https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya-dushevoi-kabiny/
Его темные глаза были устремлены вдаль. Нельсон, обнимая портфель, выступил в коридор.
– Я вас не заметил, – сказал он. Лайонел Гроссмауль – бесформенный коротышка в зеленых брюках с дешевой распродажи и тесной нейлоновой рубашке – шагнул между Нельсоном и Акулло, спиной вошел в лифт и мстительно нажал кнопку. Лайонел был чуть ли не школьный друг Акулло и поднимался по академической лестнице вместе с ним, пока более успешные люди прыгали с кафедры на кафедру. За эти восемь лет они встречались считанные разы, и замдекана ни разу не ответил Нельсону по-человечески. Когда двери лифта закрывались, Гроссмауль метнул в незадачливого лектора презрительный взгляд, зарезервированный у него для младших по должности.
Нельсон, окончательно выбитый из колеи, почти бегом бросился по коридору. Холодный порыв ветра вырвал у него ручку входной двери, и бедолагу практически выдуло из здания. Зловещие рваные тучи елозили над площадью, таща за собой серую наискось дождя. Часовая башня Торнфильдской библиотеки, несимметрично приткнутая на углу приземистого красного здания, словно бежала на фоне туч, подставив ветру сияющий циферблат. Черные ажурные стрелки подползали к двенадцати. Был последний день октября, и, когда Нельсон поднял глаза, часы как раз начинали бить.
Раз, пробили они гулко, протяжно, и пыльный смерч закружил вокруг Нельсона сухие палые листья. Облетевшие клены костлявыми пальцами царапали ненастное небо – черное старичье, колеблемое ветром в такт часовому бою.
Два. Нельсон опустил голову, закрыл глаза и крепче стиснул портфель. Смерч-недомерок хлестал его по лицу.
– Профессор Гумбольдт! – позвал кто-то. «Странно, – подумал Нельсон. – Кому я нужен?»
Три. Смерч тянул его, словно две холодные, неумолимые руки. Нельсон уперся ногами, открыл глаза и увидел среди студентов молодого человека в черной накидке с капюшоном. Тот как раз отвернулся, и Нельсон уже открыл рот, чтобы крикнуть ему вслед, но не знал, кто это такой, к тому же молодой человек уже шел прочь, плеща на ветру накидкой.
Увлекаемый ветром, Нельсон направился на двенадцатичасовой семинар по литературной композиции в здании химфака на дальней стороне площади.
Четыре, пробили часы. Башня, казалось, головокружительно раскачивается на фоне бегущих туч. Нельсон шел, глядя под ноги и приноравливая шаг к ритму колокольного звона.
Пять. Это была самая оживленная перемена; в студенческом потоке, захлестнувшем площадь со всех четырех сторон, то и дело возникали водовороты: кто-нибудь замечал приятеля, подружку или соседа по общежитию и останавливался. Слышались громкие восклицания. Сегодня многие студенты были в карнавальных костюмах.
. Шесть. Беды бедами, а Нельсон с удовольствием смотрел на предпраздничную толпу, мысленно предвкушая, как поведет дочек, Клару и маленькую Абигайл, по лабиринту семейных домиков. Девочки будут кричать: «Откупись или заколдую!», а соседи – сыпать им конфеты в мешок. Именно такой должна быть университетская жизнь: веселые талантливые энергичные люди куда-то спешат, болтая на ходу о себе и своих любимых.
Семь. А на Хэллоуин они гордо несли через площадь свои потаенные лица. Некоторые нарядились традиционно: вампирами, ведьмами, привидениями, другие шутливо изображали профессии, которые выпускникам престижного университета скорее всего не грозят: медсестер, пожарных, полисменов, плотников. В некоторых Нельсон узнавал кино– и попзвезд, кто-то ограничился просто красной, желтой или зеленой маской. Невеста Франкенштейна вышагивала рядом с Мардж Симпсон, их высокие прически раскачивались в противотакт. Восемь. Это было даже лучше, чем выплакаться в кабинете. В отличие от многих – вернее, большинства – коллег Нельсон любил студентов и считал себя человеком в общем-то жизнерадостным. Он отметил очередной – девятый – удар колокола и подумал, что в жизни должны быть такие беспечные минуты; вся она должна быть радостным предвкушением.
– Профессор Гумбольдт! – окликнули его чуть громче, чуть настойчивее.
Нельсон обернулся и увидел, что юноша в черной накидке машет ему с пятачка между ступенями Торнфильдской библиотеки и жерлом подземного книгохранилища. Или это был не юноша? Нельсон уже выбрался из самой толчеи на сравнительно свободное место, по которому катили студенты на велосипедах, скейтах и роликах. Отсюда, издалека, фигурка в плаще казалась скорее девичьей: с грудью, бедрами и волосами до плеч.
Небо над головой стремительно чернело, тучи наползали одна на другую, на лицо Нельсону упали холодные капли дождя. Девушка в черном отвернулась. Нельсон едва успел различить алую ухмыляющуюся рогатую маску и вдруг вспомнил, что, согласно студенческому поверью, в башне живет призрак – самоубийцы, если память ему не изменяет.
Десять. Нельсон поднял руку и помахал юноше? девушке? в накидке.
– Профессор кто? – крикнул он с необычной для него иронией и, попятившись, споткнулся о девушку в костюме ведьмы, которая как раз наклонилась поднять карандаш. Нельсон упал картинно, выпучив глаза, выбросив длинную руку, его портфель медленно перевернулся в воздухе над головами. Падал он долго, настолько долго, что успел насчитать еще один удар колокола – одиннадцатый, и приземление вышибло из него дух. В этот миг указательный палец его правой руки угодил в колесо проезжающего горного велосипеда и, аккуратно отрезанный, отлетел прочь. Заскрипели тормоза. Девушка, которую Нельсон сбил с ног, поднялась, прижимая ладони к алым губам, ее остроконечная шапка чудом осталась на голове, подведенные глаза расширились от ужаса. Нельсон сидел в кольце глазеющих студентов и ошарашенно смотрел, как его палец катится по мостовой.
Ух ты, думал он. Боли не было, но, подняв руку, он увидел, что из обрубка толчками пузырится кровь.
«Почему я не удивляюсь?… – Он медленно, как в воде, откинулся на спину и коснулся затылком холодной склизкой мостовой. Он знал, что сейчас потеряет сознание. Часовая башня нависла прямо над ним, черная на фоне облаков. Двенадцать, пробил колокол, стрелки замерли, устремленные вверх, как клинки. – Почему это случилось со мной? Разве мало, что меня уволили? Как я буду кормить семью? Кто мне поможет?»
Кто-то кричал. На периферии зрения что-то двигалось. И тут, прежде чем отключиться, Нельсон вроде бы увидел в обрамлении белого циферблата на темной башне склонившуюся фигуру в черной накидке. Маска исчезла, и Нельсон разглядел, или подумал, что разглядел, безликое лицо под черным капюшоном, серебристый овал без глаз, носа, рта.
Нельсон заморгал, и тут колокол пробил последний, невозможный удар. Тринадцать.
– Чем могу служить, профессор Гумбольдт? – спросило пустое лицо, и все почернело.
Когда Нельсон ненадолго очнулся, он лежал на спине, а сверху горели полосы люминесцентного света. Сощурясь, он различил впереди и по бокам медиков в зеленых халатах. Негр-фельдшер в белых резиновых перчатках держал его за запястье правой руки, а блондинка с пучком на затылке приподнимала полиэтиленовый пакет с его пальцем, словно мешочек с кухонным мусором. Пакет провис и был весь в крови. Негр-фельдшер увидел, что Нельсон открыл глаза.
– Вы хотите, чтобы я позвонил вашей сестре? – спросил он.
– Сестре? – удивился Нельсон. Во рту ощущалась странная сухость. Сестры у него не было.
– Ну уж не знаю, – сказал фельдшер. – Вы что-то говорили про вашу вещую сестру вещими сестрами в «Макбете» называются ведьмы.
.
– Где я? – спросил Нельсон и снова провалился в беспамятство.
Через несколько часов Нельсон очнулся от наркотического сна. Он лежал на больничной койке, в халате, укрытый до подбородка одеялом. Правая рука, в лубке, замотанная до локтя, покоилась сверху. Взгляд его уперся в мертвый серый глаз телевизора; Нельсон заморгал и повернулся к окну. Там, на фоне мирных ночных холмов и потока фар, дремала в кресле его жена Бриджит. Бывшая танцовщица, она была почти одного роста с Нельсоном, но гораздо стройнее и грациознее. Сейчас она свернулась в больничном кресле, подобрав под себя длинные ноги и подперши голову рукой. Она была бледнее обычного, на шее и вокруг глаз появились складки, которых Нельсон прежде не замечал. Он хотел заговорить, однако губы не разлипались.
Пока он смотрел, веки ее вздрогнули. Нельсона снова кольнуло чувство вины и страха за будущее. Бриджит открыла глаза, увидела, что он не спит, встала, поцеловала его в лоб и погладила по редеющим волосам, потом налила воды и поднесла ему чашку к губам.
Он выпил и спросил:
– Где девочки?
– С Рахилью. – Бриджит имела в виду соседку, жену израильского аспиранта.
– Они расстроены?
Бриджит по-прежнему держала чашку у его губ, и Нельсон выпил еще глоток.
– Что ты, милый, они еще не знают.
– Откупись или заколдую.
У Бриджит расширились глаза, и Нельсон подумал, не бредил ли он под наркозом.
– Я обещал повести их по соседям, – объяснил он, пытаясь сесть.
– Ш-ш. – Бриджит коснулась пальцем его губ. – Рахиль поведет их вместе со своими детьми. Как ты?
Он приподнял правую руку, замотанную, как у мумии. Указательный палец был вроде на месте, хотя Нельсон его не чувствовал; вообще все тело было как в вате. Обезболивающее, подумал он.
– Давай позову доктора. – Бриджит пригладила ему волосы и двинулась к двери.
– Ой, Бриджит, это слишком дорого, – слабо сказал Нельсон, но она только улыбнулась и вышла в коридор.
Бриджит вернулась через несколько минут с очень молодым врачом-азиатом в наглаженном халате. На груди у него была приколота табличка «Доктор Дай». Врач бодро сообщил Нельсону, что палец удалось пришить и им даже можно будет немного двигать, хотя чувствительность, увы, утрачена навсегда.
– Завтра мы вас выпишем, – сказал доктор Дай. – Дней семь – десять походите в повязке, швы будем снимать позже. Некоторое время вы будете похожи на Франкенштейна. – Доктор улыбнулся. – По крайней мере от костяшки и ниже.
– Мой муж преподает в университете. – Бриджит сидела на краю койки, обхватив мужа за плечи. – Там и «Франкенштейна» учат.
– Да? – Глаза медика потускнели. Интересно, подумал Нельсон, прочел ли он после первого курса хоть одну книжку? Наверное, при словах «учат Франкенштейна» ему представилась полная аудитория исполинских мертвяков с плоскими головами и шеями на болтах, сидящих за партами перед Нельсоном, который вещает: «Вода – хорошо. Огонь – плохо».
В этот самый миг Нельсон ощутил то, чего по словам врача быть не могло, – легкую боль в пальце, как от булавочного укола. Он сморгнул, отгоняя свою фантазию. Нельсон не любил сарказма, особенно на счет студентов. Наверное, это у него после наркоза.
– Милый, тебе не плохо? – Бриджит отодвинулась, и доктор Дай посветил Нельсону в глаза фонариком, посчитал ему пульс и предложил увеличить дозу обезболивающего. Нельсон отказался и поблагодарил врача за спасенный палец, потом протянул ему здоровую левую ладонь, и они обменялись неловким рукопожатием.
Как только доктор вышел, Нельсон сказал:
– Мне надо сегодня же отсюда мотать. Нам это не по средствам.
Он сел и спустил ноги на пол. Бриджит попыталась снова уложить его на подушку. Нельсон не сопротивлялся, но ложиться все же не стал, остался сидеть и взял обе ее руки в свою здоровую.
– Бриджит, я кое-что должен тебе сказать.
– Потом.
– Нет. – Нельсон потянул жену обратно на койку. – Я больше не профессор, – сказал он.
– Ладно, внештатный лектор, – горько усмехнулась жена.
– Послушай. – Нельсон крепко стиснул ее руку и рассказал о беседе с профессором Викторинис перед самым несчастным случаем; о том, что потерял работу, а вскорости они лишатся жилья и медицинской страховки. Он ни разу не отвел взгляд, однако даже в ватном кодеиновом коконе ему было стыдно, как никогда в жизни. Во взгляде Бриджит боролись тревога за мужа и гнев на факультет, который так несправедливо с ним обошелся. Бриджит вскипала легко – как-никак она была ирландкой.
– Милая, пожалуйста, ничего пока не говори. – Он снова сжал здоровой рукой ее пальцы. – Знаю, я еще застрахован, но не забывай про неоплачиваемый минимум – какую-то часть все равно придется платить самим. Подумай, во сколько обойдется одна ночь в этой палате.
Она вслед за ним обвела глазами светлое маленькое помещение, и Нельсон понял, что почти убедил ее. Он крепче сжал ее пальцы.
– Пожалуйста, помоги мне одеться, и поехали домой.
Бриджит открыла было рот, чтобы возразить, но только поцеловала мужа в щеку и помогла ему встать. Впрочем, свет в ее глазах немедленно потух, и Нельсон понял, что она молча переживает унижение, бередя его, как больной зуб. Бриджит никогда не понимала жизни молодого ученого: почему ему за четыре группы платят в десять раз меньше, чем профессору за две, почему его статьи печатают без гонорара или почему он засиживается до ночи, комментируя сочинения, которые студенты выбросят, едва посмотрев оценку. Однако сейчас она молча подошла к шкафу и достала его одежду. Нельсон встал, доковылял до окна и тяжело оперся о подоконник. За стеклом, запотевшим от его дыхания, мчались автомобили: в одну сторону неслись белые передние огни, в другую – красные задние. Нельсон тихо радовался, что оглушен лекарствами.
2. CURRICULUM VITAE Краткое жизнеописание, биография (лат.).
Нельсон Гумбольдт был круглолиц, с очень светлой кожей и редкими, почти бесцветными волосами. При высоком росте, крупных руках и ногах он уже успел обзавестись заметным брюшком, хотя старался по возможности бегать трусцой и даже занимался на тренажерах в университетском спортзале. Однако жирок продолжал нарастать, а мышцы – никак. Он был сильным, но неуклюжим и, как ни старался, в любых спортивных состязаниях приходил одним из последних.
Он родился на Северо-Западе, в семье учителя литературы из Айовы, который преподавал урезанного Шекспира детям окрестных фермеров. Назло судьбе Нельсон-старший решил воспитать из сына подлинного ценителя литературы и с младых ногтей приобщал Нельсона-младшего к классике в хронологическом порядке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Я вас не заметил, – сказал он. Лайонел Гроссмауль – бесформенный коротышка в зеленых брюках с дешевой распродажи и тесной нейлоновой рубашке – шагнул между Нельсоном и Акулло, спиной вошел в лифт и мстительно нажал кнопку. Лайонел был чуть ли не школьный друг Акулло и поднимался по академической лестнице вместе с ним, пока более успешные люди прыгали с кафедры на кафедру. За эти восемь лет они встречались считанные разы, и замдекана ни разу не ответил Нельсону по-человечески. Когда двери лифта закрывались, Гроссмауль метнул в незадачливого лектора презрительный взгляд, зарезервированный у него для младших по должности.
Нельсон, окончательно выбитый из колеи, почти бегом бросился по коридору. Холодный порыв ветра вырвал у него ручку входной двери, и бедолагу практически выдуло из здания. Зловещие рваные тучи елозили над площадью, таща за собой серую наискось дождя. Часовая башня Торнфильдской библиотеки, несимметрично приткнутая на углу приземистого красного здания, словно бежала на фоне туч, подставив ветру сияющий циферблат. Черные ажурные стрелки подползали к двенадцати. Был последний день октября, и, когда Нельсон поднял глаза, часы как раз начинали бить.
Раз, пробили они гулко, протяжно, и пыльный смерч закружил вокруг Нельсона сухие палые листья. Облетевшие клены костлявыми пальцами царапали ненастное небо – черное старичье, колеблемое ветром в такт часовому бою.
Два. Нельсон опустил голову, закрыл глаза и крепче стиснул портфель. Смерч-недомерок хлестал его по лицу.
– Профессор Гумбольдт! – позвал кто-то. «Странно, – подумал Нельсон. – Кому я нужен?»
Три. Смерч тянул его, словно две холодные, неумолимые руки. Нельсон уперся ногами, открыл глаза и увидел среди студентов молодого человека в черной накидке с капюшоном. Тот как раз отвернулся, и Нельсон уже открыл рот, чтобы крикнуть ему вслед, но не знал, кто это такой, к тому же молодой человек уже шел прочь, плеща на ветру накидкой.
Увлекаемый ветром, Нельсон направился на двенадцатичасовой семинар по литературной композиции в здании химфака на дальней стороне площади.
Четыре, пробили часы. Башня, казалось, головокружительно раскачивается на фоне бегущих туч. Нельсон шел, глядя под ноги и приноравливая шаг к ритму колокольного звона.
Пять. Это была самая оживленная перемена; в студенческом потоке, захлестнувшем площадь со всех четырех сторон, то и дело возникали водовороты: кто-нибудь замечал приятеля, подружку или соседа по общежитию и останавливался. Слышались громкие восклицания. Сегодня многие студенты были в карнавальных костюмах.
. Шесть. Беды бедами, а Нельсон с удовольствием смотрел на предпраздничную толпу, мысленно предвкушая, как поведет дочек, Клару и маленькую Абигайл, по лабиринту семейных домиков. Девочки будут кричать: «Откупись или заколдую!», а соседи – сыпать им конфеты в мешок. Именно такой должна быть университетская жизнь: веселые талантливые энергичные люди куда-то спешат, болтая на ходу о себе и своих любимых.
Семь. А на Хэллоуин они гордо несли через площадь свои потаенные лица. Некоторые нарядились традиционно: вампирами, ведьмами, привидениями, другие шутливо изображали профессии, которые выпускникам престижного университета скорее всего не грозят: медсестер, пожарных, полисменов, плотников. В некоторых Нельсон узнавал кино– и попзвезд, кто-то ограничился просто красной, желтой или зеленой маской. Невеста Франкенштейна вышагивала рядом с Мардж Симпсон, их высокие прически раскачивались в противотакт. Восемь. Это было даже лучше, чем выплакаться в кабинете. В отличие от многих – вернее, большинства – коллег Нельсон любил студентов и считал себя человеком в общем-то жизнерадостным. Он отметил очередной – девятый – удар колокола и подумал, что в жизни должны быть такие беспечные минуты; вся она должна быть радостным предвкушением.
– Профессор Гумбольдт! – окликнули его чуть громче, чуть настойчивее.
Нельсон обернулся и увидел, что юноша в черной накидке машет ему с пятачка между ступенями Торнфильдской библиотеки и жерлом подземного книгохранилища. Или это был не юноша? Нельсон уже выбрался из самой толчеи на сравнительно свободное место, по которому катили студенты на велосипедах, скейтах и роликах. Отсюда, издалека, фигурка в плаще казалась скорее девичьей: с грудью, бедрами и волосами до плеч.
Небо над головой стремительно чернело, тучи наползали одна на другую, на лицо Нельсону упали холодные капли дождя. Девушка в черном отвернулась. Нельсон едва успел различить алую ухмыляющуюся рогатую маску и вдруг вспомнил, что, согласно студенческому поверью, в башне живет призрак – самоубийцы, если память ему не изменяет.
Десять. Нельсон поднял руку и помахал юноше? девушке? в накидке.
– Профессор кто? – крикнул он с необычной для него иронией и, попятившись, споткнулся о девушку в костюме ведьмы, которая как раз наклонилась поднять карандаш. Нельсон упал картинно, выпучив глаза, выбросив длинную руку, его портфель медленно перевернулся в воздухе над головами. Падал он долго, настолько долго, что успел насчитать еще один удар колокола – одиннадцатый, и приземление вышибло из него дух. В этот миг указательный палец его правой руки угодил в колесо проезжающего горного велосипеда и, аккуратно отрезанный, отлетел прочь. Заскрипели тормоза. Девушка, которую Нельсон сбил с ног, поднялась, прижимая ладони к алым губам, ее остроконечная шапка чудом осталась на голове, подведенные глаза расширились от ужаса. Нельсон сидел в кольце глазеющих студентов и ошарашенно смотрел, как его палец катится по мостовой.
Ух ты, думал он. Боли не было, но, подняв руку, он увидел, что из обрубка толчками пузырится кровь.
«Почему я не удивляюсь?… – Он медленно, как в воде, откинулся на спину и коснулся затылком холодной склизкой мостовой. Он знал, что сейчас потеряет сознание. Часовая башня нависла прямо над ним, черная на фоне облаков. Двенадцать, пробил колокол, стрелки замерли, устремленные вверх, как клинки. – Почему это случилось со мной? Разве мало, что меня уволили? Как я буду кормить семью? Кто мне поможет?»
Кто-то кричал. На периферии зрения что-то двигалось. И тут, прежде чем отключиться, Нельсон вроде бы увидел в обрамлении белого циферблата на темной башне склонившуюся фигуру в черной накидке. Маска исчезла, и Нельсон разглядел, или подумал, что разглядел, безликое лицо под черным капюшоном, серебристый овал без глаз, носа, рта.
Нельсон заморгал, и тут колокол пробил последний, невозможный удар. Тринадцать.
– Чем могу служить, профессор Гумбольдт? – спросило пустое лицо, и все почернело.
Когда Нельсон ненадолго очнулся, он лежал на спине, а сверху горели полосы люминесцентного света. Сощурясь, он различил впереди и по бокам медиков в зеленых халатах. Негр-фельдшер в белых резиновых перчатках держал его за запястье правой руки, а блондинка с пучком на затылке приподнимала полиэтиленовый пакет с его пальцем, словно мешочек с кухонным мусором. Пакет провис и был весь в крови. Негр-фельдшер увидел, что Нельсон открыл глаза.
– Вы хотите, чтобы я позвонил вашей сестре? – спросил он.
– Сестре? – удивился Нельсон. Во рту ощущалась странная сухость. Сестры у него не было.
– Ну уж не знаю, – сказал фельдшер. – Вы что-то говорили про вашу вещую сестру вещими сестрами в «Макбете» называются ведьмы.
.
– Где я? – спросил Нельсон и снова провалился в беспамятство.
Через несколько часов Нельсон очнулся от наркотического сна. Он лежал на больничной койке, в халате, укрытый до подбородка одеялом. Правая рука, в лубке, замотанная до локтя, покоилась сверху. Взгляд его уперся в мертвый серый глаз телевизора; Нельсон заморгал и повернулся к окну. Там, на фоне мирных ночных холмов и потока фар, дремала в кресле его жена Бриджит. Бывшая танцовщица, она была почти одного роста с Нельсоном, но гораздо стройнее и грациознее. Сейчас она свернулась в больничном кресле, подобрав под себя длинные ноги и подперши голову рукой. Она была бледнее обычного, на шее и вокруг глаз появились складки, которых Нельсон прежде не замечал. Он хотел заговорить, однако губы не разлипались.
Пока он смотрел, веки ее вздрогнули. Нельсона снова кольнуло чувство вины и страха за будущее. Бриджит открыла глаза, увидела, что он не спит, встала, поцеловала его в лоб и погладила по редеющим волосам, потом налила воды и поднесла ему чашку к губам.
Он выпил и спросил:
– Где девочки?
– С Рахилью. – Бриджит имела в виду соседку, жену израильского аспиранта.
– Они расстроены?
Бриджит по-прежнему держала чашку у его губ, и Нельсон выпил еще глоток.
– Что ты, милый, они еще не знают.
– Откупись или заколдую.
У Бриджит расширились глаза, и Нельсон подумал, не бредил ли он под наркозом.
– Я обещал повести их по соседям, – объяснил он, пытаясь сесть.
– Ш-ш. – Бриджит коснулась пальцем его губ. – Рахиль поведет их вместе со своими детьми. Как ты?
Он приподнял правую руку, замотанную, как у мумии. Указательный палец был вроде на месте, хотя Нельсон его не чувствовал; вообще все тело было как в вате. Обезболивающее, подумал он.
– Давай позову доктора. – Бриджит пригладила ему волосы и двинулась к двери.
– Ой, Бриджит, это слишком дорого, – слабо сказал Нельсон, но она только улыбнулась и вышла в коридор.
Бриджит вернулась через несколько минут с очень молодым врачом-азиатом в наглаженном халате. На груди у него была приколота табличка «Доктор Дай». Врач бодро сообщил Нельсону, что палец удалось пришить и им даже можно будет немного двигать, хотя чувствительность, увы, утрачена навсегда.
– Завтра мы вас выпишем, – сказал доктор Дай. – Дней семь – десять походите в повязке, швы будем снимать позже. Некоторое время вы будете похожи на Франкенштейна. – Доктор улыбнулся. – По крайней мере от костяшки и ниже.
– Мой муж преподает в университете. – Бриджит сидела на краю койки, обхватив мужа за плечи. – Там и «Франкенштейна» учат.
– Да? – Глаза медика потускнели. Интересно, подумал Нельсон, прочел ли он после первого курса хоть одну книжку? Наверное, при словах «учат Франкенштейна» ему представилась полная аудитория исполинских мертвяков с плоскими головами и шеями на болтах, сидящих за партами перед Нельсоном, который вещает: «Вода – хорошо. Огонь – плохо».
В этот самый миг Нельсон ощутил то, чего по словам врача быть не могло, – легкую боль в пальце, как от булавочного укола. Он сморгнул, отгоняя свою фантазию. Нельсон не любил сарказма, особенно на счет студентов. Наверное, это у него после наркоза.
– Милый, тебе не плохо? – Бриджит отодвинулась, и доктор Дай посветил Нельсону в глаза фонариком, посчитал ему пульс и предложил увеличить дозу обезболивающего. Нельсон отказался и поблагодарил врача за спасенный палец, потом протянул ему здоровую левую ладонь, и они обменялись неловким рукопожатием.
Как только доктор вышел, Нельсон сказал:
– Мне надо сегодня же отсюда мотать. Нам это не по средствам.
Он сел и спустил ноги на пол. Бриджит попыталась снова уложить его на подушку. Нельсон не сопротивлялся, но ложиться все же не стал, остался сидеть и взял обе ее руки в свою здоровую.
– Бриджит, я кое-что должен тебе сказать.
– Потом.
– Нет. – Нельсон потянул жену обратно на койку. – Я больше не профессор, – сказал он.
– Ладно, внештатный лектор, – горько усмехнулась жена.
– Послушай. – Нельсон крепко стиснул ее руку и рассказал о беседе с профессором Викторинис перед самым несчастным случаем; о том, что потерял работу, а вскорости они лишатся жилья и медицинской страховки. Он ни разу не отвел взгляд, однако даже в ватном кодеиновом коконе ему было стыдно, как никогда в жизни. Во взгляде Бриджит боролись тревога за мужа и гнев на факультет, который так несправедливо с ним обошелся. Бриджит вскипала легко – как-никак она была ирландкой.
– Милая, пожалуйста, ничего пока не говори. – Он снова сжал здоровой рукой ее пальцы. – Знаю, я еще застрахован, но не забывай про неоплачиваемый минимум – какую-то часть все равно придется платить самим. Подумай, во сколько обойдется одна ночь в этой палате.
Она вслед за ним обвела глазами светлое маленькое помещение, и Нельсон понял, что почти убедил ее. Он крепче сжал ее пальцы.
– Пожалуйста, помоги мне одеться, и поехали домой.
Бриджит открыла было рот, чтобы возразить, но только поцеловала мужа в щеку и помогла ему встать. Впрочем, свет в ее глазах немедленно потух, и Нельсон понял, что она молча переживает унижение, бередя его, как больной зуб. Бриджит никогда не понимала жизни молодого ученого: почему ему за четыре группы платят в десять раз меньше, чем профессору за две, почему его статьи печатают без гонорара или почему он засиживается до ночи, комментируя сочинения, которые студенты выбросят, едва посмотрев оценку. Однако сейчас она молча подошла к шкафу и достала его одежду. Нельсон встал, доковылял до окна и тяжело оперся о подоконник. За стеклом, запотевшим от его дыхания, мчались автомобили: в одну сторону неслись белые передние огни, в другую – красные задние. Нельсон тихо радовался, что оглушен лекарствами.
2. CURRICULUM VITAE Краткое жизнеописание, биография (лат.).
Нельсон Гумбольдт был круглолиц, с очень светлой кожей и редкими, почти бесцветными волосами. При высоком росте, крупных руках и ногах он уже успел обзавестись заметным брюшком, хотя старался по возможности бегать трусцой и даже занимался на тренажерах в университетском спортзале. Однако жирок продолжал нарастать, а мышцы – никак. Он был сильным, но неуклюжим и, как ни старался, в любых спортивных состязаниях приходил одним из последних.
Он родился на Северо-Западе, в семье учителя литературы из Айовы, который преподавал урезанного Шекспира детям окрестных фермеров. Назло судьбе Нельсон-старший решил воспитать из сына подлинного ценителя литературы и с младых ногтей приобщал Нельсона-младшего к классике в хронологическом порядке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56