После трех мартини подоспел обед, и Келли сказал:
— Жене здесь бы понравилось.
— Ну и пригласили бы ее, - сказал я.
— Нельзя. Не с кем оставить малыша. Ему только исполнился год. — Лицо его озарилось. — Взгляните, — сказал он, нырнув в боковой карман.
Я знал, что последует, и приготовился выдержать пытку. К счастью, она была недолгой. Я посмотрел на фотографии юного Келли, пробормотал что-то вроде того, что, несомненно, никто еще не производил на свет более прекрасного экземпляра, после чего карточки очутились снова в бумажнике, а бумажник — в кармане Келли.
Он покивал в ответ с серьезным видом.
— Да, сэр. Прекрасный малыш. И умный притом. Меня спасла грудинка.
Вы ели жареную грудинку? Для меня она наикратчайший и наиприятнейший путь к гастрономическому удовольствию. Если б вы только видели ту, что мне подали. Я почти с ненавистью смотрел, как она уменьшается в моей тарелке. Пока мы атаковали грудинку и филей, разговор замер и возобновился, лишь когда мы оба, не сговариваясь, почти одновременно вздохнув от удовольствия, откинулись на спинки кресел.
— Ну и наелся же я, — сказал Келли. — Великолепная еда.
Я заказал еще по порции «для запития», и мы выпили. Я заказал еще. Мы выпили еще. Жизнь стала приятной и приняла розовый оттенок. Я чувствовал себя удивительно свободно и уютно.
Келли искусно прикончил мартини и вытащил из стакана маслину. Он пристально осмотрел ее со всех сторон, слегка прищурившись, и когда осмотр завершился, он, вероятно, очень много узнал об этой маслине. Потом он сунул ее в рот и облокотился на стол.
— Скотт, — сказал он.
— Ага?
— У меня план. — Он произнес это тоном заговорщика.
— О'кей. Что за план?
— Грандиозный, — сказал он. — По-настоящему грандиозно. Сенсация.
— Что за план?
— Я нанимаю организацию, которая выполнит мое задание. Убьет кого-нибудь. Сенсация!
Я выпрямился и чуть не выплеснул свой бурбон с водой,
— Вы спятили?
— Не спятил.
— Вы пьяны. Забудьте то, что вы сказали.
— Не пьян. Это как раз один из пунктов, который я хотел с вами обсудить.
— Тогда повторите, — сказал я. — Повторите медленно и вразумительно. Объясните. И перестаньте пить. Повторите то, что вы сказали.
— О'кей, Объясню. Первое. Вы говорили с капитаном Сэмсоном, вы знаете обстановку. Люди все время попадают под машины, машины удирают, никаких ключей к раскрытию... Второе. Кто-то делает это за деньги, за плату, по заказу. Третье. Я их нанимаю, выведываю все про их организацию, разоблачаю их, небывалая сенсация, мне поручают вести газету. Очень просто все.
Я недоверчиво смотрел на него.
— Келли, вы просто свихнулись. Один вопрос: предположим, что это не бред сивой кобылы, — а это, конечно, бред, — чем вы будете им платить? Что у вас вместо денег — мраморные шарики? Нет, это не сработает. Вы давно уже растеряли свои шарики.
— У меня есть деньги. В крайнем случае, заплачу потом. Или вообще не заплачу. Откуда вы знаете, сколько они запросят? Может, сущие пустяки. Зачем беспокоиться заранее? — Он посмотрел на меня исподлобья налитыми кровью глазами. — Скажите, — произнес он хрипло, — что вы имеете в виду — «растерял свои шарики?
— Из всех сумасшедших авантюр, — я гневно смотрел на него, — эта побила все рекорды, эта превосходит все. И еще одно, — добавил я, может быть, с некоторым раздражением, — на всякий случай, если вы не знали, — это противозаконно, вербовать бандитов для того, чтобы убивать людей. Противозаконно, понимаете?
— Успокойтесь, — сказал он. — Фактически никто не будет убит. Я просто притворюсь, что хочу кого-то убрать. Как только мы договоримся, я вызываю полицию. Из всех отделов. Для защиты. Всех бросают в тюрьму,
Я уставился на него, как будто он был музейным экспонатом.
— Великолепно! Вы весело говорите: «Послушайте, организация, этот бедный обалдуй причинил мне кое-какие неприятности. Сбейте его с копыт». — Я покачал головой. — Кстати, кто этот несчастный обалдуй?
— Вы.
Так прямо и сказал. Никаких «гм-гм». Никаких оговорок. Просто — «Вы». Он перевернул пустой стакан и тихо икнул. Я вздохнул.
— Келли, — сказал я, — вы меня уморите.
Это показалось ему очень смешным. Наконец он успокоился и посмотрел на меня мутными глазами. Челюсть его слегка отвисла, губы полураскрылись. Он произнес:
— Мне как-то нехорошо.
— Не удивляюсь. Вы перепили. Я тоже немного не того. Успокойтесь и выпейте кофе. — Я подозвал официанта и заказал два кофе — черного.
— Келли, — сказал я, — вам нужно либо хорошенько выспаться, либо пройти тщательный психоанализ. Я бы выбрал сон. Выпейте кофе и бегите домой. Позвоните мне завтра.
— Само собой, — сказал он. Веки его опустились.
Свет в Серале вдруг потускнел, и я подумал: «Может быть, у меня тоже опускаются веки?» Потом свет сосредоточился на крошечном пространстве для танцев. Варьете! Марсель ведь сказал, что скоро начнется варьете. Вероятно, в его представлении это и было «скоро». Бойкий конферансье бросил в микрофон несколько слов и оттащил его в сторону, чтобы дать место группе апашей. Апаши в гареме! Они были хороши, даже если им и не подобало быть в таком месте.
Промелькнуло еще несколько номеров, и я уже начал удивляться, когда же будет стриптиз. Потом на краю площадки появилась, в светлом круге, высокая, гибкая брюнетка. У нее была походка исполнительницы стриптиза. Я ожидал, что, пока она там стоит, конферансье уберет микрофон. У нее был такой вид, что вот-вот она начнет танцевать. Но микрофон оставался на месте, и будь я проклят, если она не переступила через шнур и не начала петь в микрофон. Она и пела, как исполнительница стриптиза.
У нее была необычайно здоровая грудь. Серебристое платье с высоким воротничком обтягивало ее соблазнительные формы, и она слегка покачивалась во время пения. Смотреть на нее, во всяком случае, было приятно.
Кончив, она поклонилась, но не слишком низко, и улыбнулась, когда раздались аплодисменты и вспыхнул свет. Нас разделяло всего футов десять, и когда она проходила мимо меня, я приветствовал ее широченной белозубой улыбкой. Она взглянула на меня, сквозь меня, мимо меня и вновь на меня. Я продолжал улыбаться и неистово аплодировать. Она обошла эстраду и приблизилась к задрапированной арке, под которую я раньше прошел. И там я увидел моего старого приятеля — Красноносого, который разговаривал с облаченным в смокинг Виктором Пилом. Мощная певица остановилась и с минуту поговорила с ними, оглянулась через плечо на меня и еще немного поговорила. Потом прошла под аркой и скрылась.
Келли встал.
— Мне пора, — хрипло произнес он. — Поймайте такси.
— Я отвезу вас, — сказал я.
— Нет, нет. Нет, нет, нет, — забормотал он. — Лучше такси. — Он встряхнулся. — Брр. Жена просто убьет меня.
- Если останетесь живы, позвоните мне завтра, — сказал я. Он кивнул и направился к выходу. Вдруг я что-то вспомнил.
— Эй, — крикнул я, — постойте.
Он остановился, повернулся, нацелился и устремился обратно к столику.
— Номерок в гардероб, возьмите вашу шляпу. — Я дал ему номерок. — Скажите блондинке, что Шелл посылает ей страстный привет.
— Шляпу. Шелл посылает привет. — Он ушел.
Я проглотил свой кофе и поднял глаза. У столика, сбоку, стоял Виктор Пил и смотрел на меня сверху вниз своими ледяными глазами. И, что гораздо важнее, рядом с ним стояла та бэби с мощными легкими и улыбалась. Не ему — мне. Я поднялся.
— Хелло, Пил. — Я показал на столик. — Представляю вам счет издержек. Вкуснейшие вещи!
— Никакой оплаты издержек. — Он приподнял полную губу над кривыми зубами. Я догадался, что он улыбается.
Никакой оплаты издержек; крутой парень.
Он обернулся к Полногрудке и сказал милостиво:
— Глория, это мистер Скотт, Шелдон Скотт. Мистер Скотт, познакомьтесь — мисс Глория Уэйн.
Я сказал:
— Здравствуйте. — Она взяла мою руку и как будто помесила ее немного в своей руке. Это было забавно. Она сказала:
— Здравствуйте, мистер Скотт, — и убрала руку.
— Присоединяйтесь? — Я предложил Глории кресло, предоставив Пилу устраиваться в одиночку. Подошел официант, смахнул что-то со скатерти, не задев ни одной крошки, убрал остатки кофе и принял заказ по части напитков. Почти сразу же мы с девушкой перешли на почву «Глория — Шелл».
Пил прервал нашу беседу, обещавшую стать очень интересной. Он сказал:
— Не хотите ли обсудить что-нибудь со мной, мистер Скотт?
Я оторвал взгляд от Глории и перевел его на гораздо менее приятные темные усы Пила.
— Пока нет. Я кое-что прозондировал, но пока еще не установил ничего определенного. Хотя, думаю, что-то наклевывается. Как только обнаружу что-нибудь серьезное, сразу вам доложу.
Подали напитки, и Пил отхлебнул от своего коктейля с шампанским. Он сказал:
— Вы все еще считаете, что моя просьба — как вы тогда выразились — чревата? Подозрительна?
— Все еще считаю, но, по крайней мере, что-то начинает проясняться. Кажется, вы правы.
Он сказал, будто устанавливая объективный факт:
— Я редко ошибаюсь.
Красноносый, приблизившись, тронул Пила за плечо.
— Парень требует, чтобы оплатили чек на большую сумму, босс, — сказал он хрипло. Его голос звучал так, будто он подержал его под дождем. Пил извинился и встал.
Красноносый дохнул мне в лицо:
— Ну, как насчет гардении?
Я взглянул на его лацкан. Ни гардении. Ни бугра подмышкой. Ничего.
— Ого! — сказал я. — Вы действительно принимаете вещи всерьез. Он счастливо усмехнулся, потом повернулся и пошел вслед за Пилом
в глубь помещения. Его правое бедро выпирало, словно он посидел на осином гнезде.
Я снова повернулся к Глории.
— Может быть, Пил не вернется, — сказал я.
— Наверно, нет. Я спросила его, кто этот клыкастый человек, и оказалось, он с ним знаком. Вот я и попросила его познакомить меня с этим человеком.
— Весьма польщен. Только, право же, у меня нет клыков.
— Знаю. Я веду себя вызывающе?
— Развязная девчонка!
На ней все еще было серебристое платье. Оно обтягивало ее, словно кожа. Она оперлась правым локтем на стол и опустила подбородок на руку. Она склонилась над столиком. Очень низко склонилась. «Интересно, — подумал я, — они естественные или из пластика, или еще из чего-нибудь такого? Если естественные, то застрахованные ли они?» Я подумал, следует ли мне еще пить.
— Как насчет выпить? — спросила она. Вот и ответ на мой вопрос. Мы заказали еще, пили и смотрели друг на друга. Мы сидели так
довольно долго, и она сказала:
— Можете отвезти меня домой.
Мне очень не хотелось говорить этого, но я все-таки сказал.
— Не могу. От меня просто разит, а к тому времени, как вы кончите, мне уже будут чудиться летающие гуппи. Кроме того, мы оба на работе.
— Я — уже, — сказала она. — Что уже?
— Уже. Кончила.
— Л варьете? Разве вы не...
— Конечно, но все уже кончено. Каждый вечер здесь только две программы и всякий раз другие. Только самое лучшее. — Как бы извиняясь, она добавила:
— Не то, чтобы я была лучше всех. Я засмеялся:
— Вы — самое лучшее.
— Так что можете отвезти меня домой.
— У меня работа.
— Эх вы! Мужчина... Хотите, чтобы я шла пешком?
Я посмотрел на нее. Обдумал ситуацию. Посмотрел на нее еще раз. Она сказала:
— Слабо?
Я сдался. Я допил то, что оставалось в моем стакане.
— О'кей. Пошли, дочка.
— Хорошо, папа.
Я хищно посмотрел на нее, и мы стали пробираться к выходу. Проходя мимо гардероба, я заметил, что Максина, подбоченясь одной рукой, смотрит на меня весьма прохладным взглядом. Я подмигнул ей за спиной у Глории. Поравнявшись с ней, я тихо сказал:
— Шелл посылает страстный привет. Она вспыхнула:
— Вздор!
Снаружи стало еще прохладнее, и после гомона и смеха в «Серале» мне показалось, что вокруг тихо, как в могиле. Пока служащий ресторана выводил из-за угла мой кадиллак, Глория стояла, вцепившись в мою руку, как будто это был рулон тысячедолларовых бумажек. Я забрался за руль, и она устроилась рядом, прижимаясь ко мне все теснее.
— Послушай, детка, мне же вести машину. По крайней мере, я должен свободно двигаться.
Она захихикала.
— Это недалеко, — сказала она.
— Что недалеко?
— Мммм? — Ее дыхание щекотало мне ухо.
— Что недалеко?
— Мой дом. На Парквью-стрит. Я покажу.
Примерно через пятнадцать минут, на протяжении которых она показывала мне дорогу, дышала мне в ухо и нежно и мягко прижималась ко мне, мы свернули с бульвара Уилшир на Парквью и остановились перед крошечным домиком — не хватало только роз, чтобы он стал точь-в-точь как коттедж новобрачных. Глория сунула мне в руку ключ от входной двери.
— Входи.
— Послушайте, мне же работать...
— Ох, да входи же. Все равно уже слишком поздно, какая сейчас работа! Или ты думал поехать домой и лечь спать?
— Думал и об этом.
— Ну, так перестань об этом думать. — Она лукаво улыбнулась: — Думай лучше обо мне. Поспишь утром, если захочешь. Мне нужна компания, а ты — компания.
— Ну...
— Входи же; я приготовлю тебе чего-нибудь выпить. Черт возьми, я бы не отказался выпить.
Ее домик был очаровательный. Входная дверь открывалась в маленькую жилую комнатку с небольшой кухонькой налево в глубине. Рядом с кухней была дверь — вероятно, в туалет. Справа — еще одна комната, в которую вела не дверь, а плотная темно-синяя портьера или занавеска из тяжелой материи, укрепленная на кольцах, нанизанных на металлический стержень. Портьера была задернута не до конца, и внутри я видел большой туалетный столик с огромным зеркалом и спинку кровати. Спальня. На туалете стояли две фотографии; на одной был незнакомый мне человек, на другой — некто, весьма похожий на Виктора Пила. Фактически, это и был Виктор Пил.
— Уютно, — сказал я.
— Как раз по моим габаритам, — сказала она. — Люблю свой домик. Ты посиди, а я приготовлю все, что нужно.
Я сказал:
— Я вижу, у тебя в спальне двое мужчин. — Она испуганно вздрогнула, и я добавил: — На туалетном столике. В рамках.
— Ах, эти! — Она засмеялась. — Ты меня напугал.
— Один из них Пил?
— Да. Босс. Он был удивительно добр ко мне. — Она нахмурилась: — Я не очень хорошо пела, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22