Мы полагали, что будет только царапина, которой достаточно для того, чтобы пролилось несколько капель крови на простыни и мне на ноги… Но, должно быть, он задел вену. Когда позже мы совокупились снова, рана открылась, и нас чуть было не смело потоком крови с кровати. — Элинор продолжала смеяться, вспомнив искренний ужас королевы Беренгарии, удивленные глаза и вздернутые брови сестры Ричарда Джоанны.
Затем она спросила, уже серьезно:
— На многое ли готов Джеффри ради тебя? Сможет ли он? Я имею в виду… достаточно ли у него волос на теле?
— Не знаю, — пробормотала Джоанна. — Не могу ответить на эти вопросы. Что касается волос… он не таков, как мой отец. У него мягкая и редкая растительность на теле и светлого цвета… как бледное золото. Боюсь, порез будет заметным. А его готовность… Если он верит мне, то пойдет ради меня на все. Но он так ревнив…
— И слишком молод, — забеспокоилась Элинор. — Существуют и другие способы, но их гораздо легче выявить. Если Джеффри обнаружит твою хитрость, ты никогда не сможешь убедить его в своей невинности.
— Не могли бы вы объяснить ему, матушка, какая с вами случилась беда? — спросила Джоанна, явно встревоженная.
— Ни я, ни Иэн. Если об этих проблемах заговорим мы, подозрения Джеффри только усилятся. В конце концов, Джоанна… — Элинор попыталась улыбнуться. — Возможно, мы слегка предвзято смотрим на тебя. Поговорю-ка я с Элой. Когда-то я рассказывала ей, очень давно… Теперь придется напомнить. Будет лучше, если Джеффри все объяснит она.
— Поверит ли он ей? — прошептала Джоанна. — Поверит ли кому-нибудь?
19.
Свадьба при дворе всегда возбуждала всеобщий интерес. Ради такого случая надевали самые роскошные одеяния и изысканные драгоценности. Случай требовал того. Список гостей оказывался гораздо длиннее, чем обычно. Провизию, заказанную в огромных количествах, доставляли даже из самых отдаленных владений. В числе гостей бывало много знати. Значит, готовили самые изысканные и дорогие блюда, а весь праздник отличался исключительной роскошью.
Поэтому в ноябре 1212 года свадьба Джоанны и Джеффри оказалась в центре внимания как весьма незаурядное событие и к тому же приятное для придворных, предвкушавших небывалое веселье. Ведь чем беспокоиться о бедах, постигших Англию, куда приятнее говорить, думать и шутить относительно свадьбы этого бастарда, племянника короля, и дочери леди, давшей королю в свое время от ворот поворот. Эта давняя история, которая, по мнению леди Элинор, была известна только ее нынешнему мужу, покойному супругу и одному преданному вассалу, превратилась вдруг в любимую тему придворных сплетен.
Разгневанная, но беспомощная, Элинор могла лишь с притворным удивлением отрицать, что когда-либо отвергала знаки внимания со стороны короля или хотя бы имела на то причины. Но добилась она этим лишь одного: некоторые болваны, любившие собирать грязные слухи, теперь многозначительно сравнивали старшего сына короля, который был так же белокур, как его дед и дядя Ричард, с рыжеволосой Джоанной. Ведь и королева, и король темноволосы. Разве не могло случиться так, что Джону удалось-таки овладеть леди Элинор? У Джоанны тоже находили сходство со старым королем Генрихом. Некоторые поговаривали, что он был рыжеволосым. Яблоко от яблони недалеко падает, говорили другие, с удовольствием возвращаясь к скандальным сплетням, ходившим прошлой весной, о Джоанне и молодом Брейбруке.
Пошел слух, что незаконнорожденные молодожены не только состоят в кровном родстве, но и унаследовали распущенность нравов по обеим линиям. В иное время при дворе появились бы и человеческие жертвы. Однажды граф Солсбери, Энжелар д'Атье и Вильям де Кантелю с трудом вытащили Джеффри из большого зала, а юного глупца, которого Джеффри чуть было не задушил до смерти, с трудом привели в чувство. В другой раз только личное вмешательство короля спасло старшего Брейбрука от смерти в «объятиях» Иэна. Несмотря на то, что Джон был ниже своего высокого вассала более чем на голову, он обладал силой быка. Возможно, ему и не удалось бы одолеть Иэна в поединке, но, встав между дерущимися и обхватив Иэна своими руками, король предоставил Брейбруку несколько минут для исчезновения.
— Прошу тебя, пускай он уходит! — сказал Джон, как только утихомирил Иэна и уединился с ним в боковых апартаментах. — Тебе наверняка известна правда об этой истории. Леди Элинор удалось отказать мне, но, во всяком случае, это произошло уже после рождения леди Джоанны. Богу известно, что я не так уж и невинен в отношениях с женщинами, но… — Губы Джона тронула едва заметная улыбка. — Твоего обидчика я не стал бы трогать. Разве только… если бы это принесло мир моему королевству…
— Я не буду вызывать его на поединок, — согласился Иэн, вытирая рукой лицо. — Он хотел просто пошутить, но…
— Все мы измотанные и издерганные, — вздохнул Джон. — Нелегко сдерживать себя. В таком напряжении любой человек норовит уколоть своего соседа, чтобы облегчить собственную боль.
Человек, изрекавший эти слова, говорил правду. Что-то Дрогнуло в Иэне, и он забыл о своем гневе. Что за боль снедала короля всю его жизнь и заставляла испытывать радость от страданий других? Чем бы эта боль ни была вызвана, на какое-то время она, видимо, утихла. Или Джон контролирует себя лучше прежних членов анжуйской династии? В последние месяцы он был идеальным королем: внимательным в делах и мягким, хотя и не предупредительным к своим вассалам. Король делал много хорошего. Он дал строгие указания своим офицерам пресекать попытки грабежей пилигримов и торговцев, без страха и по совести вершил правосудие для тех, кто обращался к нему.
Со всем этим Джон, конечно, опоздал, но сейчас, когда он имеет полное право не доверять почти ни одному из своих вассалов, его подозрительность, похоже, поутихла. Он не выказывает глупой самоуверенности. Отлично знает о недовольстве, нарастающем повсюду, но предпринимает меры предосторожности, дабы защитить себя и своих детей, а также приостановить распространение паники. В нем нет страха перед будущим. Джон спокойно провел совет с самыми преданными людьми, как защитить королевство от внутренних и внешних врагов…
«Если Джон не умел контролировать себя во времена удачи, он определенно научился вести себя в неблагоприятный период», — думал Иэн. Осознание того, что король мог опуститься ради дела до уровня обыкновенного человека, давало ему некоторое удовлетворение. Иэн хотел лишь знать, что, если они каким-то чудом одержат верх над значительно превосходящими их силами, Джон уже не изменится или не деградирует в ужаснейшего тирана.
* * *
Больше всех страдали, конечно, Джоанна и Джеффри. Преследуемая сплетницами, которые перешептываются за ее спиной и расплываются в лицемерных улыбках, когда она оборачивается к ним, Джоанна вела себя с напускным спокойствием. Она не могла допустить ни одной трещины в своем поведении прежде всего потому, чтобы не дать волю страху и не впасть в истерику. Поэтому и обращалась с Джеффри несколько неуверенно, как, впрочем, и со злыми недоброжелателями, и с искренними своими сторонниками.
Встретившись впервые наедине со своим женихом, Джоанна чувствовала себя неловко, хотя и ощетинилась, как еж, когда он попытался обнять ее. Когда же Джеффри спросил, почему она так холодна, Джоанна просто убежала от него. Бедная девушка не посмела ответить ему, ибо знала, что разразится слезами и начнет умолять Джеффри верить ей, не отрекаться от нее, если предательство тела откажет предоставить доказательства ее девственности. Джоанна считала, что этим она нанесла бы себе непоправимый вред. Сказать о предполагаемых сомнениях, которые могут возникнуть относительно ее непорочности, — значит, только усилить подозрительность и ревность Джеффри.
Ночью и днем, во сне и наяву, Джоанна представляла себе реакцию Джеффри. Говорила ли с ним леди Эла? В обычной ситуации Джоанна не сомневалась бы в своей приемной матери, но сейчас леди Эла вела себя явно ненормально. Весь мир как будто растворился вокруг нее, она часто целые дни проводила в постели, уставившись глазами в потолок. Если леди Эла поговорила с Джеффри, как он воспринял слова своей мачехи? Леди Эла сделает все ради спасения графа Солсбери, а следовательно, даже вопреки своей воле, ради короля. Джеффри же мог воспринять всю историю как уловку, которой воспользовались по политическим соображениям, чтобы он взял в жены не девственницу. Даже если Джеффри поверил леди Эле, поможет ли он Джоанне, когда потребуется? Придумает, как заставить придворных замолчать? А если поверил, почему не сказал Джоанне, что все будет хорошо? Почему не сказал ей, что будет любить и защищать ее, несмотря ни на что?
Вторая их встреча наедине стала для Джоанны настоящей пыткой. На этот раз, зная о ходивших повсюду грязных слухах, Джеффри не искал физической близости с Джоанной, надеясь, что его сдержанность лишь подчеркнет его уважение к ней. А Джоанна, обуреваемая своими опасениями, приняла столь нежную предупредительность за холодное отчуждение. В отчаянии Джеффри не сдержался и пробормотал несколько пошлостей по поводу счастья, которое его ждет в их предполагаемом брачном союзе. Выглядел он при этом настолько несчастным, что все его неуверенные нападки прозвучали как намеренное оскорбление.
— Ради Бога! — не выдержал наконец Джеффри. — Если я не нужен тебе, так и скажи! Несомненно, это вызовет нарекания в наш адрес во всем королевстве…
— Тебе известно не хуже меня, что наше бракосочетание организуют по приказу! — холодно огрызнулась Джоанна. — Ты можешь…
Она чуть было не сказала, что Джеффри мог бы расторгнуть их брак позже, если не поверит в ее честность, но, к счастью, не зашла так далеко. Джеффри опрокинул стол, стоявший перед ним, смял два золотых кубка, разбил дорогой стеклянный графин и, чтобы под горячую руку не проделать чего-нибудь похожего с Джоанной, выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Джоанна, тихо всхлипывая, собрала с залитого вином пола кусочки стекла.
— Все пропало, все пропало, — причитала она, когда минут через пять в комнату впорхнула Эдвина/
— Ну будет, дорогая, будет, — начала успокаивать девушку служанка, прижимая ее к своей теплой роскошной груди. — Жизнь не разбить, как стекло, милая. Все образуется.
В последнюю неделю перед свадьбой стало ясно, что ничто не образовалось. Если не считать ледяных вежливых приветствий при встречах и прощаниях, Джоанна и Джеффри вообще не говорили друг с другом. Как ни странно, но ревность совершенно не терзала Джеффри. Однако, как только до Джеффри снова дошли сплетни о Брейбруке и Джоанне, он почувствовал боль. Боль за Джоанну. Его терзала, мучительно терзала мысль, что она явно не хочет выходить за него замуж.
Все было бы не так уж и плохо, если бы он знал, что Джоанна просто запуталась в своих чувствах. Тогда у него появилась бы надежда завоевать ее сердце.
Она и до пожара ни в чем не была уверена, но все же по велению сердца бросилась искать его в океане стихийного бедствия. Они поссорились, и это каким-то образом заставило ее получше разобраться в своих чувствах… Очевидно, то, на чем она остановилась, не в его пользу. Конечно, чувства Джоанны имеют значение только для него самого. Она выйдет за него замуж, поскольку послушна и понимает, что ее отказ навлечет на всех несчастья. Она будет отличной женой…
Джеффри стиснул зубы и едва удержался от того, чтобы не рвать на себе волосы или не биться головой о стену. Тогда к нему ворвался бы отец и стал бы снова задавать вопросы.
Джоанна смирилась с судьбой. Она приняла решение. Будет спокойно и послушно разделять с мужем ложе, рожать ему детей, помогать поддерживать абсолютный порядок в его и ее владениях, ухаживать за ним, когда он захворает или будет ранен… но все время в самых глубоких тайниках своей души будет скрывать желание освободиться от него…
В отличие от Элы леди Элинор не оставалась слепой к проблемам молодых, но и ничем не могла помочь им.
Поговорить с Джоанной, попытаться успокоить ее? Но девушка совсем может потерять самообладание. Поговорить с Джеффри? Но она не знает причин его очевидных страданий. Переубедить его в чем-то трудно, практически невозможно. Остается лишь надеяться, что Джоанна совладает с собой, а граф Солсбери удержит Джеффри от убийства какой-нибудь важной персоны. Эта проклятая необходимость свадьбы при дворе! Она уже не только подвергла молодых людей суровым испытаниям, вызванным злобными языками перепуганной и разочарованной толпы, но и лишила Джеффри и Джоанну возможности заниматься делом. В обычной ситуации они были бы так заняты, готовясь к приему гостей, что у них не оставалось бы времени ссориться или слишком много думать друг о друге. Элинор присматривала бы за тем, как доставляют всю необходимую провизию, а за ее использованием следила бы дочь. Джеффри бы выезжал на охоту, но не ради удовольствия, а ради мяса для стола. Элинор, конечно, надоела бы обоим своими постоянными советами, их страх и неуверенность перешли бы в злость из-за ее чрезмерных требований…
Единственным утешением для леди были грустные воспоминания о ее первом замужестве и радостные мысли о втором.
И вот наконец наступил первый день декабря. Джоанна из-за суеверия и признательности к матушке выбрала для своего бракосочетания день свадьбы Элинор. Холодным зимним утром она лежала на кровати, наблюдая за тем, как мало-помалу наступает рассвет. Тогда, шесть лет назад, этот День был неописуемо радостным, а матушка удивительно красива. Джоанна надеялась, что долгая бессонная ночь не лишит ее глаза блеска, а щек румянца. Королева проявила исключительную щедрость, подарив ей чудесное свадебное одеяние. Конечно, Изабелла сделала прекрасный выбор, соответствующий и внешности, и фигуре Джоанны. Но роскошная голубая туника и позолоченная накидка придадут ей сходство с трупом, если она выдаст лицом свои чувства.
Начало дня рассеяло опасения Джоанны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66