Потом — фотографии.
— Что такого в фотографиях?
— Хотя бы то, что между вами нет никакого сходства. У вас красивые волосы, Робин. Мне они нравятся. Но у них поразительный рыжий оттенок. А Джо совершенный блондин, почти как я. Конечно, вы могли бы покрасить волосы или помыть их хной.
— Никогда! - возмущенно воскликнула она. — Могу доказать, что они естественные.
— Неважно, — сказал я. — Покрасили вы их или нет, это всего лишь маленькая деталь, повод для минутного размышления. Затем — подписи на фотографиях: «Робин — с любовью — Джо». Обычно братья так не пишут сестрам. Не то чувство. Да и сами фотографии. По крайней мере, четыре, что я видел, сняты в вечерних кафе или ресторанах, брат и сестра едва ли будут проводить часть ночи в таких местах. Скорее влюбленные. И еще одна забавная деталь.
Она затянулась своей сигаретой с пробковым кончиком и выпустила дым через нос.
— Какая еще деталь, мистер Частный Сыщик?
— То, что Арлингтон-парк — в Чикаго, а Фейр Граундз — в Новом Орлеане,
Она глубоко вздохнула.
— Значит, вы все время меня ловили. Ну, да не важно. Я бы сама в конце концов все рассказала — вам или полиции. Особенно теперь, когда было время подумать. Вы, наверно, считаете, что я — ужасная?
— Почему же?
Она повернулась ко мне, и ее темные глаза вспыхнули.
— Потому что я жила с ним, вот почему. Потому что он не был мне братом и хотел жениться позже, не сразу, а я не хотела, чтобы все знали, что я живу с человеком, с которым не обвенчана, и потому что... — Голос ее дрогнул, и она крепко закусила нижнюю губу.
— Не волнуйтесь так, — сказал я. — Меня совершенно не интересует ваша личная жизнь. Просто немного странно, что вы пытаетесь обмануть всех, в том числе и полицию, после того как он был убит.
— Поставьте себя на мое место, Шелл. Вдруг появляется полицейский — как гром среди ясного неба — и спрашивает, не я ли мисс Брукс; а когда я говорю ему, да, это я, он хочет знать, живет ли здесь мой брат, Джозеф Брукс. И я невольно говорю, да. И тогда он говорит, что случилось несчастье, и они узнали имя и адрес Джо из документов в его бумажнике, и я должна поехать опознать его, потому что он погиб. — Ее голос звучал все звонче и взволнованнее, и произнеся последнее слово, она уронила голову на колени и простонала: — Погиб, погиб, погиб. — Ее длинные, с рыжим отливом, волосы разметались и прикрыли ее колени.
— Ну, ну, полно, — глупо повторял я. — Может быть, дать вам чего-нибудь выпить или...
Она подняла голову и уставилась на меня влажными темными глазами.
— Да, — сказала она с силой, — да, я выпью.
Она встала и подошла к желто-красно-зеленому бамбуковому бару. Обернувшись, она спросила:
— А вы? Составите мне компанию?
— Спасибо. Не думаю. Для меня еще слишком рано.
— Для меня тоже. И я ненавижу пить одна. Выпейте чего-нибудь тоже, Шелл. Поддержите компанию.
Я сказал:
— Ну ладно. Хотя это против моих правил, но о'кей. Назовем это завтраком. — Я подумал о своем почти пустом желудке. Может быть, один маленький глоток ему не повредит.
Она вернулась с двумя стаканами, наполненными до краев темно-янтарным напитком. Я спросил:
— Вы хоть немного разбавили его? Или он прямо из бутылки? Она улыбнулась.
— Слабак. Наверно, вы хотите задать мне еще массу вопросов.
— Не массу. Вы объяснили почти все причины, почему вы сказали, что Джо — ваш брат. Я вас не знаю. И уж, конечно, не осуждаю. То есть если только не вы его убили.
Она не ответила. Она резко повернула голову, чтобы посмотреть на меня, потом сжала губы и резко втянула носом воздух. Наконец она холодно сказала:
— Больше вы от меня ни глотка не получите, мистер Скотт.
— Мистер Скотт?
— Мистер Скотт.
Она отхлебнула из своего стакана и содрогнулась. — Действительно крепковат, да?
Я кивнул. — Вы действительно считаете, что Джо убит? То есть что его убили намеренно?
Я снова кивнул.
— Похоже, что да. Полиция тоже так считает.
— Почему?
— По нескольким причинам. Хотя бы потому, что в нем обнаружили такое количество ликера, при котором он не то чтобы не держался на ногах, а просто потерял бы сознание. Он никак не мог сам очутиться на Солано. Странно, правда?
— Действительно странно, — согласилась она нахмурившись.
Я выпил уже половину стакана, и теперь у меня в желудке становилось жарко, как в ватнике. Я спросил:
— Кто он был?
— Кто был кто?
— Джо. Его настоящее имя?
— О, конечно, — сказала она, — этого вы не могли узнать. Его имя было на самом деле Мэддерн. Джои Мэддерн. Может, он был и не бог весть какой, но для меня он был лучше всех. Впрочем, вы все равно о нем бы узнали: его разыскивали в Иллинойсе по делу о подделке чеков.
— Ничего себе дружок.
Она опустила глаза, потом вскинула их и посмотрела на меня.
— Перестаньте, Шелл, слышите? Я сказал:
— Простите. — Я действительно пожалел о своих словах. Ведь она не подала мне никакого повода обращаться с ней жестко.
— Поэтому он и предпочел называться «Джо Брукс», — добавила она. — Джо Брукс никому не был нужен. — Она осушила свой стакан. — Только мне одной.
Я догнал ее, допив последний глоток своего почти не разбавленного бурбона. Все-таки завтрак.
— Кое-что еще, — сказал я.
— Одну минуту. — Она взяла оба пустых стакана, пошла к бару и снова наполнила их до краев.
— Что вы задумали, женщина? — спросил я ее. — Напоить меня хотите?
— Нет, дурачок. Не знаю; я как будто понемногу тупею. Немею. Даже несмотря на то что сейчас только девять утра. Но какая разница, когда вы тупеете?
— Вы меня спрашиваете? Она игнорировала это.
— А что это «кое-что еще»?
— В некотором роде личное. Я бы хотел немного больше услышать об этом типе — Кэше. Что вы о нем знаете?
— Как я уже говорила вам, Шелл, он ставит на лошадей, а Джо — или Джои — принимал его ставки; он ведь работал у Драгуна и был как бы его агентом, посредником между ним и игроками. Так они и познакомились. Иногда Эдди приходил повидаться с ним. Говорили о лошадях, немного выпивали. Может быть, Джои принимал несколько ставок на стороне. Хотя не думаю. Правда, он говорил, что хотел бы держать свой тотализатор, как Драгун.
— Это мне понятно, — сказал я. — На этом можно хорошо заработать, если действовать умело. Этот Эдди, он ведь опытный игрок, а?
— Он утверждает, что теперь у него есть система. — Она улыбнулась. — Думаю, у всех есть система. Кстати, не думайте, что он совершенный мужлан. Он просто иногда — ну, раздражительный.
— Система не так работает.
— Не так. Очевидно, она подсказывает ложный выбор. Не тех лошадей. Но он говорит, что обычно они очень близки к победе.
— Вот-вот. Это наихудший вариант системы. Вы ставите на лошадей, которые близки к победе, и воображаете, что уж в следующий раз они конечно же придут первыми. — Я усмехнулся. — Знаю по собственному опыту. Но я, к счастью, быстро излечился. А теперь другое: как давно вы оба знали Эдди?
— Месяца четыре, пять. Джо встретил Эдди вскоре после того, как стал работать у Драгуна. Это было в начале февраля. Как раз после того, как Джои и я — ну, — она отхлебнула из стакана, —- после того, как мы встретились.
— О'кей. Еще одно: у Джо были какие-нибудь родственники?
— Где-то в Иллинойсе живет его мать. В Пеории, кажется. Я ее никогда не видела. Изредка Джои ей писал. Последний раз — недели две назад. Ему нравилось поддерживать с ней связь, и иногда он посылал ей денег. Отец умер, когда он был ребенком.
— Интересно, знает ли она про Джои.
— В самом деле, я ни разу об этом не подумала. Наверно, не знает.
— Когда полиция кончит разбираться с ним, они, вероятно, с ней свяжутся, — сказал я.
— Шелл.
— Что?
— Кажется, вы честный и справедливый. Мне бы хотелось рассказать вам кое-что. О себе. Может быть, вы бы получше поняли некоторые вещи.
Я пил мелкими глотками и смотрел на нее. И то и другое было приятно. Я чувствовал себя свободно и уютно. Интересно, что же действительно происходит за этим фасадом — этими большими карими глазами? Я предоставил ей возможность говорить.
— В детстве я никогда не имела ничего в достаточной мере, — может быть, вы поймете, что это значит. Во всяком случае, к тому времени, когда
я кончила школу, — вскоре после этого, — моих родителей уже не было в живых, и мне пришлось работать, чтобы не умереть с голоду. Я перепробовала массу всякой работы, неважно какой, но последняя была в кафе на Спринг-стрит — я была там официанткой. Приходили толстые, жирные типы; они считали, что за грошовые чаевые имеют привилегию наступить мне на ногу под столом или ущипнуть там, где не положено. Однажды туда зашел Джои, и мы как-то разговорились. Может быть, вы и не нашли бы в нем ничего особенного, но он был хороший человек. Правда. По крайней мере, ко мне он был добр. Он покупал мне разные вещи, водил меня в приятные места, нам было очень весело вдвоем, мы посещали клубы, — вы видели фотографии, которые мы там снимали; в некоторых местах я раньше никогда не бывала. Говорили мы и о том, чтобы пожениться, но, видно, он еще недостаточно насладился своей свободой или, может быть, не хотел еще прочно осесть на месте. Короче говоря, так появился Джо Брукс. — На минуту она умолкла, сосредоточенно занялась своим напитком, потом спросила: — Ну что, очень я плохая?
— Только не в моих глазах, Робин. Забудьте об этом.
— Спасибо вам. Обычно я не рассказываю людям свою биографию. Я посмотрел на свой пустой стакан, слегка удивившись. Пока она
говорила, я умудрился высосать весь бурбон, так что на дне остались только кубики льда. После того, как я выпиваю какое-то определенное количество, откуда-то вдруг появляется медленная, теплая волна, поднимаясь по шее и заливая мне лицо. Я уже чувствовал ее зарождение, и это ощущение было приятно.
Робин взяла у меня из руки стакан и сказала:
— Давайте не будем столь мрачными.
— Давайте не будем.
Она опять пошла к бару. Я следил за ней, смотря, как грациозно колышется белая плиссированная юбка над ее изящными, обтянутыми нейлоном икрами. Она начала смешивать новую порцию.
— Полегче, — сказал я. — Потихоньку да полегоньку. Крошечные атомы бурбона, кажется, встретились в моем желудке с родственниками, которых я поглотил вчера вечером. А тут еще готовится подкрепление. Она кивнула:
— Потихоньку да полегоньку. — И протянула мне стакан, содержимое которого было уже не таким теплым, как в первый раз. Она закурила.
— Это сумасшествие, — сказал я. — Мне ведь работать.
— Вы и работаете.
Я попытался это осмыслить.
— Работаю, да. Прекрасная работа.
Она улыбнулась полными красными губами, восхитительно приоткрывшими ровные, белые зубы. Я отпил большой глоток. Я почувствовал, как он скользит у меня в горле, словно шарик горячего воска, и шлепнулся в общую массу воска у меня в желудке. Мой желудок приятно булькал.
Робин стояла на шаг от меня; она приблизилась на шаг. Это не оставило между нами ничего, кроме нас самих. Она вглядывалась в меня; ее дыхание, вылетая из полураскрытых губ, трепетало у моего горла.
— Что случилось с кончиком вашего уха? Левого уха?
— Его откусила девочка. — Я не хотел ее рассмешить; я просто хотел посмотреть, как изменится выражение ее лица.
Оно не изменилось. Она просто затянулась сигаретой и выпустила дым мне в лицо.
— Шелл, Шелл, — сказала она, — вы острите. Что случилось с вашим носом?
— Его откусила девочка.
Она тихо засмеялась и тряхнула головой; масса рыжих с оттенком ржавчины волос разлетелась вокруг ее лица. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и вместо этого засмеялась. Она снова затянулась. Так могло продолжаться весь день. Я отступил к дивану и сел, избежав второй порции дыма. Она подошла и тоже села. Близко. Ко мне на колени.
Я опустил стакан и в конце концов поставил его на ковер.
— Не оставляйте его там, — сказала она задорно.
— Почему?
— Вы можете попасть в него ногой и перевернуть его.
— На кой черт мне попадать в него и переворачивать его? - Дурачок.
Я взглянул на нее. Она дышала мне в лицо, и я видел ее розовый язык, Глаза ее были совсем близко, мое лицо отражалось в них, всего в каких-нибудь двух дюймах от меня.
— Шелл, — сказала она тихо и мягко.
Всего один дюйм. «Шелл, Шелл, Шелл», — дыхание, шепот.
А потом она упала на меня, и я видел только сузившиеся глаза, и пряди густых рыжих волос, и теплые, влажные губы, и ее руки обвились вокруг моей шеи, и ногти нежно и мягко чертили какой-то узор у меня на щеках.
Может быть, я был пьян. Как вы думаете?
Впрочем, кому интересно, что вы думаете?
Я завязывал галстук, когда Робин лениво сказала:
— Шелл, знаешь что?
— Что?
- Ты как греческий бог. Греческий бог со сломанным носом.
— Бог — нет. Со сломанным носом — да.
— Я серьезно. — Я повернулся и посмотрел на нее; она глубоко вздохнула и медленно потянулась. Интересно.
— Который час? — спросила она. Я посмотрел на часы.
— Почти полдень. Пора бы мне быть в городе. Я не был у себя в конторе со вчерашнего дня. Так дело совсем развалится.
— Ну и пусть. Кому оно нужно? — Ее глаза горячо смотрели на меня.
— Должен зарабатывать на жизнь, Робин. На что же я стал бы покупать бурбон?
— Должно быть, так. Приходи ко мне опять, Шелл. Я весело усмехнулся.
— Приду, приду, ведьма.
— Что-оо?
— Ведьма. Та, что на помеле. Призрак.
Она перевернулась и сказала сонным голосом:
— Уходи, уходи прочь.
Я ушел. Солнце стояло почти над головой и было краснее и горячее, чем белки моих глаз. Я сел в кадиллак, дал полный газ, свернул влево на бульвар Беверли и остановился у первого кафе справа. Я долго и энергично жевал полудюймовый антрекот с разрезом посередине, который, вероятно, проделал кинжал матадора, проглотил несколько поджаренных картошек и запил тремя чашками черного кофе. Я решил, что, если буду осторожен, я протяну до вечера. Пот сочился из всех пор и капал на
одежду.
Моя контора — на втором этаже Хэмилтон Билдинг, на Бродвее, между улицами Третьей и Четвертой, в центре Лос-Анджелеса. Я поднялся в лифте на второй этаж, дошел до своей двери, остановился, улыбнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22