Этот кубок когда-то чеканили руки самого Бенвенуто Челлини, и он долго служил Франсуа I. Диана Французская, которая унаследовала его от короля-отца, с большим трудом согласилась отдать его моей бедной матушке в обмен на изумрудное колье стоимостью в тысячу золотых экю…Он говорил очень мягко и смотрел на девушку с бесконечной нежностью. Она слушала, улыбаясь. Так они беседовали, без видимого волнения, о вещах, не имеющих отношения к их любви. О любви они вообще не сказали ни слова. Но все речи, все поступки Карла указывали на то, что он говорит с ней о самом задушевном, что с этого момента она имеет право войти в их семью. И любовь, о которой они молчали, переполняла их сердца и взгляды.— Смотрите, — продолжал Карл, — великий художник изобразил на кубке воздушные существа, порхающие, словно бабочки, над цветами, которые поддерживают перевязь, где Франсуа I хотел выгравировать девиз… Но забыл. И уже Карл IX поручил золотых дел мастеру изобразить на этом месте девиз, который сам придумал для моей матушки…Виолетта вертела в своих тонких белоснежных пальцах кубок — великолепное произведение искусства; его потемневшее от времени золото горело сумрачным огнем.— Прочтите, — сказал Карл.— Я не умею читать, — без смущения ответила она.— А! Я сам научу вас, если вы захотите… Это девиз моей матери: «Пленяю всех».— О! Прелестный девиз, — сказала Виолетта голосом, который проник в самое сердце молодого человека, — и как он подходит этой доброй и прекрасной даме…«Она так похожа на вас!» — прошептал про себя Карл. Но не осмелился произнести вслух то, о чем подумал. Они, улыбаясь, смотрели друг на друга. Это была минута бесконечного счастья… Наконец герцог осторожно вынул из ларца другой футляр, где находилось несколько драгоценностей — браслеты и кольца, усыпанные бриллиантами. Среди этих колец было одно совсем простенькое, матового золота, с одной жемчужиной, белевшей среди изящных зубцов оправы, — вещь очень хрупкая и изящная.— Вот, — проговорил герцог, — кольцо, которое Карл IX преподнес матери в день моего рождения. Мать сняла его с пальца, когда я готовился покинуть ее, и отдала мне, сказав, что это кольцо будет символом помолвки с той, кого я выберу в супруги…Он остановился. Взор его затуманился. Он едва слышал свой собственный голос. На него нахлынули чувства очень нежные и чистые, которые испытывают только раз в жизни. Для Виолетты это был миг счастья, перенесший ее в нереальный мир.Карл положил кольцо на стол. Затем дрожащей рукой он налил в кубок несколько капель алого вина, которые упали на дно и засияли там словно рубины, оправленные в золото. И протянул этот кубок Виолетте. Та приняла его, и легкий вздох сорвался с ее губ.— После Карла IX, — произнес молодой герцог, — ничьи губы не касались этого кубка. Дорогая Виолетта, говорят, что у цыган, среди которых вы выросли, существует поэтичный и трогательный обычай. Говорят, девушка, которая выбирает себе супруга, пьет из бокала и затем протягивает его своему избраннику… Это правда?— Это правда, мой господин, — ответила Виолетта, бледнея и поднимая золотой кубок. И в этот момент в своем белом рубище приговоренной к смерти, с длинными золотыми волосами, рассыпавшимися по плечам, она напоминала одну из тех нимф, о которых говорит Вергилий. — Это правда, такой обычай существует. И поскольку я долго жила в таборе, мой господин, я хочу сегодня поступить, как велит этот обычай. Вы видите, я пью из кубка…И с этими словами она пригубила алую жидкость, а затем с улыбкой протянула золотой сосуд Карлу, который жадно схватил его и осушил одним глотком. Его щеки залил румянец, он помедлил, внимательно посмотрел на Девушку, взял кольцо и надел его ей на палец, сказав:— Вот кольцо, которое дала мне мать. Оно ваше, Виолетта, и вы — моя невеста и избранница моего сердца с той самой минуты, когда я впервые увидел вас.Молодые люди потянулись друг к другу, их руки сплелись, губы жаждали поцелуя… Но тут, во входную дверь постучали. Почти сразу же появился слуга герцога, и Карл поспешил ему навстречу.— Это принц Фарнезе? — нетерпеливо воскликнул он.— Нет, монсеньор, но это молодой дворянин, который назвал мне его имя, а также имена шевалье Пардальяна и мэтра Клода.— Отец! — прошептала Виолетта. — Значит, мой отец ушел?..Карл схватил девушку за руку.— Душа моя, — сказал он, внезапно возвращенный из сна в реальность, к той тайне, которой был окутан Клод, — через несколько мгновений я узнаю, где ваш отец, и мы найдем его… ничего не бойтесь… он ждет нас… они ждут нас.С этими словами, которые объединили в его мыслях Клода и Фарнезе, он вышел в большой зал, где ждал его молодой дворянин. А Виолетта осталась одна и попыталась успокоиться… да и чего ей следовало опасаться в доме своего жениха?Молодой герцог с теплотой и вежливостью приветствовал того, кого мог считать своим другом, поскольку он пришел от Пардальяна, Фарнезе и Клода. Карл сказал, что рад видеть его. Посланец поклонился и спросил:— Я имею честь говорить с монсеньором Карлом Валуа, графом Овернским, герцогом Ангулемским?— Женщина! — прошептал Карл. — Да… сударь, — ответил он, напирая на последнее слово.— Милостивый государь, — продолжала Фауста, — мое имя вам ничего не скажет. Это имя бедной женщины, преданной, обманутой, поруганной, ввергнутой в отчаяние человеком, который правит сейчас Парижем…— Герцог де Гиз!— Да. И чтобы отомстить ему — по крайней мере, я надеюсь, что мне это удастся! — я и надела этот костюм, который позволил мне беспрепятственно попасть в Париж и свободно ходить по его улицам. Но это не суть важно. Я говорю вам все это только для того, чтобы вы извинили мое желание оставаться для вас лишь посланницей ваших друзей.— Ну что вы, сударыня, не стоит извинений. Я был бы недостоин имени, которое ношу, если бы посмел причинить вам малейшее неудобство. Тем более что названная вами причина вызывает сочувствие: ведь вы — жертва Гиза!— Не будем больше говорить об этом человеке, — сказала Фауста, усаживаясь в кресло, на которое указал ей Карл, — и обратимся к посланию, которое я согласилась передать вам.— Признаюсь, я жду с нетерпением…Положение Фаусты было опасным. С холодной отвагой, сопутствующей всем ее поступкам, она вошла в дом к незнакомцу. Она знала мало. И собиралась заставить самого Карла рассказать ей то, что было пока для нее тайной.— Сударь, — произнесла она, — позвольте мне один вопрос. Мне показалось, что трое ваших друзей сильно обеспокоены неким обстоятельством, и меня, как женщину которая любила и страдала, это тоже живо интересует: девушка, которую они называли Виолеттой, все еще здесь, в особняке?— Она здесь, — ответил ничего не подозревающий Карл — такую искреннюю симпатию внушал ему голос незнакомки.— Хвала Создателю! — воскликнула она с чувством. — Господин Пардальян будет просто счастлив, поскольку мне показалось, что именно он беспокоился больше всех… Без сомнения, он любит эту девушку? Извините… но этот достойный дворянин выглядел таким потрясенным…— Разумеется, Пардальян любит Виолетту, — улыбнулся Карл, — хотя узнал ее совсем недавно. Но взволнован он был лишь потому, что связан со мной крепкими узами дружбы. Ведь Виолетта, сударыня, — это моя невеста, а я имею счастье быть другом шевалье де Пардальяна.Услышав эти слова, Фауста, демонстрируя симпатию, кивнула головой, но ей пришлось сделать над собой гигантское усилие, чтобы не выдать себя ни словом, ни криком, ни жестом; к счастью, бархатная маска скрыла страшную бледность ее лица.То, что она узнала, ошеломило ее. Это было внезапное, резкое, жестокое потрясение всех ее мыслей и чувств. Виолетта не возлюбленная Пардальяна! Виолетта — невеста Карла Ангулемского! Она не смогла сдержать вздоха, который, несомненно, был выражением безумной и всепоглощающей радости. Понимала ли она себя? Читала ли в своей душе так же легко, как и в чужих?Чтобы сказать что-нибудь, выиграть время и попытаться разобраться в самой себе, она продолжала:— Теперь меня не удивляет интерес, который, казалось, испытывает господин Пардальян к этой девушке… значит, она ваша невеста… Этот дворянин, видимо, питает к вам глубокую привязанность?— Да, — ответил растроганный Карл. — Пардальян — мой друг, Пардальян — мой ангел-хранитель. Я обязан ему своим спасением и своей жизнью… я обязан ему самыми светлыми минутами… И если я нашел ту, кого люблю, если она не погибла, этим я тоже обязан ему…— О Боже! — воскликнула Фауста. — Этому несчастному ребенку угрожала смертельная опасность?Вопрос был настолько естественным, голос настолько располагающим, а необходимость в откровенности у влюбленных всегда столь велика, что Карл принялся рассказывать о событиях на Гревской площади, подчеркивая, разумеется, героизм Пардальяна.Фауста, внимательно слушая, составляла план действий, меняла принятые ранее решения и думала о судьбе Виолетты.Убить ее? Но зачем это теперь? Удалить ее навсегда от герцога де Гиза — вполне достаточно. Таким образом, ситуация прояснялась.Необходимо схватить Карла Ангулемского, врага Гиза, возможное и даже неизбежное препятствие при его восхождении на трон. Необходимо также убрать Виолетту — еще одно препятствие.Пардальян арестован или скоро будет арестован. Фарнезе и Клод — ее пленники, и сегодня вечером тайный суд вынесет им смертный приговор. Значит, осталось лишь схватить герцога Ангулемского и удалить Виолетту. На этой задаче и сконцентрировалась теперь вся сила ума и воли Фаусты.Когда Карл, взволнованный, переполняемый любовью к своей невесте и благодарностью и признательностью к шевалье Пардальяну, закончил рассказ, она произнесла:— Теперь мне все понятно. Эти достойные люди так спешили, что дали мне лишь отрывочные сведения. И я не очень поняла, что за таинственное свидание они вам назначили.— Свидание? — удивился Карл.— Вижу, что должна рассказать вам все по порядку. Как я уже говорила, монсеньор, преследуемая, затравленная, я тайно проникла в Париж благодаря этому маскараду. Откровенность за доверие: позвольте сказать вам, что не только любовь заставляет меня мстить тому, кого называют королем Парижа и опорой церкви… Короче говоря, я исповедую религию, которую они называют гугенотством…Карл поклонился. Он был достаточно свободен в суждениях, чтобы не испугаться этого слова. Но нужно хорошо представлять себе, что значило подобное признание в ту эпоху. Это все равно, что в наше время признаться, что убил своих отца и мать!— В таком случае, сударыня, я настойчиво советую вам хорошенько спрятаться. В Париже ваших единоверцев убивают, вешают, сжигают… будьте очень осторожны.— Я знаю это, — с горечью произнесла Фауста тоном восхитительно естественным и взволнованным. — Я знаю, что моих собратьев по религии, тех, кто сплотился вокруг нашего Генриха Наваррского, нещадно и жестоко убивают. Поэтому я больше не сделаю признаний подобных тому, которое только что вырвалось у меня.— Здесь, сударыня, вам нечего опасаться…— А между тем, монсеньор, ваш знаменитый отец был свирепым палачом гугенотов… О! Я знала, что вы не столь ярый католик и что эту тайну можно доверить вашему великодушному сердцу.Эти слова только увеличили доверие молодого герцога и рассеяли бы подозрения, если бы таковые имелись. Но их не было. Он только ждал, что его посетительница объяснится, и его нетерпение умерялось лишь изысканной вежливостью, идущей не от воспитания, но от сердца. Фауста между тем продолжала:— Гугенотство, как они говорят, пришло в Париж, чтобы исполнить трудную миссию. Я переоделась, я даже не стала останавливаться в доме одного нашего… ах! Позвольте сохранить эту тайну, которая принадлежит не мне.Карл рассеянно кивнул.— Я остановилась на обычном постоялом дворе на улице Сен-Дени… он называется «У ворожеи».У Карла забилось сердце.— Я спокойно провела ночь. Утро тоже прошло без всяких событий. Я уже собиралась уходить, когда на улице внезапно раздались крики. Кричали: «Смерть гугенотам, на виселицу их!» «Увы! — подумала я. — Еще одного моего собрата преследуют!» Вдруг человек в растерзанном платье ворвался в гостиницу, и почти сразу же отряд всадников, словно смерч, промчался по улице…— Это был Пардальян? — задыхаясь, проговорил Карл.— Как вы догадались? — спросила Фауста с великолепно разыгранным удивлением.— Я догадался, потому что наш благородный друг, чтобы спасти меня и ту, кого я люблю, отвлек на себя внимание свиты Гиза. Это был он, не правда ли? Он спасся? О! Прежде всего подтвердите это!— Он спасся, успокойтесь. Этот дворянин, как я вскоре узнала, и в самом деле был шевалье де Пардальян. Я приняла его за гугенота. Открыв дверь комнаты, где я находилась, я сделала ему знак укрыться там. Он вошел ко мне не как человек, который прячется, а как путник, ищущий уголок для отдыха…— Как это на него похоже!— Я спросила, не еретик ли он. Он назвал мне свое имя, не объясняя причин, по которым его преследовали. Я попыталась, насколько то было в моих силах, промыть и перевязать его раны. Все это время под окнами звучали воинственные крики. К счастью, никому не пришло в голову зайти в гостиницу, а всадники были уже далеко. Так прошло два часа, и постепенно силы вновь вернулись к нашему герою. И тут через застекленную дверь комнаты он увидел, как в зале появились два незнакомых мне человека. Он поманил их, и они вошли. И, странная вещь, он назвался сам, назвал вас, словно эти двое не были с ним знакомы. Это были, как я скоро узнала, принц Фарнезе и буржуа по имени Клод.— Но они и впрямь не знакомы с ним. Правда, один из них как-то видел Пардальяна, но всего несколько минут… Однако продолжайте, сударыня…— Между ними завязался долгий разговор, главной темой которого были вы и девушка. Буржуа…— Мэтр Клод?— Да. Рассказал, что вышел отсюда, из вашего особняка, и направился к принцу Фарнезе…— Это правда! — воскликнул Карл, который буквально пожирал Фаусту взглядом.— И что он нашел его, — продолжала коварная. — Он добавил, что они сразу же отправились на улицу Барре, но мэтра Клода узнала стража герцога де Гиза, и они вынуждены были бежать, как бежал раньше шевалье Пардальян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76