Я имел теперь полную голову идей, горсть ответов и знал, куда мне нужно ехать.
Выйдя из машины, я прошел в клуб. Я ничего не сказал Максине и игнорировал возглас Глории — «Скотти!». Красноносый Чарли, как всегда, стоял у задрапированной бархатом арки, скрестив на груди руки.
Я остановился — и вернулся обратно в гардероб, крикнув по пути Глории:
— Потерпи, детка. Встретимся попозже. — Она улыбнулась и кивнула в ответ.
У гардероба я остановился, вынул полный коробок спичек и сказал:
— Максина, окажите мне услугу.
Она было улыбнулась, но, взглянув на мое лицо, сказала:
— Конечно. Какую? — Ни колебания, ни расспросов.
— Чарли. Этот верзила. Мне нужно убрать его от той арки на одну-две минуты.
Она поджала губки, подумала с минуту:
— Пожалуй, смогу. Сейчас?
— Как только я подойду туда и заговорю с ним. У вас не будет неприятностей?
Она покачала головой, и я направился к Чарли. Он сказал:
— Хай, дюдиктив.
— Привет, Чарли. Это опять я. Кажется, я обеспечиваю вам работу. Он усмехнулся и начал что-то говорить, но посмотрел через мое плечо.
За моей спиной стояла Максина.
— Хелло, Шелл, — сказала она. — Потом обратилась к Чарли: — Там какой-то пьяный волк пристал ко мне, Чарли. Пристал и не отстает. Не поможешь мне выставить его из гардероба?
Чарли ухмыльнулся и повернулся ко мне.
— Одну минуту, дюдиктив. Я сейчас. Я сказал:
— Валяйте. Я пока пропущу стаканчик.
Он направился к выходу, играя мускулами, а я проскользнул под аркой. Никто, кажется, не обратил на меня внимания. Я вынул из кармана платок и заткнул им зуммер на стене, потом прошел через холл и попробовал дверь в кабинет Пила. Она была заперта, и я деликатно постучал.
Виктор Пил открыл дверь и бесстрастно уставился на меня ледяным взглядом. Я вошел и закрыл за собой дверь.
— Сюрприз, — сказал я.
Он ничего не ответил, просто повернулся и сел за свой письменный стол. Я подошел к нему и вынул свой бумажник. Вытащив десять стодолларовых бумажек, я швырнул их ему в лицо.
— Выхожу из игры, — сказал я. Он искоса посмотрел на меня.
— Боюсь, я вас не понял, мистер Скотт, — сказал он спокойно. — Какая странная мысль пришла вам в голову и подсказала это решение?
Я перегнулся через стол и зарычал на него:
— Та мысль, что вы, гнусный выродок, вы убили прекрасного человека, почти мальчика, — по имени Келли.
Он сидел за огромным, дорогим столом красного дерева и смотрел на меня. С виду спокойный, невозмутимый, но челюсти его были крепко сжаты, и желваки на щеках превратились в твердые мускулы. Ему по-прежнему не мешало бы побриться.
— Вы с ума сошли, — сказал он медленно. — Вас, право же, следовало бы запереть, мистер Скотт. — Одна рука его (которую я не видел) лежала на коленях, другая — на столе. Его пальцы беззвучно барабанили по столу, и покрывавшие руку темные волоски чуть заметно вздрагивали.
Я сел в кресло по другую сторону стола и сказал:
— Не остроумно, Пил. Совсем не остроумно. Все складывается в систему, и вы — единственный, кто в нее входит. Я не сразу понял, но
все-таки понял. Началось с неясного, как будто праздного недоумения, — почему вы наняли меня расследовать случай с Джо. Потом появилась Глория. Я потом объясню, что в этом странного.
Пил наклонился вперед, навалившись грудью на стол. Его губы раздвинулись, обнажив крепкие, кривые зубы.
— Надеюсь, вы понимаете, что это идиотская чушь, Скотт. Вы ставите себя в дурацкое положение. — Голос его все еще звучал спокойно и ровно. — Я был здесь, в «Серале», с четырех часов, даже раньше. Я не мог никого убить. Боюсь, что придется попросить вас отсюда.
— Я не уйду. По крайней мере, сейчас. А когда я уйду, вы уйдете со мной. И кто сказал, что Келли не мог быть убит в три часа? Неважно; вы чертовски хорошо знаете, что вам и не надо было уходить из клуба. Вы поручили убийство Келли вашим мальчикам — тем же самым, которые должны были убить меня, да не смогли. Тем же мальчикам, которые совершают для вас убийства, все эти так называемые несчастные случаи на дорогах, когда кто-нибудь нанимает вас, чтобы убрать неугодного ему человека.
Теперь его глаза, больше чем когда-либо, стали похожи на кусочки льда. Он уставился на меня из-под прямых, густых бровей, потом взглянул на дверь за моей спиной и нахмурился.
Я сказал:
— Чарльз не придет. Его задержали. Мы с вами одни, Пил, —- вы и я. Мы одни, убийца.
Он злобно посмотрел на меня и сказал:
— Нет, вы все-таки безумны, Скотт. Продолжайте. Мне даже интересно, что вы еще скажете.
Он все еще надеялся убедить меня в своей невиновности. Мне это было на руку.
— Перестаньте блефовать, — сказал я. — Я знаю всю эту игру: эти убийства, этих хулиганов, которых вы вооружили пистолетами, эти магнитофонные записи. Я знаю даже ваше фальшивое агентство Моф-фета по продаже недвижимости — этот камуфляж, который вы только что убрали.
Он покачал головой.
— Из каких темных глубин вашего мозга возникли эти нелепые идеи?
— О'кей, — сказал я. — То, что вы меня наняли, показалось мне странным, но настоящее подозрение возникло, когда появилась ваша роскошная подружка, Глория. Вот тогда, Пил, я задумался всерьез. Я спросил себя, почему она, едва увидев меня, вдруг решила, что я Казакова, а потом прямо-таки воспылала страстью — после двух стаканчиков. Не такой уж я обаятельный, хотя, может, мне и хотелось бы в это поверить. Я вспомнил, что вы фактически избрали меня на эту роль. Смешно! И вот я получаю от вас тысячу долларов, а остальные четыре, как вы уверяете, я зарабатываю, выполняя ваше поручение. Только ведь это все не так.
Гораздо правдоподобнее, что я наткнулся на что-то, что могло бы стать для вас опасным, но вы не знали, что именно и сколько из этого мне известно и что я сделаю с этим дальше. Вот вы и решили повесить мне на шею кого-то, кому я мог бы проболтаться. Кого-то, кто сумел бы вызвать меня на откровенность, а потом передать вам то, что я скажу, чтобы вы успели расправиться со мной прежде, чем это выплывет наружу. Кого-то вроде Глории. Вы рассчитывали, что таким образом что-нибудь узнаете. Но я не поддался. Впрочем, она сделала все, что могла. Она старалась. Я просто не из болтунов.
Я передохнул и закурил сигарету. Он пристально наблюдал за мной.
— Вот как это бывает, — сказал я. — Нужен всего лишь маленький намек, и вы начинаете думать; что-то, что не складывается; что-то, что человек обычно бы не сделал. Тогда вы начинаете спрашивать себя, почему? И обдумываете это со всех сторон, и наконец у вас возникает идея. И может статься, она складывается со всем остальным. И вы добавляете то и другое — и это все тоже складывается. И довольно скоро вы у цели. Кстати, о любовных делах: насколько нежна должна была, по вашему плану, быть со мной Глория? Я заметил у нее в спальне некий портрет. Распутница она, ваша Глория. Просто распутница.
Это его взорвало. Мышцы на его лице напряглись, и толстая вена, которой я раньше у него не видел, вспухла на лбу и застыла там, как миниатюрная змея. Рот его безобразно искривился, и он медленно поднял скрытую до этого под столом правую руку.
Я не шевельнулся. Было еще кое-что, о чем я хотел узнать, и я рассчитывал узнать об этом от Пила. Он не потратил и секунды, чтобы поднять правую руку, но она показалась мне длиннее: действительно в его кулаке был зажат маленький автоматический пистолет 32-го калибра, и этот пистолет смотрел мне в лицо.
Прицелившись, он произнес сквозь, зубы:
— Я всегда держу его под крышкой стола, Скотт. Я мог нажать на курок в любой момент с тех пор, как вы здесь сидите, и вы бы отправились на тот свет. Но я хотел послушать, что вы скажете. Так что поговорите еще немного. — Его палец, лежавший на курке, напрягся. — Говорите!
Я не ждал повторения. Я выпалил:
— Джо держал под прицелом Эдди Кэша. Шантажировал его.
Его палец немного расслабился, и я вздохнул свободнее. Я продолжал:
— Вы это обнаружили, только вы не уверены, что шантажист — Джо, и вам необходимо было это выяснить. Вам надо было узнать не только кто это, но также насколько шантажист осведомлен о делах Эдди, чтобы надеяться на успех. Пока что вы знали только то, что Эдди шантажируют, а это, с вашей точки зрения, самое хорошее, что могло случиться; этого вы меньше всего хотели.
Ведь это вы стоите за всеми этими так называемыми несчастными случаями — «сбит машиной, машина скрылась». Вы — король рэкета убийств.
И вы записываете на ленту каждого, кто нанимает вас для этих дел. Сначала я думал, что самое выгодное дело — это шантаж, но пораскинув умом, убедился, что это не так. У вас прибыльный рэкет; убийство ценится выше всего. А после того, как дело сделано, не нужно даже и шантажировать нанимателя. Вы получили ваш куш. Конечно, можно было бы выжать еще немного из того, кто вас нанимал, но зачем выставлять рожки? Чем больше вы контактируете с теми, на кого работаете, тем больше шансов, что какой-нибудь тип преподнесет вам бесплатную порцию газа. В Калифорнии за вымогательство вам дадут, может быть, от одного до десяти лет; но за убийство вы получите газ в желудок.
Я остановился и посмотрел на Пила. Казалось, он ничуть не встревожен.
— Этот газ, — сказал я, — это цианид. В Квентине есть маленькая, странной формы комната. Она выкрашена в зеленый цвет, и вокруг везде стекло, так что свидетели могут наблюдать, как вы умираете. Маленькая таблетка цианида попадает по специальному скату в определенное количество серной кислоты, и вскоре вы перестаете двигаться. Через несколько минут доктор прикладывается к длинной трубке, которая просунута снаружи в эту зеленую комнату, приставляет ее конец к вашему сердцу и слушает — полное молчание. Ни одного удара сердца, ничего. Вы мертвы, Пил.
Его лицо как будто чуть-чуть позеленело. Я продолжал:
— Все очень просто. С вашей точки зрения, гораздо лучше, чем шантаж, держать запись на ленте в качестве дубинки над головой заказчика, по крайней мере пока вы не ушли из рэкета. Единственные люди, которые знают, что готовится в вашей кухне, никогда не проболтаются, — боятся себя запятнать. Ведь они автоматически становятся соучастниками, а это все равно что быть главарем, и у них тоже могут расстроиться желудки. А клиенты, — вы делаете все, чтобы ваши клиенты знали, что они записаны на магнитофонной ленте. И еще одно: вы приняли все меры к тому, чтобы никто не мог разглядеть ни вас, ни ваших мальчиков и даже чтобы клиент не знал, куда его везут для переговоров. Результат: им нечего разболтать, даже если бы они и захотели. — Я глотнул раз-другой и добавил как только мог непринужденно: — Остановите меня, если я не прав.
Он откинулся на спинку кресла и потер левой рукой седеющий висок. Правая рука — та, в которой он сжимал пистолет, — даже не дрогнула.
Он сказал:
— А вы, Скотт, умнее, чем я думал. Вот, право же, невезение. Вы доставили мне кое-какие сведения, но попутно разузнали кое-что еще. Гораздо больше, чем нужно. — Он злобно посмотрел на меня, потом спросил: — Каким образом Джо Бруксу удалось шантажировать Кэша? Чем он ему угрожал? Для меня это, естественно, имеет огромное значение. — Он пошевелил передо мной пистолетом.
Следя за движением его руки, я ответил:
— Должно быть, у него, как и у меня, возникли насчет Кэша некоторые подозрения. Кэш зашел слишком далеко, обкрадывал своего компаньона. Играл в кости и проигрывал, — а потом еще все эти ставки на лошадей, которые он делал через Джо, как агент Драгуна. И вдруг он перестает ставить, носится по городу — нет денег. И тут его компаньона сбивает неизвестная машина: одно из ваших предприятий, Пил! Вероятно, Эдди заплатил вам за эту услугу десять тысяч, после того как реализовал чек на эту сумму, — тоже из фондов фирмы; но к этому времени это уже не имело значения.
А потом — бац! Эдди снова при деньгах и снова ставит на лошадей. И снова через посредство Джо. Все складывается. Должно быть, компаньон Эдди обнаружил его махинации и пригрозил ему, и вот — с компаньоном покончено. Я почти сразу это понял, когда выяснил его финансовые обстоятельства, и Джо понял это тоже. Успокойтесь, никто из вашего вонючего кружка не проболтался: Джо сообразил все это сам.
И вот он пускается на трюк. — Я раздавил окурок о дно пепельницы, стоявшей на столе Пила. — Джо думал, что теперь Эдди у него в руках, но не был уверен в правильности своей догадки. Во всяком случае, он пускает в ход шантаж. Может быть, он звонит Эдди по телефону, может быть, пишет ему письмо; это неважно. Важно то, что Эдди посылает ему деньги. Джо так и не уверен до конца, действительно ли Эдди убрал своего компаньона, но, черт побери, шантаж подействовал, так что какая разница, виновен Эдди или нет?
А теперь самая хохма — Эдди заплатил, потому что думал, что его шантажируете вы. Не вы, Виктор Пил, собственной персоной, а мальчики с магнитофонной лентой, с записью, которая служит доказательством того, что он нанял убийц, чтобы убрать Джонсона. Ну, разве не смех?
— Крайне забавно, — сказал Пил. Не сводя с меня глаз, он тихо засмеялся, как будто услышал остроумную шутку: — Я действительно подумал, не проболтался ли кто-нибудь из наших насчет Кэша. Мы были очень осторожны. Всякая протечка чрезвычайно вредит делу. — Он опять тихо засмеялся. Мне не понравился этот смех.
— А знаете, вы правы, — продолжал он. — Вымогательство в любой форме действительно было бы величайшей глупостью, пока мы занимаемся — эээ — другим делом. Однако эти магнитофонные записи могут пригодиться позже. Что-то вроде личного фонда на черный день, страховка ввиду будущей старости, если бы я решил уйти — эээ — ну, скажем, от активной практики. — Он посмотрел на меня с самодовольной усмешкой.
Я сказал:
— Послушайте, Пил, одного я все-таки не понимаю. Все это имеет смысл только при одном условии — вы должны были знать, что Эдди
шантажируют. И если у вас было хоть малейшее подозрение, что шантажирует его Джо, тогда мне понятна ваша тревога в связи с его гибелью: ведь способ, каким его уничтожили, совпадает с вашим методом убийства. А вы не могли быть спокойны, зная, что кто-то вас имитирует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22