил долгий, глубокий вздох:
— Роль Кристиана была тяжела вдвойне. Он был ближе всех к духовенству, и все от мала до велика тянулись к нему за помощью и отпущением грехов. Будучи всего лишь подростком, он тем не менее стал их исповедником. Умирающие постоянно призывали его, и он один держал их за руку, когда они покидали этот мир, и произносил над ними слова последней молитвы.
Горло Адары словно сжали тисками, когда она представила все, что Кристиану пришлось увидеть и услышать.
— Я никогда не понимал, откуда он черпает силы. Был ли он болен или ранен, он все равно молился вместе с ними и утешал их словами из Библии, хотя я знал, что сам он давно потерял веру в Бога. Где Божье милосердие, когда простых детишек убили только лишь из-за чистейшей подлости? Наш мир был разрушен, наши жизни стоили не больше, чем жизнь мелкой букашки. И когда мы наконец вырвались из этого ада, Кристиан провел первые три года, посещая дома умерших и передавая их семьям их последние слова и пожелания.
Вот уж чего она от него никак не ожидала, однако это, как ни странно, было похоже на него.
— Как любезно с его стороны!
— Не совсем. По-моему, он вел себя как идиот. Ты и представить себе не можешь, какая это великая ответственность — сообщить человеку, что его любимого больше нет и что он умер ужасной смертью, тоскуя по теплу домашнего очага и семье.
Я был с ним, когда он рассказал одной леди из Бургундии, как ее сын скончался от болезни. Она ругалась и кидалась на него с кулаками за то, что он выжил, а ее драгоценный сын лежит в сырой земле. Она наговорила ему много обидных вещей, и ее злобные слова до сих пор эхом отдаются у меня в ушах. Могу только представить, как они, должно быть, отдаются эхом в ушах Кристиана. На каждого человека, который благодарил его за принесенную весть, приходилось трое, которые ругали его на чем свет стоит.
— Тогда зачем он делал это?
Осушив кубок, Фантом снова наполнил его.
— Потому что у него не было возможности попрощаться со своими родителями. Когда они умерли, рядом не было никого, кто мог бы его утешить. Никого, кто сказал бы ему, что их последние мысли были о нем и его благополучии, и Кристиан обещал умирающим, что если он выживет, то во что бы то ни стало донесет их слова до их семей.
Замерев на своем стуле, Адара обдумывала его слова. Мало кто будет выполнять обещание, данное умирающему, когда проку от него никакого, а обходится оно дорогой ценой.
— Твой муж — потерянный человек. Людей подобного рода легко распознать, когда сам являешься таковым. После того как мы сбежали из тюрьмы, все, за редким исключением, отправились домой. Кристиану идти было некуда. У него не было ни дома, ни семьи.
— У него был ты. Почему ты не сказал ему, что вы — двоюродные братья?
Горечь сверкнула в его слишком светлых, почти белесых, глазах.
— Честно? — Да.
Когда он ответил, она не могла с уверенностью сказать, от чего у нее больше похолодело в груди — от его ледяного взгляда или резких слов.
— Потому что меня посадили в эту темницу, чтобы я убил его. Я не думаю, что это известие поможет мне снискать его расположение.
Она была потрясена его признанием:
— Что?!
Наклонившись вперед, Фантом заговорил тихим, зловещим голосом:
— Хочешь узнать мою позорную тайну, Адара? Я обменял жизнь Кристиана на свою. После того как вы с отцом потребовали предъявить вам тело Кристиана и его не смогли найти, Селвин узнал, что сарацины, нанятые им, чтобы разрушить монастырь, захватили в плен единственного его обитателя, которому удалось выжить. Я был приговорен к казни, так что Селвин предложил мне сделку. Он пошлет меня в тюрьму к Кристиану, и если мне удастся убить Кристиана и выжить, то я смогу вернуться домой и мне простят мои многочисленные преступления.
— Какие еще преступления? В ответ он усмехнулся:
— Кражи. Убийства. Просто нанесение увечий. Все и не упомнить.
— Тогда почему ты не убил Кристиана и не отправился домой?
Он засмеялся:
— Я не дурак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34