— Он скривил рот, словно от горькой еды. — Если вы правы относительно этих причин, то я должен показаться. Если даже Джон думает, что сможет запугать Джоанну и заставить ее молчать, он должен знать: ему не заставить молчать меня!
— Уж он-то не знает?! — с горечью воскликнула Эла.
Именно это еще больше может разъединить ее мужа и его брата. Если Джон будет открыто нападать на Джеффри, граф Солсбери встанет на сторону сына. Но цена этому будет слишком велика.
Леди Эла рассеянно слушала рассуждения Джеффри о том, что он дождется прибытия Джоанны и будет сопровождать ее во дворец, когда она предстанет перед королем. Поскольку такое решение казалось не хуже любого другого, леди Эла вернулась к разговору о сплетнях, которые Джеффри должен был знать, чтобы уберечься от ложного шага.
Граф Солсбери вернулся ближе к вечеру. Он обедал с королем и был рад услышать, что Эла, сославшись на плохое самочувствие, отказалась участвовать в танцах, попойке и всем том распутстве, которое считалось ежедневным послеобеденным развлечением двора. Как и предсказывала Эла, он был удивлен и не слишком обрадован, увидев своего сына. Но когда граф узнал о приглашении Джоанны, то пришел в крайнее изумление. Граф Солсбери уставился на Джеффри, затем на Элу, но они молчали. В сущности, говорить было нечего. Леди Эла не видела необходимости повторять мужу все те мерзости, о которых только что рассказывала Джеффри. Граф Солсбери и сам все прекрасно понимал с полуслова. Похоже, другого объяснения этому приглашению нет… Граф опустил глаза.
Кто поверит, что его шестнадцатилетняя невестка настолько коварна и продажна, что под видом королевского приглашения хочет просто побыть со своим любовником? Чушь! В таком случае она, естественно, не просила бы Джеффри поспешно прибыть в Лондон. Граф хорошо знал своего брата и Джоанну тоже. Он снова наполнил кубок, который только что осушил, и поднес бутыль к кубку Джеффри. Тот покачал головой: в его чаше еще оставалось невыпитое вино. Желая избежать темы, явно причинявшей графу боль, он, к плохо скрываемому неудовольствию отца, вернулся к вопросу о своем прибытии и спросил, злится ли на него еще Джон. Лицо графа Солсбери слегка просветлело.
— Нет, конечно же, нет. Он и не злился на тебя. Вся беда в том, Джеффри, что ты вел себя как настоящий муж. чина, а Джон просто забыл, как ты молод и… и не всегда способен отличить голос сердца от голоса разума. — Граф сделал предупредительный жест рукой: — Нет, только не затевай этот спор снова! Слишком поздно. Большинство укреплений уже возведено и укомплектовано людьми, и ничего дурного из-за этого не произошло.
— В высокогорьях еще не растаяли снега, — сердито заметил Джеффри. Затевать спор явно бесполезно: чему быть, того не миновать. — Но, если король не сердится на меня, почему меня не вызвали? Ведь заместитель Иэна обязан оказать честь принцу Александру. Когда-нибудь Иэн и он станут близкими соседями, и весьма скоро, если верить тому, что я слышал о здоровье короля Вильяма.
К удивлению Джеффри, граф Солсбери лишь устремил взгляд куда-то, поверх его головы, и снова посмотрел на кубок с вином. Леди Эла громко рассмеялась:
— Твой отец не хочет, чтобы ты знал о всех этих небылицах про Джоанну! Он верит, что она не виновата, но не может полагаться на тебя, зная твою вспыльчивость. И я вполне согласна с ним в этом.
— Каких же действий вы от меня ждете? — раздраженно спросил Джеффри. — Мне что, только улыбаться и благодарить человека, который называет мою жену шлюхой?!
— Ни один мужчина и словом не обмолвится об этом в твоем присутствии… и тебе это известно, — пробормотал граф Солсбери, покраснев. — Ты думаешь, я бы потерпел подобные разговоры? Это все женщины…
— Это королева! — воскликнул Джеффри.
— Я не хочу, чтобы ты ходил и вызывал на поединки мужей, сыновей и братьев этих женщин только ради того, чтобы подрезать их язычки, раз они не могут контролировать себя, — сказал граф, проигнорировав пылкое замечание сына.
— Что же мне в таком случае делать?! — в отчаянии спросил Джеффри.
Леди Эла снова рассмеялась:
— Ничего. Твой отец абсолютно прав. Мужчины будут молчать и даже взглядом не намекнут тебе на это. Что же касается женщин… Я предоставила бы их самой Джоанне!
Джеффри промолчал, но его ноздри раздулись от ярости, а подвижные губы застыли в свирепой усмешке.
Смирившись с положением вещей, граф лишь поднял и тут же опустил руки. Если ваш сын — малодушный олух, это вряд ли радует вас. Если же он обладает твердостью духа, то, естественно, не смирится с оскорблением. Нужно смело встречать превратности судьбы. Однако следует внести дополнительную ясность.
— Король не возражал против твоего приглашения, — сказал граф Солсбери. — Я знал, что у тебя возникнут именно такие порывы, и вычеркнул твое имя из списка приглашенных. Королю же сказал, я не хочу, чтобы ты принимал участие в турнире по случаю посвящения принца Александра в рыцари.
— Что?! — изумился Джеффри. — Вы хотите сказать, что я не в состоянии постоять за себя на придворном турнире?
— Не говори глупостей, — проворчал граф, вытирая рукавом лицо. — Ты отлично зарекомендовал себя как в военных сражениях, так и на турнирах. Кроме того, тебя все равно не одолеть. За любого труса я бы похлопотал.
— Вы ждете, что я сам откажусь сражаться? — невозмутимо спросил Джеффри.
— Ты перестанешь сегодня важничать?! — взревел разъяренный граф Солсбери. — Раз ты здесь, то, конечно же, будешь драться! Я и сам приму участие в этом турнире…
— Вильям! — испуганно вскрикнула леди Эла.
Джеффри прикусил губу и бросил на отца осторожный взгляд. В своих попытках угомонить сына граф затронул тему, которая обещала стать настоящей пыткой в его семейной жизни до конца турнира. Леди Эла не намеренно скулила и придиралась к своему мужу, как думали многие, исходя из ее поведения на людях. Осознав после первой вспышки гнева, что решение супруга бесповоротно, она обычно делала вид, будто забыла о возникшей проблеме, и старалась казаться всем довольной и веселой. Но граф Солсбери, очень любивший ее, знал, как она страдает, видел тщательно скрываемые следы слез, пролитых в его отсутствие, и тоже расстраивался.
— Послушай, Эла, — стал успокаивать он жену, — на этот раз турнир планируется провести не так, как обычно. Он продлится всего один день. Это скорее нечто вроде тренировки, нежели настоящая драка.
— Тогда, конечно, от нас будет достаточно и одного человека, — сказал Джеффри. — Позвольте мне заменить вас, папа… Хотя бы за попытку лишить меня участия в этом развлечении, — добавил он, улыбаясь.
— Ладно, там будет видно, — уклонился от прямого ответа граф, сознавая, что Джеффри предлагает ему способ успокоить Элу. Он не думал, что это исправит ситуацию, но не видел причин возражать против предложения сына, как, впрочем, и причин продолжать данную тему. — Когда, по-твоему, приедет Джоанна?
— Не имею понятия, — ответил Джеффри. — Я был уверен, что она уже здесь. Даже если я и ехал как можно быстрее, ей гораздо легче добраться до Лондона. К тому же я пустился в дорогу только после того, как прибыл гонец от нее, а это еще несколько дней задержки…
Джеффри вдруг замолчал и побледнел. Не успев сосчитать эти дни, он внезапно понял, как много времени прошло с момента приглашения Джоанны ко двору. А она преодолевает расстояния ничуть не медленнее любого мужчины…
— Может быть, ее захватили в плен?! — воскликнул Джеффри, вскочив с кресла. — Могло такое случиться?!
11.
Джоанна без труда догадалась, что молодой щеголь, присланный к ней с королевским приглашением скорее шпион, нежели просто гонец. Она не боялась насилия, ибо с прибывшим не было свиты, но, к несчастью, каким бы глупым ни казался этот франт, одурачить его было гораздо сложнее, чем тщеславного осла — Генри де Брейбрука. Не проявив никакого интереса к Эдвине, он поступил достаточно низко и выдал девушку, как он полагал, Джоанне, которой не без искреннего сожаления пришлось наказать служанку. Эдвина стала такой милашкой, что казалась сошедшей с картины. Она превратилась в настоящую леди, наряды которой, если и не отличались богатством, выглядели очаровательно. Немногие мужчины отказались бы от такого лакомого кусочка, а джентльмен Джона и тем более не смог бы устоять перед ней без веской на то причины. Уже само по себе это должно насторожить Джоанну, даже если бы она не имела достаточных сведений о политической обстановке, чтобы уразуметь совершеннейшую неожиданность ее приглашения на церемонию посвящения Александра в рыцари.
Поэтому, не забывая о строжайшей секретности, Джоанна ограничилась лишь одним посланием — Джеффри. Более того, она проявила должную осторожность и ничем не выдала своего удивления или нежелания ехать. Вместо этого она смутилась, что по плану выдавало ее нерешительность, заставив еще не уехавшего к Элинор и Иэну сэра Ги извиниться и удалиться, понимая, что смехом или восклицаниями удивления он может разоблачить «скромницу».
Джоанна укладывала, разбирала и снова укладывала вещи, а когда наконец пустились в путь, дважды возвращалась за забытыми вещами. Существовала вероятность того, что человек Джона слышал о ее эффективных действиях во время Уэльской кампании и мог кое-что подозревать, но эти задержки стоили риска. Джоанне оставалось лишь думать, что преждевременный вызов ко двору являлся просто очередной попыткой запятнать ее репутацию, и она хотела, чтобы Джеффри прибыл в Лондон пораньше и оказал ей моральную поддержку.
На этот раз за Джоанной следовал целый обоз с поклажей. На вопрос, для чего ей понадобилась вся эта домашняя Утварь, Джоанна ответила, что прошлый ее визит ко двору доказал: она не сможет спокойно спать и чувствовать себя счастливой, если не будет находиться в окружении привычных вещей. Поскольку в том, что знатная дама выразила желание обставить свои палаты личными предметами, не было ничего необычного, джентльмен короля больше не вникал в эту проблему. Джоанна почувствовала огромное облегчение. Ей не пришлось ни лгать, ни сознаваться в том, что она не имеет особого желания общаться с фрейлинами королевы, как это было в Уайтчерче. Но такое положение вещей было и крайне уязвимым. Джоанна намеревалась устроиться в доме леди Элинор, которым та владела в Лондоне, с пятьюдесятью преданными латниками, способными защитить и оградить ее от незваных гостей.
В дороге их преследовали всевозможные напасти. Повозки постоянно ломались. Даже погода, казалось, вошла в сговор с Джоанной. В целом путешествие, рассчитанное на два относительно легких дня пути, растянулось почти на восемь дней. Плюс те два дня, что ушли на сборы. Поэтому только вечером в первый день марта на горизонте показались стены Саутуорка.
К этому времени сопровождающий Джоанну королевский посланник дошел до белого каления. Он знал, что не минует проблем с королем, но без применения физической силы к девушке никак не мог поторопить ее. Возможно, он бы и попытался это сделать, но ее оруженосец и его суровый помощник не спускали с нее глаз, пока она не закрывалась на женской половине замка, а затем и в своей палатке. На его просьбу отпустить этих людей, Джоанна ответила, что не обладает для такого шага необходимыми полномочиями. Их присутствие, как и пятидесяти латников, ехавших с ними, несмотря на его шумные протесты, — приказ ее матушки и отчима.
— Они не станут подчиняться ни вам, ни мне, сэр, — не моргнув глазом солгала Джоанна.
Таким образом, когда они увидели у лондонского моста, к которому направлялись, большой отряд всадников, гонца Джона нисколько не удивило, что Бьорн радостно приветствует их командира. Из всех задержек, разочарований и неудач этого предприятия само собой вытекало, что отряд должен был возглавлять не кто иной, как сам лорд Джеффри Фиц-Вильям. Все было предопределено заранее. Должно быть, эта женщина находится под защитой самого Бога! Эта уверенность не оставила места подозрениям. Гонцу показалось вполне естественным, что лорда Джеффри вызвали на церемонию посвящения в рыцари и теперь он станет сопровождать свою невесту в городе.
Однако король не принял уверенность своего посланника во внимание. Он знал, что присутствие Джеффри не входило в планы церемонии, и громко обозвал гонца ослом и олухом. Несомненно, кто-то, возможно даже сам гонец, осведомил о приглашении графа Солсбери, а тот, в свою очередь, послал за Джеффри, чтобы таким образом держать девушку под своим наблюдением и подавлять любые сплетни о ней. Джон испытывал досаду, но отнюдь не злость. Очевидно, его брат не доверяет этой маленькой потаскухе, но в то же время не собирается и отказываться от ее огромного приданого и наследства. Вполне благоразумно с его стороны. Сын, естественно, в силу своей горячности и чувства долга не отречется от невесты. Джон покачал головой. Вильяму следовало бы уяснить, что король будет крайне осторожен с его невесткой.
Проблема, однако, не представляет существенной важности. В настоящее время Джон не испытывает «голод»! Его гораздо больше волнует Изабелла и старший сын, да и вокруг столько других лакомых кусочков… Кроме того, гораздо интереснее будет покувыркаться с этой девчонкой, когда Джеффри уже безвозвратно свяжет себя с нею брачными узами.
Джон улыбнулся, немало повеселев при мысли о будущих душевных муках Джеффри.
О, какая ярость захлестнет этого гордого, как петушок, племянничка! К тому времени даже этот крикливый буян не сможет повысить голос в знак протеста. Если Филипп Французский будет покорен и Нормандия снова перейдет к Англии, ни один подданный не осмелится открыть рта, даже если Джону взбредет в голову распластать его жену на столе во время званого обеда!
Джеффри пришел в неописуемую ярость, лишь только увидел свою невесту живой и невредимой и абсолютно спокойной, судя по внешним признакам. В жизни Джеффри бывали моменты, когда он чувствовал холодное прикосновение страха, но ни разу еще его мужество не подвергалось такому испытанию, как в этот раз, когда он решил, что его невесту постигла участь беспомощной пленницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66