Творец того дела, которое предал Сикст V! Та, что говорит от имени Бога! Герцог, король, прислушайтесь к гласу Божьему!— Да здравствует король! Да здравствует король! — неистовствовала разбушевавшаяся толпа, бурля возле помоста, словно грозное море.— Слушайтесь приказа Небес, — продолжала Фауста жестко и страстно. — Все готово, герцог! Лионский архиепископ и ваш брат кардинал сейчас в Нотр-Дам. Майенн в Лувре. Бриссак и преданные ему шесть тысяч воинов ждут. Герцог, после казни, которая воодушевит ваш народ, идите на Нотр-Дам, и через час вы станете истинным королем Франции!— Хорошо! Пусть так! — проговорил, задыхаясь, возбужденный герцог.— Потом вы двинетесь на Лувр, герцог! И нынче же вечером, король Франции, вы ляжете в кровать Генриха Валуа!..— Да, да! — повторял герцог, который встал, приветствуя толпу, будто, наконец, принял это королевство из рук своих подданных.На помосте и на ревущей площади все голоса слились в одном страстном вопле, и тысячи рук исступленно размахивали шляпами и шарфами, и из всех окон дождем сыпались цветы.— Да здравствует король! Да здравствует король!..Фауста подняла к небу сверкающие глаза, как будто призывая его в свидетели грядущих великих событий. В эту минуту угрожающий гул послышался со стороны улицы Сен-Антуан.— Вот они! Вот они!Крики, требующие смерти, смешались с возгласами во славу короля.— Да здравствует король!.. Смерть гугенотам!..— Да здравствует опора церкви!.. Смерть еретикам!..Две приговоренные появились на площади, и их встретили диким, заставляющим содрогнуться, всепоглощающим роем. Каждую из них окружало по десятку лучников. Та, что звалась Мадлен Фурко, шла первой, а в пятидесяти шагах позади нее — та, что звалась Жанной Фурко. Два отряда были разделены широкой рекой людей.Гиз только что снова занял свое место в кресле. За ним, чуть наклонившись вперед, стояла Фауста, похожая в эту минуту на ангела смерти. Глаза Гиза, глаза всех дворян на помосте, глаза толпы были прикованы к Мадлен Фурко, которая первой входила на площадь.— Красивая девушка! — сказал Гиз.Вокруг засмеялись. Она действительно была красива — с длинными черными волосами и смуглой золотисто-матовой кожей, словно у цыганки. Ее внешность окончательно ожесточила толпу.— Смерть! Смерть! На виселицу! На костер!Зловещий гул все усиливался, становился поистине невыносимым. Мадлен подошла к предназначенному ей костру… Мадлен? Нет, Флора, старшая дочь Бельгодера…Она бросила вокруг себя угасающий взгляд, исполненный величественной тоски смерти. В то же мгновение она была схвачена двумя помощниками палача, и ее, едва живую, поволокли к виселице, накинули ей на шею петлю — и раздался бешеный вопль: Мадлен Фурко, одетая в длинное белое рубище, повисла на веревке… В ту же секунду десять, двадцать, пятьдесят одержимых кинулись к костру и, вырывая факелы из слишком медлительных рук палачей, принялись бросать их на хворост.Белый дым повалил столбом, поднимаясь прямо к небу, и почти сразу же алые языки пламени разорвали дымовую завесу. Рубище загорелось и упало, так как держалось на одной лишь бечевке; тело Мадлен явилось в жалком бесстыдстве своей наготы, сотворенной пламенем, одетое лишь этими красными языками, которые лизали его…Гиз смотрел на покойницу и повторял:— Красивая девушка, удивительно красивая!Последнее слово застряло у него в горле. Его лицо сделалось мертвенно бледным, как будто его сразила внезапная болезнь. Его рот раскрылся, чтобы испустить крик ужаса, но оттуда не вылетело ни звука. Его выпученные глаза были прикованы ко второй приговоренной, которую тащили к другому костру.— Другую! — выла толпа.И Гиз видел эту другую! Обезумевший, остолбеневший от ужаса герцог узнал ее! Эта другая, тоже одетая в длинное белое рубище, была той, что неотступно являлась ему во сне, той, чей образ жил в нем, той, кого он страстно любил… это была Виолетта!В белом одеянии, в ореоле золотистых волос, она шла, не понимая, быть может, того, что происходит, и ее голубые, почти фиалковые глаза с тихим удивлением взирали на воющую толпу. Вдруг она увидела виселицу! Увидела костер! Тело Мадлен, корчившееся в огне. Она вся напряглась и в невыразимом ужасе попятилась.Из груди Гиза с хрипом вырвался воздух. Каким образом Виолетта оказалась там, у костра, вместо Жанны Фурко? Он не задавался этим вопросом. Он более не жил. У него была одна мысль: спасти ее! Спасти любой ценой! Он уже привстал с кресла, готовый отдать приказ— Что вы намереваетесь делать? — раздался у него в ухом знакомый голос.Гиз с безумным видом повернулся в Фаусте и, неспособный вымолвить ни слова, указал на Виолетту.— Я знаю! — с ужасающей холодностью произнесла Фауста. — Она приговорена, нужно, чтобы она умерла!— Нет, нет, — бормотал Гиз.— Что ж, спасайте ее, если можете! Безумец! Неужели вы не понимаете, что народная любовь к вам немедленно превратится в ненависть? Что если вы отнимете у них одну из Фурко, то вы не будете больше сыном Давида, опорой церкви, а станете самым главным еретиком! И вас отнесут не в Лувр, а к Сене, чтобы утопить там… Что ж, вставайте, отдавайте приказ, который спасет приговоренную, и вы увидите, что ответит вам Париж.Гиз молча рухнул на кресло. Он боялся за свою корону, за свою жизнь! Бледный, трясущийся, он только и смог, что прошептать, опустив голову:— О! Это ужасно! Я не могу смотреть!И закрыл глаза.Фауста отошла на два шага, лицо ее осветилось зловещей улыбкой, и она тихо проговорила:— Я победила!В эту секунду толпа разразилась криками «Виват!» и неистовыми аплодисментами. Группа людей, видимо, сгорающих от нетерпения сжечь и вторую сестру Фурко, набросилась на охранников, которые вели Виолетту. Фауста вскрикнула от отчаянья…Во главе этой группы был человек, которого она узнала: низко наклонив голову, он, словно нож в масло, врезался в толпу, добрался до Виолетты и схватил ее. Этим человеком был Пардальян!Шевалье де Пардальян и сын Карла IX в сопровождении Пикуика покинули гостиницу «У ворожеи». Что же касается Кроасса, то он от этой подозрительной вылазки не ждал ничего хорошего и, верный привычке соблюдать осторожность, просто-напросто закрылся в комнате шевалье со словами:— Если случится драться, то уж лучше здесь. Я, например, предпочитаю сражаться в одиночку с тех пор, как открыл в себе такое качество, как храбрость.— Дорогой друг, — говорил Карл, еле поспевая за Пардальяном, — я чувствую себя возрожденным, потому что она жива. Но где она? Ах, чтобы завоевать ее, я готов биться со всем Парижем!— Тем лучше, монсеньор, тем лучше, — ответил Пардальян серьезно. — Не знаю, может быть, мой инстинкт меня и обманывает, но мне кажется, что я чувствую запах битвы. У меня мурашки по телу бегают, что бывает всякий раз, когда предстоит рукопашная.— Мы будем драться?..— Не знаю… Но надо торопиться.— Что мы будем делать на Гревской площади?— Хотите, чтобы я вам сказал? — спросил, шевалье, ускоряя шаг.— Сделайте милость.— Что ж, думаю, мы увидим там Виолетту!Карл побелел и вскрикнул.— О! — сказал он через несколько минут. — Вы слышите, Пардальян?— Да, — ответил шевалье, содрогнувшись. — Я узнаю этот шум. В своей жизни я слышал его уже дважды или трижды, И всякий раз, когда я слышал, как Париж издает такие вопли, я знал, что Париж готовится совершить преступление…— Преступление… Пардальян, вы что-то скрываете от меня!Вместо ответа шевалье чертыхнулся и припустил еще быстрее. О чем он думал? Чего боялся? Ничего определенного. Он бежал на Гревскую площадь, потому что Фауста назначила ему свидание на Гревской площади, упомянув о Виолетте.Когда они, запыхавшиеся и обливающиеся потом, выбежали на площадь, которая бурлила, завывала и гудела, Пардальян обратился к первому встретившемуся им горожанину:— Что здесь происходит?— А вы не знаете? В присутствии монсеньора де Гиза собираются повесить и сжечь этих проклятых Фурко!Пардальян не смог сдержать вздоха облегчения:— Уф, значит, это не ее собираются убить!..— Не ее! — пролепетал, бледнея, юный герцог. — Что вы имеете в виду?— Вы уверены, — спросил Пардальян у горожанина, — что речь идет о Фурко?— Черт подери, еще бы!— А сколько их?— Две: Мадлен и Жанна.— Бедные девушки! — прошептал Пардальян, упрекая себя за эту радость, которая обуяла его.— Пардальян! — обратился к нему Карл. — Ради всего святого, о чем вы думаете?!— Ни о чем. Теперь ни о чем. Я подозревал… но к чему сейчас все это? — закончил он вдруг.— Тогда, если вы ничего не опасаетесь, пойдемте отсюда, — сказал Карл. — Эти зрелища заставляют меня ужасно страдать.— Наоборот, подойдем поближе! — возразил Пардальян.И, работая локтями и плечами, он пробрался к самым кострам и возвышающимся над ними виселицам.— Здравствуйте, господин шевалье, — вдруг раздался рядом с ним женский голос.Пардальян внимательно посмотрел на молодую нарумяненную женщину, которая дерзко схватила его за руку.— Где, черт возьми, я вас видел, крошка?— Как, вы не помните гостиницу «Надежда»? Вечер, когда вы приходили к цыганке, которая предсказывает будущее? Вы дали мне тогда два экю, а я дала вам… свой адрес.— Лоизон, — улыбнулся шевалье.— А, вы помните мое имя, — обрадовалась девица.Раздавшиеся вокруг крики прервали ее. На площади появился Гиз со своим королевским эскортом и под радостные вопли расположился на помосте.— А что ты здесь делаешь? — спросил Пардальян, тронутый восхищенной благодарностью, с которой смотрела на него эта профессиональная развратница.— Да просто ищу приключений, — ответила Лоизон.— Со своим дружком Ружо? — рассмеялся шевалье.— И с ним тоже, — ответила Лоизон. — Вы только посмотрите, что делается у костров!— Ну и что? Я вижу только горожан, которые размахивают своими шляпами как одержимые и кричат как резаные!— Да, но пока они беснуются, не один кошелек остается в наших руках. Сегодня вечером намечается грандиозная пирушка у Маленькой Разбойницы, и если господин шевалье пожелает… Она сохранила о вас такие воспоминания после той драки в гостинице «Надежда», что…Лоизон так и не успела закончить почтительное приглашение, вертевшееся у нее на кончике языка. Новая волна воплей, еще более ожесточенных, чем прежние, прокатилась по площади, взбудоражив самые дальние ряды зрителей. На этот раз появились сестры Фурко. Первой в окружении лучников, с большим трудом сдерживающих толпу, которая горела желанием растерзать ее, шла Мадлен. В эту минуту Карл Ангулемский находился в нескольких шагах от Пардальяна. Он стоял спиной к той части площади, откуда вышли несчастные. Карл пристально смотрел на герцога де Гиза, ища его взгляда. Его рука судорожно сжимала эфес шпаги, в голове роились безумные мысли. Он задумал нечто безрассудное: вскочить на разукрашенный помост и заставить герцога — соблазнителя Виолетты и убийцу Карла IX — вызвать его на поединок! Оскорбить гордеца на глазах всей этой знати, составляющей его свиту, на глазах боготворящего его народа, который тоже был ему своеобразной свитой, какой никогда не имел король, и во весь голос крикнуть:— Герцог, примешь ли ты мой вызов здесь, на Гревской площади? Приготовься к бою и защищайся немедленно, если не хочешь, чтобы перед всем Парижем я объявил тебя дважды трусом и дважды предателем!В это время девица Лоизон поднялась на цыпочки, чтобы посмотреть на приговоренных, и увидела Мадлен… Лоизон хотела перекреститься, так как была доброй католичкой, но ее рука внезапно замерла, не окончив знамения. В эту минуту она заметила вторую приговоренную, ту, которую звали Жанна Фурко.— О! — прошептала она. — Как это странно!Пардальян тоже заметил эту девушку. Он никогда не видел Виолетту и не был с ней знаком, однако он вздрогнул. Тысячу раз герцог Ангулемский в деталях описывал ему внешность Виолетты, ее шелковистые золотые волосы, голубые, почти фиалковые глаза, ее лицо, такое гордое и вместе с тем такое нежное…Пардальян бросил быстрый взгляд в сторону Карла. В его ушах звучали слова Фаусты… это свидание на Гревской площади в десять часов… Большие часы на здании суда пробили десять… Вопли и крики усиливались, превращаясь в настоящий рев… И в тот момент, когда ужасное подозрение посетило Пардальяна, Лоизон прошептала:— О! Как странно! Я знаю эту девушку!— Ты ее знаешь? — задыхаясь, проговорил Пардальян и схватил Лоизон за руку.— Конечно! Она была в гостинице «Надежда» вместе с цыганом, какими-то верзилами и гадалкой, которую вы увели. Они называли ее Виолеттой.Пардальян изменился в лице. Им овладело мрачное отчаяние. Быстрым взглядом он окинул площадь, помост, где расположилась вооруженная свита, ряды лучников и воинов с алебардами, огромную толпу, похожую на бушующий океан… И взгляд его наполнился жалостью, остановившись на Карле Ангулемском.— Что ж, — произнес он негромко, — попробуем совершить невозможное. И если суждено умереть здесь, то это будет достойный конец!Лоизон не спускала глаз с Пардальяна и слышала его слова. Она видела, в каком волнении находился Пардальян и как он подошел к герцогу Ангулемскому. Ее интуиция сработала быстрее молнии, и она решила:— Он любит приговоренную! За ней он приезжал в «Надежду»! И он погибнет за нее!И почти в то же мгновение Лоизон бросилась в толпу — задыхающаяся, гневная, растрепанная, и люди расступались перед ней испуганно и удивленно. Пардальян пробрался к Карлу. Нельзя было упустить ни минуты. На карту ставилось все!— Куда вы смотрите? — спросил он.Карл обернулся и увидел шевалье, бледного, с дрожащими губами и топорщившимися усами; веки его были полуопущены, взгляд жесткий, стальной. Таким он его уже однажды видел. Карл не успел ответить: Пардальян указал рукой на приговоренную… на Жанну Фурко… которая в тот момент находилась не более чем в двадцати шагах от костра. И странным голосом, со зловещим спокойствием Пардальян сказал:— Вот куда нужно смотреть!..И тут Карл закричал. Этот дикий вопль, который перекрыл возгласы толпы, услышали на помосте, и он сразу же привлек внимание Гиза, Фаусты, Менвиля, Бюсси-Леклерка, Моревера — всех!..Карл в порыве бешенства бросился вперед, на толпу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76