https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/kruglye/
– Да я… Да мне бы… – Он разжал кулаки и выставил ладони. – Мне просто нужно знать, есть ли у вас член, и если нет, то все в порядке.
– Если и есть, – Вита крепче сжала сумку и сузила глаза, – означает ли это непременно, что я – мужчина?
– Да! – заорал Нельсон.
– Нельзя ли сказать, что такое утверждение на базе чисто материального – высшее проявление эссенциализма?
– Ладно, вы женщина. – Нельсон развел руками. – Почему не сделать операцию? Зачем притворяться?
– Но разве культура операций не предполагает, что тендер – это пол? – Она так сжимала сумку, что побелели костяшки пальцев. – Почему я должна резать и увечить себя, чтобы удостовериться, кто я есть?
– Снимите штаны, Вита! – Нельсон направил на нее горящий палец. – И покончим с этим!
– Не в том ли суть, что «тело» не тождественно самоидентификации?
– Снимите штаны, – заорал Нельсон, в ярости тряся пальцем, – или я сам их с вас сниму!
– Не оттого ли самовосприятие, тендер и, разумеется, тело радикально полисемичны, что их фальшивое единство – всего лишь порождение гегемонии как модальности общественного контроля?
Нельсон, взревев, с грохотом раздвинул столы и ввалился в центр шестиугольника. Вита двумя руками запустила ему в голову сумку. Нельсон поймал ее, как мяч, закачавшись от неожиданной силы броска, и швырнул обратно. Однако Вита уже рванулась к двери. Нельсон перемахнул через стол и приземлился на противоположной стороне, проехавшись по линолеуму. Вита подергала ручку и теперь возилась с замком, затравленно глядя на Нельсона. Дверь уже открывалась, когда он с силой толкнул ее ладонью. Вита метнулась было обратно, но Нельсон свободной рукой припер ее к доске.
Эхо от хлопнувшей двери гуляло в пустом коридоре. Оба тяжело дышали, стоя лицом к лицу. Белый прямоугольник на Витиной груди вздымался и опадал.
– Что в вас такого, чего нет у меня? – Нельсон глянул на нее сверху вниз. – Почему вас вот-вот возьмут на ставку, а я со своей семьей сижу по уши в дерьме?
Вита прижалась руками к стене. Глаза у нее расширились от ужаса, как у Лилиан Гиш на льду.
– Я скажу, чего у вас нет! – крикнул Нельсон. – Вагины, вот чего!
Он сунул раскаленный палец Вите под нос.
– Зачем это все, Вита? Помогите мне понять. Вам нравится всех обманывать?
Вита схватила его запястье так быстро, что Нельсон ничего не успел сказать, В мгновение ока она завернула ему правую руку за спину и приперла его к доске. Щека вдавилась в холодную поверхность. Жжение от пальца распространилось до самого плеча.
– Ой! – закричал Нельсон.
– Вы жалкий болван, – выдохнула Вита, – если думаете, что, притворяясь женщиной, можно сделать карьеру в научном мире.
– Пустите! – крикнул Нельсон, однако Вита продолжала медленно выкручивать ему руку. Он дернулся, она только заломила его локоть выше, к лопаткам.
– Когда-то, – прошипела она сквозь зубы, – меня звали Робин. Я жила, как мужчина, думала, как мужчина, любила, как мужчина. Но мне было отвратительно и стыдно. Я любила женщин и ненавидела их; я сама чувствовала боль, которую им причиняла. Притворялась ли я тогда, Нельсон? Можно ли притворяться, когда у тебя нет выбора?
– Черт возьми, Вита… – Лицо его было прижато к доске, он не мог открыть глаз и задыхался от мела.
– Поскольку все права и привилегии, которыми я обладала как мужчина, – продолжала Вита, для вящей убедительности сильнее выкручивая ему руку, – были нормативны и предписаны той силой, которая дала мне название, и по самой сути своей давящи.
Нельсон застонал. Пар от его дыхания оседал на доске. Вита продолжала выкручивать руку, и он опустил плечо. Боль в суставе была так же сильна, как в пальце. Он беспомощно захлопал по доске свободной рукой. Сука поганая.
– Нет ничего, кроме силы. – Вита дышала ему в ухо. – Сила включает в себя все, и ничто не устоит перед силой. Все предполагает силу, все выводится из силы. Только у силы можно почерпнуть способность ниспровергнуть ее, трансгрессировать, и потому я использовала свою силу, чтобы стать тем, что люблю.
Слезы текли у Нельсона из глаз. «Будь я проклят, если попрошу пощады».
– Позвольте уточнить, – выговорил он, приплющенный щекой к доске. – Вы решили стать женщиной, потому что вам было их жаль ?
Вита сильнее заломила ему руку, и Нельсон вскрикнул. Колени дрожали. Палец жег, как никогда прежде. Уголком глаза он видел Витино лицо сразу над своим вывернутым плечом. В полутьме ее глаза безумно блестели.
– Когда я была мужчиной, Нельсон, то по-мужски мыслила, по-мужски рассуждала, а как стала женщиной, то оставила мужское. Теперь вы видите меня как бы сквозь мутное стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу. Теперь знаете вы меня отчасти, а тогда познаете, подобно как я знаю себя. А теперь пребывают сии три: раса, класс, пол; но пол из них больше Вита перевирает тринадцатую главу Первого Послания к Коринфянам, от слов «Когда я был младенцем» до «вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».
.
Вита разжала хватку. Жар от пальца волной хлынул к плечу. Нельсон с криком рухнул на колени и ткнулся лбом в стену. Перед глазами вспыхивали искры, сердце отчаянно колотилось. Слышались Витины шаги, скрежет отодвигаемого стула, скрип туфель, когда она нагнулась поднять сумку.
Нельсон разлепил глаза и за красными кругами увидел стоящую над ним Биту. Волосы ее сбились набок, лицо раскраснелось. В глазах горел безумный огонь.
– Что, по-вашему, мне надеть в гости к Вейссману? – сказала она и сняла свитер.
Палец у Нельсона внезапно похолодел, как камень, запястье, там, где держала его Вита, еще болело. Плечо подергивало.
– Господи, я уверена, Миранда будет убийственна.
– Под свитером у нее были плоская грудь и широкие мужские плечи.
– Стоит ли с ней тягаться? Или я просто выставлю себя на посмешище? Но что, если я не стану наряжаться? – Она расстегивала пуговицы на брюках. – Господи, не оскорбится ли отборочная комиссия? Что, если Антони рассчитывает увидеть меня в платье для коктейля? Будет лучше или хуже, если я оголю ноги?
Вита скинула брюки и пинком отбросила их прочь. Сквозь алые волны боли Нельсон увидел, чуть выше своих глаз, крепкие ляжки, плоский живот и лиловатый член под густыми курчавыми завитками.
– Или все только посмеются?
Вита приложила руку к щеке и склонила голову набок. Перед Нельсоном стоял хорошо сложенный, не очень мускулистый молодой мужчина с челкой и волосами до плеч. На Вите остались одни очки.
– Я не люблю, когда надо мной смеются, – пробормотала она, словно обращаясь к себе. – Мне не идет черное.
Нельсон, вскрикнув от боли, выбросил вперед правую руку, чтобы схватить Виту, разрядить вулканический палец о ее кожу, однако поймал только воздух и мучительно завалился на плечо. С полу он видел, как открылась дверь. В коридоре зашлепали босые ноги.
Нельсон со стоном встал, отпихнув Витины брюки и свитер. Шатаясь, подошел к двери и выглянул в коридор. Сердце все еще колотилось, перед глазами плыли круги.
Лампы в коридоре по-прежнему мигали, но как-то странно: каждая зажигалась, когда Вита проходила под ней, и тут же снова гасла. Вита шла, словно в луче мигающего прожектора, чеканя шаг и размахивая сумкой. Ее волосы развевались, ее член подрагивал.
У Нельсона подкосились ноги. Он схватился за косяк и услышал нечто такое, от чего боль в пальце испарилась, а по спине пробежал мороз. Он не был уверен точно, но ему показалось, что Вита Деонне смеется.
На обед Бриджит приготовила «говядину Веллингтон», картофель дофин и зеленый горошек под соусом мирепуа. Абигайл и Клара недоверчиво пялились в свои тарелки.
– Ты просил приготовить что-нибудь попроще, милый! – весело оправдывалась Бриджит.
После обеда, в подвале, Нельсон проверил почту. Карта литературной Англии над компьютером превратилась в одно влажно поблескивающее пятно, из которого выглядывали только кончик Корнуолла, Гернси и Шетландские острова.
Пришло письмо от Виктории с одним словом: «Ну?»
Нельсон побарабанил пальцами по столу. Плечо еще ныло. Справиться с Витой оказалось сложнее, чем он думал. «Мне не следует больше встречаться с ней наедине, – решил он, – лучше на людях, где-нибудь в оживленном месте».
Он поднял руки над клавиатурой и улыбнулся себе. Пальцы застучали по клавишам.
«Увидимся вечером в субботу, – написал он Викторинис. – У Вейссмана в гостях».
16. РЕЗНЯ В НОЧЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
Мортон Вейссман жил в уютном старом районе с длинными улицами и огромными вековыми деревьями. Большинство соседей были такие же профессора, люди его поколения – пожилые и просто старики с молоденькими женами, в благополучных домах – массивные книжные шкафы, богатый бар, пара-тройка на удивление маленьких детей, – где вели интеллектуальную чиверовскую Чивер Джон (1912 – 1982) – американский писатель, который в ироничной чеховской манере описывал жизнь и мораль среднего класса.
жизнь, очерченную «Нью-Йорк тайме», «Нью-йоркским книжным обозрением» и «Национальным общественным радио». Сегодня, когда Нельсон с Бриджит подъехали на своей дребезжащей развалюхе, улица смахивала на рождественскую открытку: старые клены сплетали ветви на фоне звездного неба, заснеженные дворики озаряли окна гостиной или фонари над крыльцом, там и сям на заметенном газоне высился снеговик, слепленный детьми какого-нибудь профессора от второй жены, бывшей аспирантки.
– Ой, Нельсон. – Бриджит сжала мужу руку, глаза ее блеснули в темноте. – Правда, замечательно жить на такой улице?
Нельсон улыбнулся. Аромат духов в тесной машине немного возбуждал. Услышав, что муж возьмет ее на факультетский праздник, Бриджит бросилась ему на шею. Они не были на предыдущих трех, чем Бриджит не уставала его попрекать, – но теперь это не имело никакого значения.
Под пальто у Бриджит было шикарное черное платье с открытыми плечами, подчеркивающее грудь и бедра. Когда вечером она впервые вышла к Нельсону в этом платье, склонив голову набок и поправляя бретельки, он заключил, что нечаянное прикосновение на прошлой неделе было не совсем уж во вред.
Псевдотюдоровский особняк Вейссмана сиял в лучах небольших прожекторов, незаметно укрытых по кустам. По обеим сторонам улицы блестели в свете фонаря над крыльцом ряды автомобилей. Нельсон припарковался и обошел машину, чтобы поддержать Бриджит за пальцы, пока та на цыпочках выбиралась через снег на дорожку. Здесь она взяла мужа под руку и включила парадно-выходную улыбку. Нельсон, не стуча, толкнул тяжелую дубовую дверь, однако в прихожей задержал Бриджит, чтобы осмотреть диспозицию.
Прямо перед ними была широкая лестница на второй этаж, а слева, в гостиной, в приглушенном свете среди пухлых диванов и кресел толпились на ковре младшие преподаватели и лекторы – оценивая друг друга, молча прикидывая собственные перспективы, изничтожая коллег у них за спиной. Сквозь толпу шла, удаляясь от Нельсона, Миранда Делятур в мерцающем алом платье; волосы ее были зачесаны вверх, длинная шея обнажена. Все – и мужчины, и женщины – либо украдкой поглядывали на нее, либо в открытую таращились.
Нельсон перевел взгляд налево – здесь, в столовой, на длинном столе горели в ряд высокие красные свечи и теснились блюда с сахарными леденцами, плюшками, нарезанными овощами и копчеными сосисками. В дальнем конце небольшой горной грядой стояли бутылки – бурбон, водка, тоник. Свечи бросали теплые отблески на обшитые дубом стены. У стола в два ряда толпились аспиранты, делая вид, что непринужденно закусывают, а на самом деле жадно поглощая дармовую еду; при этом они нервно озирались, словно газели на водопое – не идут ли более крупные животные. Где-то в глубине дома Элла Фицджеральд пела «Ошалевшая, очумевшая».
– Нельсон! – Морт Вейссман вприскочку выбежал из гостиной, раскинув большие руки. – И ваша прелестная супруга… э… м-м…
– Бриджит! – Она склонила голову набок и лучезарно улыбнулась профессору. – Спасибо огромное, что пригласили нас.
Вейссман взял ее за плечи и заглянул в расстегнутый воротник пальто.
– Прелестно, – хрипло выговорил он, не сводя масляных глаз с ее бюста. – Великолепно!
Долгое время празднование Валентинова дня у Вейссмана происходило циклически, в соответствии с чередованием семейных и холостяцких периодов в его жизни. В семейные годы прием готовился загодя – с гирляндами по стенам, салонными играми, роскошным столом и очередной улыбающейся хозяйкой, которая всем этим занималась. Сам Вейссман председательствовал в алой кофте поверх рубашки с галстуком. Между браками, в сезон охоты, Вейссман не утруждал себя развешиванием гирлянд, салонными играми и сложной готовкой – все заказывалось в ресторане, свет был приглушеннее, музыка – громче, а сам хозяин встречал гостей в узких брюках и рубахе с открытым воротом. Однако время, когда он еще мог заманить в постель аспирантку или привлекательно выглядел в открытом и узком, давно миновало. Сегодня Мор-тон был в смокинге с алым галстуком и, хотя в тусклом свете нельзя было сказать наверняка, кажется, закрасил седину. Он обнял Бриджит и слюняво чмокнул ее в шейку, закрыв глаза и прижимаясь щекой к волосам. Бриджит, ослепительно улыбаясь потолку, закатила глаза к Нельсону. Тот положил горящий палец на руку Вейссману.
– Помогите ей снять пальто, Морт.
Вейссман отшатнулся, моргая, и Бриджит позволила высвободить себя из пальто. Нельсон, взяв жену под локоть, шагнул в сторону. Вейссман по-прежнему ел глазами ее спину.
– Где все, Морт? – спросил Нельсон. Вейссман, не сводя глаз с Бриджит, двумя руками мял воротник ее пальто.
– Все значительные, – произнес он влажным сорокаградусным шепотом, бросая на Нельсона быстрый взгляд, – дальше, в кабинете.
Нельсон вместе с женой двинулся к гостиной, однако Вейссман поймал его за рукав.
– Нельсон! – Это был сказано хриплым шепотом, но так громко, что все за столом замолчали. Нельсон не обернулся, и Вейссман побежал за ним, сжимая пальто, как подобострастный метрдотель. – Когда у вас выдастся минутка… – старческие глаза лихорадочно вспыхнули, – нам надо будет поговорить наедине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Если и есть, – Вита крепче сжала сумку и сузила глаза, – означает ли это непременно, что я – мужчина?
– Да! – заорал Нельсон.
– Нельзя ли сказать, что такое утверждение на базе чисто материального – высшее проявление эссенциализма?
– Ладно, вы женщина. – Нельсон развел руками. – Почему не сделать операцию? Зачем притворяться?
– Но разве культура операций не предполагает, что тендер – это пол? – Она так сжимала сумку, что побелели костяшки пальцев. – Почему я должна резать и увечить себя, чтобы удостовериться, кто я есть?
– Снимите штаны, Вита! – Нельсон направил на нее горящий палец. – И покончим с этим!
– Не в том ли суть, что «тело» не тождественно самоидентификации?
– Снимите штаны, – заорал Нельсон, в ярости тряся пальцем, – или я сам их с вас сниму!
– Не оттого ли самовосприятие, тендер и, разумеется, тело радикально полисемичны, что их фальшивое единство – всего лишь порождение гегемонии как модальности общественного контроля?
Нельсон, взревев, с грохотом раздвинул столы и ввалился в центр шестиугольника. Вита двумя руками запустила ему в голову сумку. Нельсон поймал ее, как мяч, закачавшись от неожиданной силы броска, и швырнул обратно. Однако Вита уже рванулась к двери. Нельсон перемахнул через стол и приземлился на противоположной стороне, проехавшись по линолеуму. Вита подергала ручку и теперь возилась с замком, затравленно глядя на Нельсона. Дверь уже открывалась, когда он с силой толкнул ее ладонью. Вита метнулась было обратно, но Нельсон свободной рукой припер ее к доске.
Эхо от хлопнувшей двери гуляло в пустом коридоре. Оба тяжело дышали, стоя лицом к лицу. Белый прямоугольник на Витиной груди вздымался и опадал.
– Что в вас такого, чего нет у меня? – Нельсон глянул на нее сверху вниз. – Почему вас вот-вот возьмут на ставку, а я со своей семьей сижу по уши в дерьме?
Вита прижалась руками к стене. Глаза у нее расширились от ужаса, как у Лилиан Гиш на льду.
– Я скажу, чего у вас нет! – крикнул Нельсон. – Вагины, вот чего!
Он сунул раскаленный палец Вите под нос.
– Зачем это все, Вита? Помогите мне понять. Вам нравится всех обманывать?
Вита схватила его запястье так быстро, что Нельсон ничего не успел сказать, В мгновение ока она завернула ему правую руку за спину и приперла его к доске. Щека вдавилась в холодную поверхность. Жжение от пальца распространилось до самого плеча.
– Ой! – закричал Нельсон.
– Вы жалкий болван, – выдохнула Вита, – если думаете, что, притворяясь женщиной, можно сделать карьеру в научном мире.
– Пустите! – крикнул Нельсон, однако Вита продолжала медленно выкручивать ему руку. Он дернулся, она только заломила его локоть выше, к лопаткам.
– Когда-то, – прошипела она сквозь зубы, – меня звали Робин. Я жила, как мужчина, думала, как мужчина, любила, как мужчина. Но мне было отвратительно и стыдно. Я любила женщин и ненавидела их; я сама чувствовала боль, которую им причиняла. Притворялась ли я тогда, Нельсон? Можно ли притворяться, когда у тебя нет выбора?
– Черт возьми, Вита… – Лицо его было прижато к доске, он не мог открыть глаз и задыхался от мела.
– Поскольку все права и привилегии, которыми я обладала как мужчина, – продолжала Вита, для вящей убедительности сильнее выкручивая ему руку, – были нормативны и предписаны той силой, которая дала мне название, и по самой сути своей давящи.
Нельсон застонал. Пар от его дыхания оседал на доске. Вита продолжала выкручивать руку, и он опустил плечо. Боль в суставе была так же сильна, как в пальце. Он беспомощно захлопал по доске свободной рукой. Сука поганая.
– Нет ничего, кроме силы. – Вита дышала ему в ухо. – Сила включает в себя все, и ничто не устоит перед силой. Все предполагает силу, все выводится из силы. Только у силы можно почерпнуть способность ниспровергнуть ее, трансгрессировать, и потому я использовала свою силу, чтобы стать тем, что люблю.
Слезы текли у Нельсона из глаз. «Будь я проклят, если попрошу пощады».
– Позвольте уточнить, – выговорил он, приплющенный щекой к доске. – Вы решили стать женщиной, потому что вам было их жаль ?
Вита сильнее заломила ему руку, и Нельсон вскрикнул. Колени дрожали. Палец жег, как никогда прежде. Уголком глаза он видел Витино лицо сразу над своим вывернутым плечом. В полутьме ее глаза безумно блестели.
– Когда я была мужчиной, Нельсон, то по-мужски мыслила, по-мужски рассуждала, а как стала женщиной, то оставила мужское. Теперь вы видите меня как бы сквозь мутное стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу. Теперь знаете вы меня отчасти, а тогда познаете, подобно как я знаю себя. А теперь пребывают сии три: раса, класс, пол; но пол из них больше Вита перевирает тринадцатую главу Первого Послания к Коринфянам, от слов «Когда я был младенцем» до «вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».
.
Вита разжала хватку. Жар от пальца волной хлынул к плечу. Нельсон с криком рухнул на колени и ткнулся лбом в стену. Перед глазами вспыхивали искры, сердце отчаянно колотилось. Слышались Витины шаги, скрежет отодвигаемого стула, скрип туфель, когда она нагнулась поднять сумку.
Нельсон разлепил глаза и за красными кругами увидел стоящую над ним Биту. Волосы ее сбились набок, лицо раскраснелось. В глазах горел безумный огонь.
– Что, по-вашему, мне надеть в гости к Вейссману? – сказала она и сняла свитер.
Палец у Нельсона внезапно похолодел, как камень, запястье, там, где держала его Вита, еще болело. Плечо подергивало.
– Господи, я уверена, Миранда будет убийственна.
– Под свитером у нее были плоская грудь и широкие мужские плечи.
– Стоит ли с ней тягаться? Или я просто выставлю себя на посмешище? Но что, если я не стану наряжаться? – Она расстегивала пуговицы на брюках. – Господи, не оскорбится ли отборочная комиссия? Что, если Антони рассчитывает увидеть меня в платье для коктейля? Будет лучше или хуже, если я оголю ноги?
Вита скинула брюки и пинком отбросила их прочь. Сквозь алые волны боли Нельсон увидел, чуть выше своих глаз, крепкие ляжки, плоский живот и лиловатый член под густыми курчавыми завитками.
– Или все только посмеются?
Вита приложила руку к щеке и склонила голову набок. Перед Нельсоном стоял хорошо сложенный, не очень мускулистый молодой мужчина с челкой и волосами до плеч. На Вите остались одни очки.
– Я не люблю, когда надо мной смеются, – пробормотала она, словно обращаясь к себе. – Мне не идет черное.
Нельсон, вскрикнув от боли, выбросил вперед правую руку, чтобы схватить Виту, разрядить вулканический палец о ее кожу, однако поймал только воздух и мучительно завалился на плечо. С полу он видел, как открылась дверь. В коридоре зашлепали босые ноги.
Нельсон со стоном встал, отпихнув Витины брюки и свитер. Шатаясь, подошел к двери и выглянул в коридор. Сердце все еще колотилось, перед глазами плыли круги.
Лампы в коридоре по-прежнему мигали, но как-то странно: каждая зажигалась, когда Вита проходила под ней, и тут же снова гасла. Вита шла, словно в луче мигающего прожектора, чеканя шаг и размахивая сумкой. Ее волосы развевались, ее член подрагивал.
У Нельсона подкосились ноги. Он схватился за косяк и услышал нечто такое, от чего боль в пальце испарилась, а по спине пробежал мороз. Он не был уверен точно, но ему показалось, что Вита Деонне смеется.
На обед Бриджит приготовила «говядину Веллингтон», картофель дофин и зеленый горошек под соусом мирепуа. Абигайл и Клара недоверчиво пялились в свои тарелки.
– Ты просил приготовить что-нибудь попроще, милый! – весело оправдывалась Бриджит.
После обеда, в подвале, Нельсон проверил почту. Карта литературной Англии над компьютером превратилась в одно влажно поблескивающее пятно, из которого выглядывали только кончик Корнуолла, Гернси и Шетландские острова.
Пришло письмо от Виктории с одним словом: «Ну?»
Нельсон побарабанил пальцами по столу. Плечо еще ныло. Справиться с Витой оказалось сложнее, чем он думал. «Мне не следует больше встречаться с ней наедине, – решил он, – лучше на людях, где-нибудь в оживленном месте».
Он поднял руки над клавиатурой и улыбнулся себе. Пальцы застучали по клавишам.
«Увидимся вечером в субботу, – написал он Викторинис. – У Вейссмана в гостях».
16. РЕЗНЯ В НОЧЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
Мортон Вейссман жил в уютном старом районе с длинными улицами и огромными вековыми деревьями. Большинство соседей были такие же профессора, люди его поколения – пожилые и просто старики с молоденькими женами, в благополучных домах – массивные книжные шкафы, богатый бар, пара-тройка на удивление маленьких детей, – где вели интеллектуальную чиверовскую Чивер Джон (1912 – 1982) – американский писатель, который в ироничной чеховской манере описывал жизнь и мораль среднего класса.
жизнь, очерченную «Нью-Йорк тайме», «Нью-йоркским книжным обозрением» и «Национальным общественным радио». Сегодня, когда Нельсон с Бриджит подъехали на своей дребезжащей развалюхе, улица смахивала на рождественскую открытку: старые клены сплетали ветви на фоне звездного неба, заснеженные дворики озаряли окна гостиной или фонари над крыльцом, там и сям на заметенном газоне высился снеговик, слепленный детьми какого-нибудь профессора от второй жены, бывшей аспирантки.
– Ой, Нельсон. – Бриджит сжала мужу руку, глаза ее блеснули в темноте. – Правда, замечательно жить на такой улице?
Нельсон улыбнулся. Аромат духов в тесной машине немного возбуждал. Услышав, что муж возьмет ее на факультетский праздник, Бриджит бросилась ему на шею. Они не были на предыдущих трех, чем Бриджит не уставала его попрекать, – но теперь это не имело никакого значения.
Под пальто у Бриджит было шикарное черное платье с открытыми плечами, подчеркивающее грудь и бедра. Когда вечером она впервые вышла к Нельсону в этом платье, склонив голову набок и поправляя бретельки, он заключил, что нечаянное прикосновение на прошлой неделе было не совсем уж во вред.
Псевдотюдоровский особняк Вейссмана сиял в лучах небольших прожекторов, незаметно укрытых по кустам. По обеим сторонам улицы блестели в свете фонаря над крыльцом ряды автомобилей. Нельсон припарковался и обошел машину, чтобы поддержать Бриджит за пальцы, пока та на цыпочках выбиралась через снег на дорожку. Здесь она взяла мужа под руку и включила парадно-выходную улыбку. Нельсон, не стуча, толкнул тяжелую дубовую дверь, однако в прихожей задержал Бриджит, чтобы осмотреть диспозицию.
Прямо перед ними была широкая лестница на второй этаж, а слева, в гостиной, в приглушенном свете среди пухлых диванов и кресел толпились на ковре младшие преподаватели и лекторы – оценивая друг друга, молча прикидывая собственные перспективы, изничтожая коллег у них за спиной. Сквозь толпу шла, удаляясь от Нельсона, Миранда Делятур в мерцающем алом платье; волосы ее были зачесаны вверх, длинная шея обнажена. Все – и мужчины, и женщины – либо украдкой поглядывали на нее, либо в открытую таращились.
Нельсон перевел взгляд налево – здесь, в столовой, на длинном столе горели в ряд высокие красные свечи и теснились блюда с сахарными леденцами, плюшками, нарезанными овощами и копчеными сосисками. В дальнем конце небольшой горной грядой стояли бутылки – бурбон, водка, тоник. Свечи бросали теплые отблески на обшитые дубом стены. У стола в два ряда толпились аспиранты, делая вид, что непринужденно закусывают, а на самом деле жадно поглощая дармовую еду; при этом они нервно озирались, словно газели на водопое – не идут ли более крупные животные. Где-то в глубине дома Элла Фицджеральд пела «Ошалевшая, очумевшая».
– Нельсон! – Морт Вейссман вприскочку выбежал из гостиной, раскинув большие руки. – И ваша прелестная супруга… э… м-м…
– Бриджит! – Она склонила голову набок и лучезарно улыбнулась профессору. – Спасибо огромное, что пригласили нас.
Вейссман взял ее за плечи и заглянул в расстегнутый воротник пальто.
– Прелестно, – хрипло выговорил он, не сводя масляных глаз с ее бюста. – Великолепно!
Долгое время празднование Валентинова дня у Вейссмана происходило циклически, в соответствии с чередованием семейных и холостяцких периодов в его жизни. В семейные годы прием готовился загодя – с гирляндами по стенам, салонными играми, роскошным столом и очередной улыбающейся хозяйкой, которая всем этим занималась. Сам Вейссман председательствовал в алой кофте поверх рубашки с галстуком. Между браками, в сезон охоты, Вейссман не утруждал себя развешиванием гирлянд, салонными играми и сложной готовкой – все заказывалось в ресторане, свет был приглушеннее, музыка – громче, а сам хозяин встречал гостей в узких брюках и рубахе с открытым воротом. Однако время, когда он еще мог заманить в постель аспирантку или привлекательно выглядел в открытом и узком, давно миновало. Сегодня Мор-тон был в смокинге с алым галстуком и, хотя в тусклом свете нельзя было сказать наверняка, кажется, закрасил седину. Он обнял Бриджит и слюняво чмокнул ее в шейку, закрыв глаза и прижимаясь щекой к волосам. Бриджит, ослепительно улыбаясь потолку, закатила глаза к Нельсону. Тот положил горящий палец на руку Вейссману.
– Помогите ей снять пальто, Морт.
Вейссман отшатнулся, моргая, и Бриджит позволила высвободить себя из пальто. Нельсон, взяв жену под локоть, шагнул в сторону. Вейссман по-прежнему ел глазами ее спину.
– Где все, Морт? – спросил Нельсон. Вейссман, не сводя глаз с Бриджит, двумя руками мял воротник ее пальто.
– Все значительные, – произнес он влажным сорокаградусным шепотом, бросая на Нельсона быстрый взгляд, – дальше, в кабинете.
Нельсон вместе с женой двинулся к гостиной, однако Вейссман поймал его за рукав.
– Нельсон! – Это был сказано хриплым шепотом, но так громко, что все за столом замолчали. Нельсон не обернулся, и Вейссман побежал за ним, сжимая пальто, как подобострастный метрдотель. – Когда у вас выдастся минутка… – старческие глаза лихорадочно вспыхнули, – нам надо будет поговорить наедине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56