https://wodolei.ru/catalog/vanny/otdelnostoyashchie/
Она подалась вперед и одарила Биту сестринской улыбкой. – Мне показалось, вы не вполне ясно трактуете его бесконечное вытеснение как языка.
Наступила тишина, все взоры устремились на Биту. Та, испуганная всеобщим вниманием, открыла рот, чтобы начать.
– Хороший вопрос, – сказал декан. Они с профессором Викторинис снова откинулись в креслах. – Ведь правда, Морт?
Вейссман побагровел, но кивнул. Пенелопа снова улыбнулась Вите и спросила с нажимом:
– Так что насчет jouissance, Вита?
Вита открыла и закрыла рот. Палец у Нельсона горел. Ситуация, как никогда, взывала к его интеллектуальным чаяниям – стать мостом между вейссманами и витами новой культуры. Он нес в себе проклятие либералов – умение видеть обе стороны в любом споре, и хотел бы выступить миротворцем, Джесси Джексоном Джексон Джесси Луис (р. 1941) – один из лидеров движения американских негров за гражданские права, основатель коалиции «Цвета радуги».
конференц-зала, склонить противников хотя бы к рукопожатию.
– Ну, jouissance для меня проблематично, – пробормотала Вита. – Я пытаюсь справиться с jouissance…
– Ха! – громко сказал Кралевич, так что все вздрогнули. Он резко выпрямился, глаза у него закатились. Эльзас понимающе улыбнулась и сняла руку с его колен.
– Покуда вы справлялись с jouissance, – сказала она, – другие ему предавались.
– Если позволите, вернемся к моему вопросу, – сказал Вейссман.
В разных концах стола шли сразу несколько разговоров. Нельсон чувствовал, что страсти закипают; вот-вот полетят стулья или по крайней мере куски еды. Палец горел от желания призвать коллег к порядку; он взглянул на Акулло, неприятно удивленный тем, что декан выпустил ситуацию из-под контроля. В конце концов это тот самый человек, чье высказывание привел «Журнал Нью-Йорк таймс» (в статье, озаглавленной «Антони Акулло простудился»): «Нет ничего лучше, чем взять факультет и подчинить его своей воле». Сейчас он сидел, скрестив ноги и опершись руками на резные подлокотники; только увидев его глаза и улыбку, Нельсон осознал, что декану нравится происходящее. В голове у него прозвучало: «Разруха и разор, бесчинство и крушенье – любы мне! Джон Мильтон, «Потерянный рай», книга 2, перевод Арк. Штейнберга.
»
Вита обрела голос.
– Утверждаете ли вы, что реальность ли-ли-лингвис-тически редуктивна? – выговорила она, заикаясь. – Не может ли быть, что вы не отличаете дискурсивную практику от слежавшегося продукта ма-ма-материальности?
– «Мы созданы из вещества того же, что наши сны» Шекспир, «Буря», IV, I, пер. М. Донского.
, – лукаво сказал Вейссман. – Я правильно понял, дорогая?
– Да! – выдохнула Вита, потом заморгала: – Нет! Я имела в виду, что…
– Антони! – громко сказала Пенелопа. – Разве не видите, что делает Мортон? Здесь происходит насилие…
– Насилие? – переспросил Вейссман. – Уж не посредством ли лесбийского фаллоса?
– Черт! – Пенелопа всем телом развернулась к Вейссману. – Что у вас за проблемы, любезный? Zeitgeist Дух времени (нем.).
прошел мимо вас?
– Ох-хо! – вскричал Вейссман, и внезапно все заговорили разом: Пенелопа, Вейссман, Викторинис, Эльзас – все, кроме Виты, которая побелела, как полотно, и Стивена Майкла Стивенса, спокойно спящего в кресле. Лайонел Гроссмауль подался вперед, словно вздыбившийся бык на цепи; он с такой силой сжал подлокотники, что, казалось, сейчас их оторвет.
– Ладно, ладно. – Акулло величаво поднял руку. – Кончай базар.
Внезапно Куган с размаху хлопнул ладонью об стол.
– Херня! – крикнул он так, что все вздрогнули и замолчали. – Херня! – повторил он, потом, шатаясь, встал и обвел комнату взглядом – крупный, в узких джинсах, джинсовой рубашке и кожаной куртке, haut couture высокая мода (фр.).
для поэтов. – Мы факультет английского языка, ядрена вошь, или кто? – взревел Куган. – Так к чему вся эта хренотень про болты и с какого бока тут литература?!
Он зашатался из стороны в сторону, сжимая и разжимая кулаки. Миранда, сидевшая рядом с ним, отбросила набок черную гриву и с опаской глядела на расходившегося поэта; по другую сторону Канадская Писательница держала его за локоть и что-то успокаивающе ворковала. Стивен Майкл Стивенс проснулся от шума и обратил на собравшихся ясный взгляд лейтенанта Лоуренса, обозревающего турецкие укрепления в Акабе.
– Да сядьте вы, болван, – сказала Пенелопа с противоположной стороны стола.
– Послушай, ты, глупая корова, – Куган отодвинулся от писательницы и ткнул пальцем в Пенелопу, – давно ли тебе есть что сказать дельное о болтах?
– Давно ли у тебя такой, чтобы о нем стоило говорить? – ответила та.
– Будь вы мужчиной, – процедил Куган, наливаясь краской, – я предложил бы вам выйти.
– Будь вы мужчиной, – сказала Пенелопа, – я бы вышла.
– Ну… – Куган поставил колено на стол. Канадская Писательница повисла на нем, лепеча:
– Тимоти, дорогой, пожалуйста, веди себя прилично. Внезапно Стивен Майкл Стивенс встал и расправил плечи. Глаза его блестели, как солнце в аравийский полдень.
– Ших Али, – произнес он густым вибрирующим голосом, – доколе арабы будут воевать, племя на племя, дотоле они будут мелким народом, глупым народом, алчным, варварским и жестоким. – Он перевел сердитый взгляд на Кугана и добавил зловеще: – Как сейчас.
Взвыв, словно кельтский берсерк, Куган стряхнул Канадскую Писательницу и взобрался на стол. Пенелопа О вжалась в спинку кресла, Вейссман попытался встать. Стивен Майкл Стивенс затрепетал. Пропащие Мальчишки еще сильнее вдавились в стенку. Миранда метнулась к двери.
Куган, пошатываясь, сжимал кулаки и ревел, как бык. Все застыли, боясь выдохнуть. Все, кроме профессора Кралевича, который в своих элегантных черных шлепанцах легко запрыгнул на стол и начал быстро проделывать серию боевых упражнений.
– Дайте мне действие! – прорычал он и – Нельсон не успел толком заметить, как это произошло – двинул Кугана пяткой в ухо. Тот рухнул, словно бурдюк с солодом.
Все потрясенно молчали, глядя на Кралевича. Профессор постоял, соединив руки перед грудью и прикрыв веки, затем медленно вдохнул, так же медленно выдохнул, открыл глаза, перешагнул через Кугана и навел взгляд на Вейссмана. Пропащие Мальчишки вцепились друг в друга, сбив набок ближайший портрет. Вейссман привстал, держась руками за стол.
Кралевич внезапно воздел одну руку, словно благословляя, извлек из-за пазухи что-то узкое, с перламутровой рукояткой, и поднял на высоту уха. Палец у Нельсона горел, но он не мог двинуться. Раздался щелчок, лезвие выскочило из рукоятки. Кралевич молниеносным броском вонзил нож в стол у своих ног, в полуметре от Вейссмана.
– Сим я доказываю несостоятельность логоцентризма, – объявил Кралевич.
Пропащие Мальчишки подпрыгнули на полметра и пулей вылетели в коридор. Хлопнула дверь. Вейссман осел в кресле и выдохнул. Кралевич быстро нагнулся, вынул нож из стола, сложил и убрал за пазуху.
Дальше все происходило одновременно. Канадская Писательница, с маской мучительного сострадания на лице, обошла стол и потрясла Стивена Майкла Стивенса, который снова начал было клевать носом. Вместе они подхватили Кугана под мышки, стащили его со стола и вывели в коридор. Следом быстро семенила Пенелопа. Лотарингия Эльзас встала; стекла ее толстых очков запотели. Она сняла их и взглянула на Кралевича; в ее разительно уменьшившихся глазах стояли слезы.
– Schatz! Милый
– выдохнула она.
– Mon amour! Любовь моя (фр.).
– Кралевич легко спрыгнул на ковер.
Они поцеловались взасос; Кралевич что-то утробно шептал в ее длинное белое ухо, а она блаженно улыбалась. Крепко обнявшись, они вышли из комнаты.
Палец у Нельсона почти успокоился, осталась тупая боль. Вейссман обмяк в кресле и барабанил пальцами по столу, задумчиво глядя на ножевую отметину. Лайонел яростно писал в блокноте. Викторинис снова надела очки; они с Акулло, переговариваясь, прошли вдоль стола к выходу. Когда декан исчез за дверью, свет в глазах Миранды погас. Вейссман заморгал, глядя на нее, и Нельсон понял, что его бывший ментор призывает на помощь остатки остроумия.
– О дивный новый мир, – Вейссман выдавил слабую улыбку, – в котором есть такие люди! Шекспир, «Буря», V, I.
– Вам это внове, Морт, – сказала Миранда, элегантно повернулась на высоких каблуках и вышла, сверкая колготками.
Вейссман снова обмяк, сразу постаревший, положил руки в бурых пигментных пятнах на подлокотники и тяжело оттолкнулся от кресла. Нельсону почудилось, что сейчас Вейссман и впрямь с ним заговорит. Боль в пальце вернулась с прежней силой. Он не знал, что ответит, но Вейссман только вздохнул и молча побрел из комнаты, опустив плечи.
Вита куда-то подевалась. Нельсон заглянул под стол – там ее не было – и поймал на себе вытаращенный взгляд Гроссмауля, который стоял напротив, крепко сжимая блокнот.
– Ваша подруга села в галошу, – сказал Лайонел, глотая слова.
– Ей не дали шанса… – начал Нельсон.
– У нее было больше шансов, чем у многих других. – Лайонел подался вперед, словно хотел броситься на Нельсона через стол, и вновь его удержала невидимая цепь. – Кое-кто убился бы за возможность доложить статью перед Антони Акулло.
«И я в том числе», – подумал Нельсон, хотя вслух этого не сказал. Он знал, что Лайонел имеет в виду не его. Рассказывали, что Гроссмауль и Акулло вместе учились в магистратуре, и Лайонел считался гораздо более перспективным. Утверждали даже, что все свои познания в теории Акулло почерпнул у Лайонела Гроссмауля. Однако в его случае полное отсутствие личного обаяния наложилось на неизлечимый писательский ступор. Засев за диссертацию, Лайонел вошел в порочную спираль, кошмар любого ученого: чем тяжелее у него писалось, тем сильнее он злился, и чем сильнее злился, тем хуже писал. В итоге он не опубликовал ни одной статьи и вынужден был следовать за удачливым однокашником с одной тупиковой административной должности на другую. Нельсон промолчал.
– Что у вас под креслом? – спросил Лайонел сдавленным голосом.
Нельсон сунул руку и вытащил полиэтиленовый пакет со своим жалким перекусом.
– Мой обед.
– Заберите его с собой, когда будете уходить, – сказал Лайонел и, пройдя вдоль стола туда, где сидел Вейссман, поправил покосившуюся картину.
Нельсон стоял, держа в руках пакет. Его взгляд упал на последний сандвич, тот самый «Нажрусь», который Акулло предложил Вейссману; загадочным образом он пережил побоище на столе. Однако не успел Нельсон сделать шага, как Лайонел снова вбежал в комнату, перегнулся через стол, схватил сандвич и был таков. Через мгновение Нельсон вышел вслед за ним в поисках Виты.
6. ПРОФЕССОР ВЕЙССМАН ОБЪЯСНЯЕТ
Однако Вита куда-то запропастилась. Нельсон стоял под дверью женского туалета на восьмом этаже, пока не стало ясно, что там ее нет. В кабинете он обнаружил следы поспешного бегства: отодвинутый стул, веер рассыпанных ручек рядом с опрокинутым стаканчиком, скомканная перчатка на полу у двери. Он позвонил Вите на автоответчик и попросил, чтобы она перезвонила.
До конца дня он старался, как мог, сосредоточиться на занятиях и в конце концов прибег к испытанному средству, как всегда, когда уставал или просто хотел отдохнуть от ежедневного цунами студенческих сочинений: разбил учеников на дискуссионные группы. Каждой группе он дал темы из сверх обыкновения терапевтического раздела методички: «Страдал ли Рип ван Винкль нарушением сна?», «Представьте, что вы психиатр, и вылечите капитана Ахава от навязчивой идеи», «Подумайте, не помог бы Родерику Эшеру прозак».
На выходные Нельсон задал всем трем группам сочинение «Можно ли антидепрессантами вылечить литературу?».
Вита так и не позвонила. Нельсон запихнул студенческие работы в портфель и натянул хрустящую парку. Он нагнулся, чтобы выключить настольную лампу, и внезапно его отражение исчезло из оконного стекла, вспыхнувшего неровным голубым светом. Вдоль площади зажглись круглые фонари, засветился вход подземного книгохранилища. В небо впечаталась башня Торнфильдской библиотеки. Нельсон отвернулся было, но тут его взгляд различил какое-то движение за декоративными башенными зубцами. Пригнувшись к столу, он наблюдал за бледной фигуркой на фоне темнеющей синевы. Она не просто двигалась; она приплясывала, выкидывая руки в стороны и подскакивая. Нельсон заморгал, в пальце запульсировала боль, по коже побежали мурашки. Фигура подпрыгнула и лягнула воздух. Нельсон отпрянул от окна – именно этот удар Кралевич сегодня нанес Кугану. Фигура не танцевала, она упражнялась в боевых искусствах.
Портфель выпал из руки и с грохотом упал на пол. Нельсон вздрогнул от резкого звука и по-детски вскрикнул. Он нагнулся поднять портфель, а когда снова выпрямился, башня была пуста. Фигура исчезла.
Всю дорогу до автобусной остановки Нельсон ежился, вспоминая фигуру на башне – ее ли он видел в тот день на площади? Призрак это или живой человек?… Однако стоило войти в автобус, как все мысли смыло волной человеческих запахов: пота, несвежего дыхания, влажной одежды. Металлический поручень над головой был теплым от чужих рук. Нельсон попытался расстегнуть молнию на парке, но в давке это было невозможно. Он закрыл глаза и решил вспомнить бескрайние просторы из вестерна, который видел пару недель назад, однако вместо этого увидел, как Вейссман издевается над Витой, словно пароходный шулер над незамужней сельской училкой. Палец снова заболел, словно по металлическому поручню пробежал ток.
Сегодняшний спор между его приятельницей и бывшим наставником был спором людей, говорящих на разных языках. Вейссман по-прежнему верил в правду и красоту. Вита верила, что ода, ваза и самые греки ода, ваза и самые греки… – имеется в виду стихотворение Джона Китса «Ода к греческой вазе» с ее хрестоматийным: «В прекрасном правда, в правде – красота» (пер. В. Микушевича).
, вызванные из небытия воображением поэта, имеют одну и ту же онтологическую ценность, что все они – узлы в огромной липкой паутине символов, среди которых нет ни более важного, ни даже более «реального».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Наступила тишина, все взоры устремились на Биту. Та, испуганная всеобщим вниманием, открыла рот, чтобы начать.
– Хороший вопрос, – сказал декан. Они с профессором Викторинис снова откинулись в креслах. – Ведь правда, Морт?
Вейссман побагровел, но кивнул. Пенелопа снова улыбнулась Вите и спросила с нажимом:
– Так что насчет jouissance, Вита?
Вита открыла и закрыла рот. Палец у Нельсона горел. Ситуация, как никогда, взывала к его интеллектуальным чаяниям – стать мостом между вейссманами и витами новой культуры. Он нес в себе проклятие либералов – умение видеть обе стороны в любом споре, и хотел бы выступить миротворцем, Джесси Джексоном Джексон Джесси Луис (р. 1941) – один из лидеров движения американских негров за гражданские права, основатель коалиции «Цвета радуги».
конференц-зала, склонить противников хотя бы к рукопожатию.
– Ну, jouissance для меня проблематично, – пробормотала Вита. – Я пытаюсь справиться с jouissance…
– Ха! – громко сказал Кралевич, так что все вздрогнули. Он резко выпрямился, глаза у него закатились. Эльзас понимающе улыбнулась и сняла руку с его колен.
– Покуда вы справлялись с jouissance, – сказала она, – другие ему предавались.
– Если позволите, вернемся к моему вопросу, – сказал Вейссман.
В разных концах стола шли сразу несколько разговоров. Нельсон чувствовал, что страсти закипают; вот-вот полетят стулья или по крайней мере куски еды. Палец горел от желания призвать коллег к порядку; он взглянул на Акулло, неприятно удивленный тем, что декан выпустил ситуацию из-под контроля. В конце концов это тот самый человек, чье высказывание привел «Журнал Нью-Йорк таймс» (в статье, озаглавленной «Антони Акулло простудился»): «Нет ничего лучше, чем взять факультет и подчинить его своей воле». Сейчас он сидел, скрестив ноги и опершись руками на резные подлокотники; только увидев его глаза и улыбку, Нельсон осознал, что декану нравится происходящее. В голове у него прозвучало: «Разруха и разор, бесчинство и крушенье – любы мне! Джон Мильтон, «Потерянный рай», книга 2, перевод Арк. Штейнберга.
»
Вита обрела голос.
– Утверждаете ли вы, что реальность ли-ли-лингвис-тически редуктивна? – выговорила она, заикаясь. – Не может ли быть, что вы не отличаете дискурсивную практику от слежавшегося продукта ма-ма-материальности?
– «Мы созданы из вещества того же, что наши сны» Шекспир, «Буря», IV, I, пер. М. Донского.
, – лукаво сказал Вейссман. – Я правильно понял, дорогая?
– Да! – выдохнула Вита, потом заморгала: – Нет! Я имела в виду, что…
– Антони! – громко сказала Пенелопа. – Разве не видите, что делает Мортон? Здесь происходит насилие…
– Насилие? – переспросил Вейссман. – Уж не посредством ли лесбийского фаллоса?
– Черт! – Пенелопа всем телом развернулась к Вейссману. – Что у вас за проблемы, любезный? Zeitgeist Дух времени (нем.).
прошел мимо вас?
– Ох-хо! – вскричал Вейссман, и внезапно все заговорили разом: Пенелопа, Вейссман, Викторинис, Эльзас – все, кроме Виты, которая побелела, как полотно, и Стивена Майкла Стивенса, спокойно спящего в кресле. Лайонел Гроссмауль подался вперед, словно вздыбившийся бык на цепи; он с такой силой сжал подлокотники, что, казалось, сейчас их оторвет.
– Ладно, ладно. – Акулло величаво поднял руку. – Кончай базар.
Внезапно Куган с размаху хлопнул ладонью об стол.
– Херня! – крикнул он так, что все вздрогнули и замолчали. – Херня! – повторил он, потом, шатаясь, встал и обвел комнату взглядом – крупный, в узких джинсах, джинсовой рубашке и кожаной куртке, haut couture высокая мода (фр.).
для поэтов. – Мы факультет английского языка, ядрена вошь, или кто? – взревел Куган. – Так к чему вся эта хренотень про болты и с какого бока тут литература?!
Он зашатался из стороны в сторону, сжимая и разжимая кулаки. Миранда, сидевшая рядом с ним, отбросила набок черную гриву и с опаской глядела на расходившегося поэта; по другую сторону Канадская Писательница держала его за локоть и что-то успокаивающе ворковала. Стивен Майкл Стивенс проснулся от шума и обратил на собравшихся ясный взгляд лейтенанта Лоуренса, обозревающего турецкие укрепления в Акабе.
– Да сядьте вы, болван, – сказала Пенелопа с противоположной стороны стола.
– Послушай, ты, глупая корова, – Куган отодвинулся от писательницы и ткнул пальцем в Пенелопу, – давно ли тебе есть что сказать дельное о болтах?
– Давно ли у тебя такой, чтобы о нем стоило говорить? – ответила та.
– Будь вы мужчиной, – процедил Куган, наливаясь краской, – я предложил бы вам выйти.
– Будь вы мужчиной, – сказала Пенелопа, – я бы вышла.
– Ну… – Куган поставил колено на стол. Канадская Писательница повисла на нем, лепеча:
– Тимоти, дорогой, пожалуйста, веди себя прилично. Внезапно Стивен Майкл Стивенс встал и расправил плечи. Глаза его блестели, как солнце в аравийский полдень.
– Ших Али, – произнес он густым вибрирующим голосом, – доколе арабы будут воевать, племя на племя, дотоле они будут мелким народом, глупым народом, алчным, варварским и жестоким. – Он перевел сердитый взгляд на Кугана и добавил зловеще: – Как сейчас.
Взвыв, словно кельтский берсерк, Куган стряхнул Канадскую Писательницу и взобрался на стол. Пенелопа О вжалась в спинку кресла, Вейссман попытался встать. Стивен Майкл Стивенс затрепетал. Пропащие Мальчишки еще сильнее вдавились в стенку. Миранда метнулась к двери.
Куган, пошатываясь, сжимал кулаки и ревел, как бык. Все застыли, боясь выдохнуть. Все, кроме профессора Кралевича, который в своих элегантных черных шлепанцах легко запрыгнул на стол и начал быстро проделывать серию боевых упражнений.
– Дайте мне действие! – прорычал он и – Нельсон не успел толком заметить, как это произошло – двинул Кугана пяткой в ухо. Тот рухнул, словно бурдюк с солодом.
Все потрясенно молчали, глядя на Кралевича. Профессор постоял, соединив руки перед грудью и прикрыв веки, затем медленно вдохнул, так же медленно выдохнул, открыл глаза, перешагнул через Кугана и навел взгляд на Вейссмана. Пропащие Мальчишки вцепились друг в друга, сбив набок ближайший портрет. Вейссман привстал, держась руками за стол.
Кралевич внезапно воздел одну руку, словно благословляя, извлек из-за пазухи что-то узкое, с перламутровой рукояткой, и поднял на высоту уха. Палец у Нельсона горел, но он не мог двинуться. Раздался щелчок, лезвие выскочило из рукоятки. Кралевич молниеносным броском вонзил нож в стол у своих ног, в полуметре от Вейссмана.
– Сим я доказываю несостоятельность логоцентризма, – объявил Кралевич.
Пропащие Мальчишки подпрыгнули на полметра и пулей вылетели в коридор. Хлопнула дверь. Вейссман осел в кресле и выдохнул. Кралевич быстро нагнулся, вынул нож из стола, сложил и убрал за пазуху.
Дальше все происходило одновременно. Канадская Писательница, с маской мучительного сострадания на лице, обошла стол и потрясла Стивена Майкла Стивенса, который снова начал было клевать носом. Вместе они подхватили Кугана под мышки, стащили его со стола и вывели в коридор. Следом быстро семенила Пенелопа. Лотарингия Эльзас встала; стекла ее толстых очков запотели. Она сняла их и взглянула на Кралевича; в ее разительно уменьшившихся глазах стояли слезы.
– Schatz! Милый
– выдохнула она.
– Mon amour! Любовь моя (фр.).
– Кралевич легко спрыгнул на ковер.
Они поцеловались взасос; Кралевич что-то утробно шептал в ее длинное белое ухо, а она блаженно улыбалась. Крепко обнявшись, они вышли из комнаты.
Палец у Нельсона почти успокоился, осталась тупая боль. Вейссман обмяк в кресле и барабанил пальцами по столу, задумчиво глядя на ножевую отметину. Лайонел яростно писал в блокноте. Викторинис снова надела очки; они с Акулло, переговариваясь, прошли вдоль стола к выходу. Когда декан исчез за дверью, свет в глазах Миранды погас. Вейссман заморгал, глядя на нее, и Нельсон понял, что его бывший ментор призывает на помощь остатки остроумия.
– О дивный новый мир, – Вейссман выдавил слабую улыбку, – в котором есть такие люди! Шекспир, «Буря», V, I.
– Вам это внове, Морт, – сказала Миранда, элегантно повернулась на высоких каблуках и вышла, сверкая колготками.
Вейссман снова обмяк, сразу постаревший, положил руки в бурых пигментных пятнах на подлокотники и тяжело оттолкнулся от кресла. Нельсону почудилось, что сейчас Вейссман и впрямь с ним заговорит. Боль в пальце вернулась с прежней силой. Он не знал, что ответит, но Вейссман только вздохнул и молча побрел из комнаты, опустив плечи.
Вита куда-то подевалась. Нельсон заглянул под стол – там ее не было – и поймал на себе вытаращенный взгляд Гроссмауля, который стоял напротив, крепко сжимая блокнот.
– Ваша подруга села в галошу, – сказал Лайонел, глотая слова.
– Ей не дали шанса… – начал Нельсон.
– У нее было больше шансов, чем у многих других. – Лайонел подался вперед, словно хотел броситься на Нельсона через стол, и вновь его удержала невидимая цепь. – Кое-кто убился бы за возможность доложить статью перед Антони Акулло.
«И я в том числе», – подумал Нельсон, хотя вслух этого не сказал. Он знал, что Лайонел имеет в виду не его. Рассказывали, что Гроссмауль и Акулло вместе учились в магистратуре, и Лайонел считался гораздо более перспективным. Утверждали даже, что все свои познания в теории Акулло почерпнул у Лайонела Гроссмауля. Однако в его случае полное отсутствие личного обаяния наложилось на неизлечимый писательский ступор. Засев за диссертацию, Лайонел вошел в порочную спираль, кошмар любого ученого: чем тяжелее у него писалось, тем сильнее он злился, и чем сильнее злился, тем хуже писал. В итоге он не опубликовал ни одной статьи и вынужден был следовать за удачливым однокашником с одной тупиковой административной должности на другую. Нельсон промолчал.
– Что у вас под креслом? – спросил Лайонел сдавленным голосом.
Нельсон сунул руку и вытащил полиэтиленовый пакет со своим жалким перекусом.
– Мой обед.
– Заберите его с собой, когда будете уходить, – сказал Лайонел и, пройдя вдоль стола туда, где сидел Вейссман, поправил покосившуюся картину.
Нельсон стоял, держа в руках пакет. Его взгляд упал на последний сандвич, тот самый «Нажрусь», который Акулло предложил Вейссману; загадочным образом он пережил побоище на столе. Однако не успел Нельсон сделать шага, как Лайонел снова вбежал в комнату, перегнулся через стол, схватил сандвич и был таков. Через мгновение Нельсон вышел вслед за ним в поисках Виты.
6. ПРОФЕССОР ВЕЙССМАН ОБЪЯСНЯЕТ
Однако Вита куда-то запропастилась. Нельсон стоял под дверью женского туалета на восьмом этаже, пока не стало ясно, что там ее нет. В кабинете он обнаружил следы поспешного бегства: отодвинутый стул, веер рассыпанных ручек рядом с опрокинутым стаканчиком, скомканная перчатка на полу у двери. Он позвонил Вите на автоответчик и попросил, чтобы она перезвонила.
До конца дня он старался, как мог, сосредоточиться на занятиях и в конце концов прибег к испытанному средству, как всегда, когда уставал или просто хотел отдохнуть от ежедневного цунами студенческих сочинений: разбил учеников на дискуссионные группы. Каждой группе он дал темы из сверх обыкновения терапевтического раздела методички: «Страдал ли Рип ван Винкль нарушением сна?», «Представьте, что вы психиатр, и вылечите капитана Ахава от навязчивой идеи», «Подумайте, не помог бы Родерику Эшеру прозак».
На выходные Нельсон задал всем трем группам сочинение «Можно ли антидепрессантами вылечить литературу?».
Вита так и не позвонила. Нельсон запихнул студенческие работы в портфель и натянул хрустящую парку. Он нагнулся, чтобы выключить настольную лампу, и внезапно его отражение исчезло из оконного стекла, вспыхнувшего неровным голубым светом. Вдоль площади зажглись круглые фонари, засветился вход подземного книгохранилища. В небо впечаталась башня Торнфильдской библиотеки. Нельсон отвернулся было, но тут его взгляд различил какое-то движение за декоративными башенными зубцами. Пригнувшись к столу, он наблюдал за бледной фигуркой на фоне темнеющей синевы. Она не просто двигалась; она приплясывала, выкидывая руки в стороны и подскакивая. Нельсон заморгал, в пальце запульсировала боль, по коже побежали мурашки. Фигура подпрыгнула и лягнула воздух. Нельсон отпрянул от окна – именно этот удар Кралевич сегодня нанес Кугану. Фигура не танцевала, она упражнялась в боевых искусствах.
Портфель выпал из руки и с грохотом упал на пол. Нельсон вздрогнул от резкого звука и по-детски вскрикнул. Он нагнулся поднять портфель, а когда снова выпрямился, башня была пуста. Фигура исчезла.
Всю дорогу до автобусной остановки Нельсон ежился, вспоминая фигуру на башне – ее ли он видел в тот день на площади? Призрак это или живой человек?… Однако стоило войти в автобус, как все мысли смыло волной человеческих запахов: пота, несвежего дыхания, влажной одежды. Металлический поручень над головой был теплым от чужих рук. Нельсон попытался расстегнуть молнию на парке, но в давке это было невозможно. Он закрыл глаза и решил вспомнить бескрайние просторы из вестерна, который видел пару недель назад, однако вместо этого увидел, как Вейссман издевается над Витой, словно пароходный шулер над незамужней сельской училкой. Палец снова заболел, словно по металлическому поручню пробежал ток.
Сегодняшний спор между его приятельницей и бывшим наставником был спором людей, говорящих на разных языках. Вейссман по-прежнему верил в правду и красоту. Вита верила, что ода, ваза и самые греки ода, ваза и самые греки… – имеется в виду стихотворение Джона Китса «Ода к греческой вазе» с ее хрестоматийным: «В прекрасном правда, в правде – красота» (пер. В. Микушевича).
, вызванные из небытия воображением поэта, имеют одну и ту же онтологическую ценность, что все они – узлы в огромной липкой паутине символов, среди которых нет ни более важного, ни даже более «реального».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56