Мы видели, как он бежал — и мы снова встретим его.Граф де Луань, любовник герцогини. Умирающим он был перенесен в дом Руджьери.Мария Лотарингская, герцогиня де Монпансье, сестра Гиза. Через потайную дверь она проникла в дом Фаусты.Клодина де Бовилье (кто такая Клодина де Бовилье, читатель вскоре узнает). Она проделала тот же путь, что и герцогиня де Монпансье, то есть из кабачка Руссотты попала в дом Фаусты.Маргарита, королева Наваррская, которую также называют «королевой Марго», выбежала на улицу и исчезла.Наконец, герцогиня де Гиз. Она упала на руки Пардальяна, который постучал в железную дверь и только что вошел в вестибюль, день и ночь охраняемый двумя стражами.Фауста поговорила с Руджьери и вернулась к себе, уверенная, что граф де Луань умрет. Почему она была так заинтересована в смерти одного из самых верных слуг Генриха III, станет ясно в ходе дальнейшего повествования.Она прошла в свой элегантный будуар, где до этого принимала Генриха де Гиза. Ее любимые служанки Мирти и Леа находились здесь же, беспокойно ловя каждый взгляд, каждую улыбку своей покровительницы. Но чело странной принцессы было омрачено; прекрасные черные брови хмурились, грудь вздымалась… Служанки трепетали.— Несчастный трус! — цедила она сквозь зубы. — Человек, который заставляет дрожать Францию, который носит имя Гиз, видит свою жену на коленях у своего смертельного врага… и теряет сознание! Ни смелости, ни решительности. Разве этого я ждала от него?Она глубоко задумалась.— Да, — прошептала она, — вот каков будущий король Франции! Впрочем, может быть, это и к лучшему. Но Екатерина Клевская… как заманить ее в сети, которые я расставила?..Она вышла, бросив служанкам несколько слов на чужом языке.Дворец был разделен на три части. Справа располагались пышные официальные комнаты, окружавшие тронный зал. Слева были жилые покои, уютные и элегантные. В глубине находились помещения для гвардейцев и офицеров охраны, за ними — комната смерти… Это был не просто дворец… Это был целый город… Некое подобие Ватикана… Рим в сердце Парижа…Сейчас Фауста находилась на своей половине. Она медленно шла по длинному коридору. Спокойствие уже вернулось к ней. Она остановилась перед одной из дверей и задумчиво прошептала:— Здесь цыганочка. Хорошо.Пройдя чуть дальше, она задержалась у другой двери.— Здесь Клодина де Бовилье… Она еще пригодится.У третьей двери она сказала:— Здесь ждет меня Мария Лотарингская… С ней я поговорю о монахе!..И, наконец, еще дальше, перед четвертой дверью, она произнесла:— Здесь цыган Бельгодер… Хорошая ищейка, можно пустить по следу Фарнезе…Ум этой женщины легко разбирался в хитросплетениях интриги, она была хозяйкой положения и заранее определяла роль каждого из персонажей, имевшихся у нее под рукой и не ведавших того, что они будут действовать на одной сцене, разыгрывая сочиненную Фаустой драму.Когда она, возвращаясь назад, проходила мимо вестибюля, до нее вдруг донесся громкий и насмешливый голос. В каждой двери этого дворца находилось по потайному окошку… Фаусте достаточно было приблизиться к одному из них, чтобы увидеть происходящее в вестибюле… У нее вырвался возглас радости и удивления.— Господь не оставил меня! — прошептала она.В то же мгновение она подала какой-то знак. Без сомнения, служанки ни на минуту не теряли ее из виду, ибо к ней без промедления подбежали две женщины, на этот раз — француженки. Быстро и тихо она отдала им несколько приказаний, а потом отворила большую дверь в вестибюль, где Пардальян, держа на руках герцогиню де Гиз, объяснял суть дела двум стражам и укорял их за негостеприимство.— Не по-христиански, — сказала Фауста, — отказать в помощи человеку, постучавшемуся в этот дом. Входите, сударь, вы желанный гость… Мои служанки сейчас помогут вашей даме, которая, я вижу, лишилась чувств…Пардальян передал герцогиню де Гиз двум явившимся женщинам, которые через мгновение исчезли в глубине дома, увлекая за собой или, скорее, унося бесчувственную Екатерину Клевскую. Пардальян учтиво и непринужденно поклонился.— Сударыня, — сказал он, — благодарю вас. Если бы не вы, я был бы в большом затруднении. Видите ли, эта дама не имеет ко мне никакого отношения…— Возможно ли это? — сказала Фауста, пристально глядя на шевалье.— Вот эта история в двух словах: я случайно проходил мимо вашего дома, когда ко мне с криком кинулась женщина. Она была чем-то сильно напугана и упала без чувств мне на руки. Она нуждалась в помощи. Я вижу освещенное окно. Стучу. Мне, наконец, открывают. Я пытаюсь объясниться с двумя бдительными стражами. Я несколько ошеломлен. Эта дама у меня на руках, ваши стражи, озадаченные и сомневающиеся. Я начинаю понимать всю нелепость создавшегося положения, которое угрожает стать затруднительным. И в этот момент появляетесь вы и все улаживаете одним словом и улыбкой. Шевалье де Пардальян имеет честь выразить вам свою глубочайшую признательность.Все это было произнесено с той изысканностью манер и речи и с тем неуловимым оттенком легкой насмешливости, которые были присущи одному только Пардальяну.— Господин шевалье де Пардальян, — произнесла Фауста своим мелодичным голосом, — ваши слова и вид доставили мне удовольствие. Не сделаете ли вы мне одолжение и не передохнете ли у принцессы Фаусты Борджиа, иностранки, явившейся в Париж изучать живопись, литературу и изысканные манеры.Шевалье быстро осмотрелся, как человек, привыкший к осторожности.«Что это за место? — спрашивал он себя. — Уголок любви? Слишком мрачно. Вертеп, быть может? Гм!.. Черт побери, эта особа слишком изящна и неправдоподобно прекрасна для такого обрамления… Была не была!»И он, склонившись перед Фаустой и не без умысла выставив напоказ свою шпагу, произнес:— Сударыня, прославленное имя Борджиа означает, что в живописи и литературе вы можете быть нашим наставником. Что же до изысканных манер, то я могу продемонстрировать вам лишь учтивость старого бродяги, у которого не было других учителей, кроме дальних дорог да опасных приключений. Это значит, что я к вашим услугам, сударыня.Фауста жестом пригласила шевалье следовать за собой и направилась в глубину дома. Пардальян пошел за ней.«Ого! — подумал он, очутившись среди невиданного великолепия. — Здесь что, Лувр?.. Да нет, ведь королю Франции не под силу собрать такие сокровища… А может, здесь обитает воительница?.. Нет, ведь чарующие ароматы должны принадлежать скорее жилищу феи любви. Или это дом куртизанки? Нет, ведь оружие, сверкающее на стенах, должно принадлежать воительнице, а не любовнице!.. А это что? Трон! Золотой трон! О! Так это королева!.. Святые небеса! Над троном корона!.. Корона?.. Нет, черт подери… тиара! Папская тиара!..»Пардальян насторожился, почуяв какую-то тайну. Почему трон? Почему тиара? Кто эта женщина? Вдруг у него возникло смутное ощущение, что от тайны, к которой он прикоснулся, исходит угроза.Фауста остановилась в том будуаре, где она принимала герцога де Гиза и который, без сомнения, был предназначен для подобных встреч. Она села в то самое кресло из белого атласа, что так выгодно подчеркивало ее роковую красоту, и, прежде чем Пардальян успел прийти в себя от изумления, заговорила:— Господин шевалье, это вы на Гревской площади дали отпор герцогу де Гизу и сыграли с ним шутку, о которой с восхищением говорит весь Париж?— Я, сударыня? — воскликнул Пардальян, разыгрывая удивление. В этот момент он подумал, что было бы лучше просто-напросто уйти отсюда без всяких объяснений…— Это вы, господин шевалье, провели Крийона сквозь толпу горожан и проводили его до Порт-Нев?«Задуши меня чума! — думал Пардальян. — Какого черта я бросился помогать той кривляке, что свалилась мне на руки?!»— Сударыня, — сказал он громко, — вы и впрямь уверены, что это был я?— Я все видела из окна; я имела удовольствие видеть площадь, запруженную балаганщиками и торговцами… Я вас узнала. Да, это, безусловно, вы.— В таком случае, сударыня, я остерегаюсь перечить вам. Это значило бы создать у вас превратное представление о французской галантности, изучать которую вы пришли на площадь. — Пардальян оправился от изумления и снова стал самим собой. Не смущаясь, он спокойно смотрел в лицо Фаусте. На самом деле он быстро и внимательно изучал ее. Однако прочесть мысли Фаусты было невозможно…В первый раз эта женщина встретила человека, способного выдержать ее взгляд с достоинством и бесстрастной иронией… И по тому, как подрагивали ее ресницы, как участилось дыхание, можно было догадаться, что она взволнована, что статуя оживает…— Сударь, — сказала она, — на Гревской площади я вами восхищалась.— Ваша похвала льстит мне, сударыня, так как, насколько я могу судить, вы редко восхищаетесь.— Ваша шпага верна, сударь, — сказала Фауста, удивляясь своему волнению, — но ваш взгляд еще вернее. Я действительно восхищаюсь только при наличии достаточных причин для восхищения. Перейдем, однако, к фактам. Я вижу, что вы из тех людей, у которых отвага вошла в привычку…«Что со мной будет?» — спросил себя Пардальян.— Когда на Гревской площади я увидела вас в деле, — продолжала Фауста, тщетно стараясь заставить Пардальяна опустить глаза, — я приняла решение разузнать о вас побольше и — быть может — познакомиться с вами. Случай помог мне; теперь я вижу вас вблизи и утверждаюсь в моем решении.— Сударыня, вы оказываете мне честь, принимая какие-то решения на мой счет!— Господин де Гиз должен вас смертельно ненавидеть, — медленно произнесла Фауста.— Ненавидеть — да! — холодно ответил шевалье. — Смертельно — нет; если бы ненависть господина де Гиза была смертельной, я давно был бы мертв…— Столь давняя ненависть — это еще одна причина для заключения с ним мира…— Вы хотите сказать, сударыня, что с его стороны было бы мудро заключить со мной мир?Фауста бросила пронзительный взгляд на лицо этого человека, осмеливавшегося так говорить о властелине Парижа. В его глазах она не увидела вызова, только спокойную отвагу…— Сударь, — сказала она вдруг, — если вы решитесь поступить на службу к герцогу де Гизу, я вам обещаю, что он не только забудет всякую злобу, но еще и сделает вас могущественным сеньором.— И ему придется, — миролюбиво спросил шевалье, — пожать вот эту руку?С этими словами он протянул свою правую руку.— Он пожмет ее, — сказала Фауста с улыбкой.— Дозвольте мне, сударыня, быть лучшего мнения о человеке, который, возможно, завтра станет королем Франции, — сказал Пардальян спокойно. — Господин де Гиз не может пожать руку, которая касалась его лица…Фауста испытала такое волнение, какого прежде ей испытывать не доводилось.— Так это вы… — прошептала она. — Вы дали пощечину герцогу де Гизу!— При обстоятельствах, о которых он сам поведает вам, если вы его об этом попросите. Он вам скажет, что он, герцог Лотарингский, высокородный сеньор, первый в королевстве после принцев крови и, возможно, даже выше их, не колеблясь, проник с многочисленным отрядом в дом старика, беззащитного, израненного, умирающего. Он вам признается, что у него, Генриха I Лотарингского, хватило мужества убить этого несчастного прямо в постели. Он вам скажет, что, отринув великодушие, он выбросил в окно окровавленный труп адмирала Колиньи. Наконец, он вам скажет, что на бледное чело покойного он, благородный рыцарь, поставил свою ногу; грязная победа, сударыня! И пощечина, нанесенная вот этой рукой, не была слишком высокой платой за его злодеяние!— Герцог защищал дело Церкви! — глухо сказала Фауста.— Какой Церкви, сударыня? Их по меньшей мере две…Пардальян произнес эти слова с тихой насмешкой. Но Фауста вдруг побледнела.— Как вы узнали, что есть две Церкви? — спросила она столь суровым голосом, что трудно было поверить, что он исходит из этих нежных уст.— Две Церкви! — прошептал ошеломленный Пардальян. — О чем это она?«А вдруг это шпион!» — думала Фауста.«А вдруг эта женщина тайный руководитель Священной Лиги, — говорил себе шевалье. — А Гиз всего лишь орудие в ее руках! Лига — новая, вторая Церковь!.. Этот великолепный дворец, трон, увенчанный тиарой… символические ключи святого Петра на обивке… Невероятно, но это же действительно… папский дворец! Другой папа, помимо Сикста V!.. Папа, живущий в Париже! Да нет же, не может быть, вздор!»Они всматривались друг в друга, как противники перед сражением. Фауста быстро приняла решение. В ее глазах Пардальян был бродягой, готовым служить тому, кто больше заплатит, но бродягой отважным, способным на замечательные подвиги. Его следовало купить любой ценой.— Шевалье, — вдруг заговорила Фауста, — если вы не хотите служить господину Гизу, вы, возможно, не откажетесь служить другому господину?— Это зависит от хозяина, сударыня, — сказал Пардальян с самым простодушным видом. — Кто я такой? Человек, который ищет развлечений, которому скучно в жизни… Я признаю: в том, что мне скучно, есть и моя вина. Я всегда думал о людях лучше, чем они того заслуживали. Если бы мне встретился рыцарь с неукротимым сердцем и великими помыслами, который попросил бы моей помощи, чтобы переделать мир! Да, это меня развлекло бы. Должен признаться, многие люди издали казались мне великими. Но с ними случалась забавная штука, сударыня… По мере моего приближения они начинали уменьшаться, а когда, наконец, я подходил совсем близко и поднимал на них свой взволнованный взор, я их не видел больше! Сударыня, я смотрел слишком высоко, а мне следовало опустить глаза. Что ж, сударыня, господин, о котором вы мне сказали, — тот ли это человек, которого ждет мир?Пардальян говорил спокойно и уверенно. Его благородное и ироничное лицо, его непринужденные манеры изумляли и очаровывали.Фауста слушала и смотрела на него. И когда он умолк, она неожиданно для себя вновь почувствовала странное волнение.«Я волнуюсь! Святые небеса! Дева Фауста не будет знаться с мужчиной, способным смутить ее душу!»Однако нужно было продолжать разговор.— Господин, о котором я вам говорила, — произнесла она, сохраняя величественную холодность, — мечтал о том, о чем мечтали вы, шевалье…— Право, сударыня, я был бы рад познакомиться с таким человеком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76