Карл сделал движение, как если бы намеревался броситься к двери, но шевалье схватил его за руку.— Постучите погромче, — сказал он холодно, — и через десять минут мы присоединимся к Клоду и Фарнезе, которые умирают от голода за этими стенами!..— От голода! — запинаясь, произнес Карл, вытирая струившийся по лбу пот.— Да… По крайней мере, если верить тому, что мне рассказал тот очаровательный кавалер, который приходил меня навестить…— И этот кавалер?..— Это был Моревер!.. Однако же вид этого дома напоминает мне о том, что я и сам умираю с голоду! Видите по соседству вывеску? Надеюсь, тут нас и накормят, и напоят…Карл бросил взгляд на харчевню, указанную Пардальяном. Она была аккуратна, приветлива и выглядела процветающей. Пардальян хорошо помнил тот вечер, когда вошел во дворец Фаусты с потерявшей сознание женщиной на руках, вечер, когда он имел с загадочной хозяйкой сего мрачного дома беседу, закончившуюся попыткой его ареста… Именно через эту таверну ему удалось тогда бежать. Следовательно нет сомнения, что дворец и трактир каким-то образом сообщаются. Не исключены также и частые встречи между обитателями зловещего дворца, и хозяевами, и посетителями этого симпатичного заведения.— Пардальян! — сказал Карл настойчиво. — Я не голоден! Надо освободить этих двоих несчастных!..— Э, клянусь рогами дьявола, именно поэтому мы и должны пойти пообедать на постоялый двор под названием… под названием… поглядим на вывеску… Вот как? Это мне странным образом напоминает… Хм! Хм!И Пардальян, усталый и задумчивый, зашагал к двери кабачка «Железный пресс», который содержали Руссотта и Пакетта, как утверждала красивая вывеска с раскачивавшимися на ней бубенчиками. В тот момент, когда шевалье и его спутник должны были взойти на крыльцо, на улице появился глашатай в сопровождении четырех солдат с копьями, характерной особенностью которых были плоские наконечники, и трижды протрубил в рожок. Как ни пустынно было это место, сейчас же из соседних улочек выплеснулась порядочная толпа любопытных и кумушек, окруживших глашатая. На крыльцо таверны поднялись женщины, школяры и солдаты.— Послушаем, — сказал Пардальян. — Герольды часто говорят очень любопытные вещи, тем более что этого сопровождают вооруженные гвардейцы нашего возлюбленного герцога де Гиза…Когда глашатай рассудил, что его окружает достаточное количество слушателей, он принялся не читать, а громко произносить указ, который, без сомнения, привычно затвердил наизусть. Тем не менее, он держал в руках пергамент.— Мы, мэтр Гийом Гийоме, официальный глашатай города Парижа, по приказу, требующему немедленного исполнения, его светлости герцога-регента, осуществляющего управление в этом городе в отсутствие Его Величества короля…— Да здравствует Гиз! Смерть Ироду! — перебили его из толпы.— Сим указом, подписанным рукой самого герцога и скрепленным его герцогской печатью, извещаем всех присутствующих мужчин и женщин и требуем, чтобы они известили всех отсутствующих, о том, что:«Господин де Пардальян, бывший граф Маржанси, объявляется бунтовщиком, предателем и изменником делу Церкви и Священной Лиги.Приказываем каждому преданному слуге веры, будь это духовное лицо или светское, схватить вышеупомянутого господина де Пардальяна и передать его в руки церковного суда.Если нет возможности схватить его живым, пусть будет представлен мертвым.Сообщаем, что вышеуказанный господин де Пардальян среднего роста, ближе к высокому, широк в плечах, носит серый бархатный костюм и круглую шапку с петушиным пером; он имеет загнутые кверху усы и бородку эспаньолкой; у него высокий лоб, светлые глаза, дерзкое выражение лица. Этих примет достаточно для того, чтобы он был опознан, где бы ни прятался.Также извещаем всех и обещаем: сумма в пять тысяч двойных дукатов будет вручена всякому духовному или светскому лицу, мужчине или женщине, кто схватит вышеупомянутого господина де Пардальяна или представит его голову либо в церковный суд, либо главному прево, либо любому другому представителю правосудия».Мэтр Гийом Гийоме дунул один раз в свой рожок. Это означало, что оглашение указа закончено. На сей раз толпа была столь потрясена обещанием пяти тысяч дукатов — а это составляло огромное богатство! — что позабыла испустить свой обычный вопль: «Да здравствует Святой Генрих! Да здравствует опора Церкви!»Глашатай удалился для того, чтобы начать читать указ в другом месте; за ним последовало большое число людей, которые хотели еще раз услышать волшебные слова: «Пять тысяч золотых дукатов» и уже обдумывали, как заполучить это состояние.Пардальян и Карл вошли в общий зал «Железного пресса»; первый был очень спокоен, второй выглядел потрясенным и слегка растерянным. В зале только и разговоров было, что об указе. Отовсюду слышались вопросы и ответы, и постоянно, как чарующий припев, повторялись слова, звеневшие волшебным металлом: «Пять тысяч золотых дукатов!»…Пардальян неторопливо пересек общий зал и вошел в удаленный отдельный кабинет, который, как помнил шевалье, он преодолел одним прыжком в ночь своего посещения таинственного дворца Фаусты. Ему хотелось оказаться как можно ближе к двери хода сообщения. Но где, собственно, был этот ход?.. Он сел за стол и ответил женщине, которая пришла спросить, что подать господам:— Обедать! Из-за указа, оглашенного мэтром Гийоме, у меня разыгрался аппетит.Минут через десять красивый омлет, прекрасно зажаренный, уже источал перед нашими героями свой душистый пар. В несколько жевательных движений Пардальян расправился с омлетом. Затем он набросился на пирог с угрем, вскоре оставив на столе лишь глиняную тарелку, на которой его подавали; потом он объявил войну цыпленку, превосходившему по словам хозяйки, лучших каплунов из Манса. Пир дополняли несколько бутылочек доброго вина с холмов Сомюра, которое пенилось, как шампанское. Не переставая усиленно работать челюстями, Пардальян иногда ворчал:— Ешьте же, черт возьми! У вас такая постная мина…В самом деле, юный Карл, если и следовал примеру неутомимого едока Пардальяна, увлеченного обедом, то делал это весьма медлительно и неохотно.— У вас такая постная мина, — продолжал Пардальян, — что можно подумать, будто вы мучаетесь угрызениями совести.Любезная хозяйка, высокая и крепкая рыжеволосая женщина, которая была, должно быть, очень красива во времена своей уже давно миновавшей юности, только что поставила на стол большой горшок и сказала:— Это персики, сваренные с вином, сахаром и корицей. Очень вкусно!Пардальян вывалил три четверти содержимого горшка в свою тарелку и, попробовав, заявил:— Замечательно!— Я сама придумала это блюдо, — сказала хозяйка, и в ее больших коровьих глазах появилось выражение удовлетворения, а лицо, на удивление глупое, покраснело от удовольствия.— Вы столь же умны, сколь красивы, — добавил Пардальян.Хозяйка, женщина уже зрелая и сохранившая от своей прежней красоты только то, что в состоянии были сберечь румяна, выслушав этот новый комплимент, потупила глаза и сделала реверанс. Она была покорена!— А как вас зовут, моя красотка? — вновь спросил шевалье.— Руссотта, мой господин, к вашим услугам.— Надо же, какое красивое имя… Госпожа Руссотта, я заявляю вам, что ваша таверна — первая в Париже. Ваше вино — пенистое и хмельное; ваши цыплята нежны, как перепела с виноградников; пироги достойны быть на столе у господина де Майенна, да хранит его Господь, а засахаренные фрукты смогли бы заставить монаха впасть в смертный грех чревоугодия.В этот момент в зал вошел какой-то молодой человек, одетый в черное, и сел за соседний столик. На мгновение взгляд его блеклых глаз остановился на шевалье, и он еле заметно вздрогнул.— И, сверх этого, — продолжал Пардальян, — миленькая хозяйка (последовал реверанс), плутовка (последовал еще один реверанс), которая столь хороша собой, что может заставить ревновать госпожу де Монпансье, самую красивую женщину в Париже (последовал третий реверанс, вздох, грудь Руссотты затрепетала).Молодой человек в черном приподнялся было, но сейчас же вновь опустился на стул.— Госпожа Руссотта, я устраиваюсь в вашей таверне и не двинусь отсюда никуда до тех пор, пока у меня в кармане останется хоть один экю. Есть ли у вас хорошие постели? — закончил шевалье.Руссотта попыталась зардеться, но, к великому сожалению, ей это не удалось. С невыразимой грацией пожилой кумушки, которая старается вспомнить свои пятнадцать лет, она подбежала к молчаливому молодому человеку в черном и спросила его, что бы он хотел выпить.— То же самое вино, что и эти господа! — сказал незнакомец.Тем временем Карл смотрел на Пардальяна удрученным взглядом.— Черт побери! — вскричал Пардальян, видя, как возвращается Руссотта, только что обслужившая незнакомца. — Можно подумать, мой дорогой спутник, что у вас на совести преступление. Вы не были бы столь печальны, даже будь вы этим Пардальяном, за чью голову господин парижский глашатай только что назначил цену… и неплохую, надо сказать, цену! Пять тысяч золотых дукатов! Тьфу ты! Хотел бы я познакомиться с этим Пардальяном!При этих словах физиономия Руссотты стала серьезной, и она произнесла:— А я его знаю!..Карл Ангулемский так и подпрыгнул. Пардальян под столом наступил ему на ногу.— Ха-ха! — сказал он.— Ну да, я его знаю! — повторила Руссотта.Пардальян повернулся вместе со стулом вокруг своей оси, облокотился о стол, взглянул хозяйке прямо в лицо и сказал:— Опишите мне его, клянусь, я хочу заполучить пять тысяч дукатов!— Ставлю десять нобелей с розой note 16 Note16
Английская золотая монета с изображением розы Йорков; с 1426 г. имела хождение во Франции.

, вы тоже его знаете, — спокойно сказал со своего места молодой человек в черном. Глава 51ПАРДАЛЬЯН ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО ХОЗЯЙКА ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ КАЖЕТСЯ НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД Пардальян покосился на свою шпагу, чтобы убедиться в том, что до нее можно легко дотянуться, затем на дверь, чтобы убедиться в том, что он сможет достичь ее одним прыжком и закрыть, и, наконец, он покосился на незнакомца, который только что произнес эти слова. Но молодой человек вновь склонил голову на грудь и, не имея, как казалось, желания поддержать предложенное пари, погрузился в состояние блаженства.— Ах так, сударь, — сказал Пардальян, — но, значит вы его знаете?..— Я его знаю! — ответил незнакомец.— Я тоже его знаю, — произнес в эту минуту нежный голос.И женщина, которая несколько минут назад вошла в кабинет, приблизилась и оперлась на руку Руссотты.Пардальян разразился нервным смехом. Ему начало казаться, что он видит дурной сон. Что касается Карла Ангулемского, то юноша потихоньку под столом вытащил из ножен кинжал и готовился как можно дороже продать свою жизнь. Для него было уже очевидно, что Пардальян опознан. В общем зале было полно солдат. Без сомнения, женщина, которая только что вошла, их предупредила, а все эти разговоры были лишь жестокой игрой, за которой через несколько мгновений последует схватка. Сжав рукоятку своего кинжала, Карл повернулся на полкорпуса к юноше в черном. «Как только на нас нападут, — подумал он, — этот умрет первым. Но в какое же осиное гнездо мы попали?»Однако незнакомец с тусклым взглядом, казалось, был глубоко погружен в размышления. Он сидел с видом человека, совершенно забывшего, где находится. Пардальян, как мы уже сказали, разразился хохотом.— Ах так! — вновь заговорил он. — Так, значит, его все знают?..— Не правда ли, мы знаем его? — спросила Руссотта.— Несомненно! — ответила Пакетта.— Ну, хорошо! Тогда опишите мне его! — сказал Пардальян.— Если это для того, чтобы заполучить пять тысяч дукатов, — сказала Руссотта, качая головой, — то не рассчитывайте на меня!— Ни на меня! — вставила Пакетта.Пардальян был вне себя от удивления.— Клянусь Пилатом, — проворчал он в усы, — у меня просто голова идет кругом! Может, я сплю?— Ну, ладно, — резко добавил он, — садитесь здесь обе. У меня нет ни малейшего желания заполучить пять тысяч золотых дукатов. И в доказательство этого вот десять дукатов для вас и десять — для вас…Руссотта и Пакетта вытаращили глаза. Эта неслыханная щедрость заставила их переглянуться. Двадцать дукатов!— Возьмите же их, черт побери! — сказал Пардальян, пододвинув им две кучки золота. — Но взамен расскажите мне, откуда вы знаете господина де Пардальяна? Хорошая история, рассказанная после обеда, разумеется, стоит двадцати дукатов.Хозяйки подтолкнули друг друга локтями, еще раз переглянулись, заграбастали золото и сели; Пардальян был для них каким-то странствующим принцем, и они чуяли, что нынче можно поживиться.— Раз уж ваше сиятельство этого желает!.. — сказала Руссотта.— Да, мое сиятельство этого даже требует!— Но мы не скажем, где найти господина де Пардальяна…— Этого и не нужно.— Мой господин, вы ведь заметили, что наша таверна носит название «Железный пресс»? Так вот! Это в честь шевалье де Пардальяна.— А, так он всего лишь шевалье! — вскричал Пардальян.— Да! Но за его храбрость и большое сердце он был бы достоин носить титул маркиза, герцога или даже принца, — сказала Руссотта. — Не так ли, Пакетта?— Конечно! — ответила Пакетта.— Руссотта! Пакетта! — пробормотал Пардальян, стискивая лоб и внимательно разглядывая обеих женщин. Но ни их имена, ни их лица не пробуждали в нем никаких воспоминаний.— Дело было ночью, — заговорила Руссотта, — двадцать четвертого августа 1572 года.— Той ночью, когда резали проклятых гугенотов, — добавила Пакетта.Пардальян прикусил губу.— В то время мы были знакомы с женщиной, которую звали Като.В глазах у Пардальяна зажегся странный огонек умиления. Руссотта продолжала:— Мы любили Като, как сестру. А Като любила шевалье де Пардальяна, но никогда ему об этом не говорила. Ради Като мы дали бы себя убить. И Като пошла бы на смерть ради шевалье. Доказательством чего служит то, что она и дала себя убить…— Ах! Она дала себя убить? — пробормотал Пардальян хриплым голосом.— Да, бедняжка! Но чтобы вернуться к нашей истории, следует сказать о шевалье и его отце… старике, что и сейчас стоит у меня перед глазами… высокий, сухощавый, с грозным лицом… Они были заключены в Тампль и осуждены на казнь, которую вы себе и представить не можете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76