Не важно, лучше перестраховаться. Ты задержишь их здесь до восьми вечера.
Оба слуги почтительно протянули ей шпаги, изъятые у Гренгая и Эскаргаса, и два больших кинжала, обнаруженных у стражей во внутренних карманах. Выбрав одну из шпаг, Фауста немедленно пристегнула ее к поясу: лицо женщины оставалось совершенно бесстрастным. Потом герцогиня спросила, в силах ли люди д'Альбарана ей помочь. Получив утвердительный ответ, она окинула их быстрым оценивающим взглядом. И тут же приняла решение.
— Возьмите эту шпагу, — велела она одному из них. — Вы отправитесь со мной в Париж.
А второму приказала:
— Держите этот кинжал. Будете охранять вашего господина, пока я не пришлю за ним носилки.
Втроем они приблизились к д'Альбарану, и Фауста проинструктировала своих подручных — точно и ясно, как всегда. И каждого заставила все повторить, чтобы убедиться, что они хорошо запомнили ее слова. Опять посмотрев на часы, женщина скомандовала:
— Приготовились! Скоро сюда войдет трактирщик.
Каждый встал на свое место. Один из головорезов сжимал в руке кинжал.
Прошло несколько минут. Трактирщик не появлялся. Фауста снова бросила взгляд на часы, полагая, что ошиблась. Нет, все было правильно. Узники принялись барабанить в дверь эфесами шпаг и орать во все горло.
Но мэтр Жакмен так и не спустился в погреб.
— Проклятый трактирщик, похоже, забыл про время, — проговорила Фауста. — Придется подождать.
В ее голосе слышалось легкое раздражение. Почему же она нервничала и переживала? Ведь времени у нее было более чем достаточно. Конечно, ей не терпелось оказаться на воле, а освобождение откладывалось… Правда, всего лишь на час.
Но прошел час, другой, третий, а трактирщик так и не появился. Люди Фаусты почти без передышки изо всех сил колотили в дверь — и этот адский шум наверняка был отлично слышен наверху.
Неумолимо пролетал час за часом — но ничего не менялось. Наконец настало время, когда, по расчетам д'Альбарана, Гренгай и Эскаргас должны были прийти в себя. Их крепко-накрепко связали, заткнув рты салфетками вместо кляпов.
Вскоре помощники Пардальяна действительно очнулись и сначала ничего не могли понять. Потом они убедились, что сами попали в плен, и отчаянно забарахтались, пытаясь освободиться от веревок. Но вскоре отказались от напрасных усилий, утешая себя мыслью, что «проклятой герцогине» так и не удалось бежать. Оба насмешливо уставились на нее, не скрывая своего злорадства.
Фауста была просто в бешенстве. Но внешне это выражалось лишь в том, что она слегка побледнела и ее выразительные глаза метали молнии. Женщина сидела молча, словно превратившись в каменное изваяние. Но было ясно, что в любую минуту ее ярость может вырваться наружу.
Наконец, около шести вечера, когда Фауста, похоже, потеряла всякую надежду, изощренное ухо женщины уловило слабый шум, доносившийся сверху.
В тот же миг она оказалась у двери и стукнула в нее два-три раза.
— Иду! Иду! — отозвался издалека мэтр Жакмен.
Фауста выждала, пока он подойдет поближе, и громко проговорила:
— Да вы, негодяй, совсем про нас забыли, а?
Огромным усилием воли она заставила себя произнести это так, что у трактирщика и мысли не возникло о подстерегавшей его опасности. В голосе герцогини звучало лишь вполне понятное недовольство клиента, которого плохо обслуживают.
— Простите, монсеньор, — извинился мэтр Жакмен, — мне пришлось отлучиться по важному делу. Я думал, что задержусь на час, от силы на два, а…
— Ладно, ладно!.. — прервала его Фауста. — Анжуйское вино кончилось, и я изнываю от жажды. Принесите еще.
— Сейчас, монсеньор, сию секунду! — засуетился хозяин.
Прошло две-три минуты. Взвинченной Фаусте они показались вечностью.
Наконец красавица услышала тяжелые шаги трактирщика, скрежет ключа, вставляемого в замок… один поворот, другой…
Ни о чем не подозревавший мэтр Жакмен стоял в коридоре, прижимая к груди бутылки. Вдруг тяжелая пудовая дверь резко распахнулась изнутри. Раздался отчаянный крик, зазвенело битое стекло, и бедный трактирщик отлетел на четыре шага и растянулся на полу, едва не потеряв сознания. Тут же к перепуганному хозяину подскочил человек с кинжалом, схватил Жакмена за шиворот, втащил в погреб, запер дверь на два оборота и сунул ключ себе в карман. Затем головорез быстро связал трактирщика по рукам и ногам.
Как только открылась дверь, Фауста устремилась вперед. Человек со шпагой не отставал от нее ни на шаг.
Герцогиня быстро взбежала по лестнице, промчалась через общий зал и ворвалась в конюшню. Не теряя времени на то, чтобы оседлать коня, она просто взнуздала его, взлетела на своего скакуна и, пришпорив его, понеслась как ветер. В голове у женщины крутилась лишь одна мысль:
«Я загоню хоть десять лошадей, но успею до сумерек… И опережу графа де Вальвера!.. Я обгоню его во что бы то ни стало!»
XXVI
КОРАБЛЬ С ИСПАНСКИМИ МИЛЛИОНАМИ
Утром покинув поле боя, Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар подхлестнули своих лошадей и помчались во весь опор, не встречая больше препятствий на своем пути.
Через какое-то время они перешли с галопа на рысь и разговорились. Вспоминали «одержимого», которого оставили один на один с Пардальяном. И Одэ, и Ландри были уверены, что Пардальян без труда справится со своим противником. И все гадали, кто бы это мог быть. Когда перебрали все возможные имена, Вальвер предположил:
— А не была ли это сама мадам Фауста?!!
Он сказал это просто так, на всякий случай, сильно сомневаясь в справедливости собственных слов. Ландри Кокнар так и покатился со смеху. Нахохотавшись вволю, он ехидно спросил:
— Вы, значит, считаете, что мадам Фауста отрастила себе бородку?
— Вот дурень, — улыбнулся Вальвер. — Бороду можно и приклеить.
— А ведь и впрямь! — смущенно согласился Ландри Кокнар.
Вальвер же продолжал:
— Господин де Пардальян не раз говорил мне, что мадам Фауста прекрасно фехтует. А шевалье слов на ветер не бросает.
— Да, — встрепенулся Ландри Кокнар. — От такой особы, как герцогиня, всего можно ожидать!
— По-моему, мы в этом уже не раз убеждались! — мрачно проронил Одэ.
— Ваша правда, сударь, — закивал Ландри. — Я не, подумал и глупо посмеялся над вашим предположением. А теперь мне кажется, что вы совершенно правы.
— Уж ты-то должен ее знать, — заметил Вальвер. — Сам же мне говорил, что, поступив ко мне на службу, чуть было не стал слепым орудием в ее руках.
— Верно, черт побери! — ругнулся Ландри Кокнар. И начал горячо оправдываться: — Но эта чертова герцогиня так ловко заморочила мне голову… В то время я знал эту особу как мадам де Соррьентес. Она так искренне убеждала меня, что желает малышке — то есть, мадемуазель Флоранс — только счастья… И я попался на удочку!.. Разрази меня гром!.. Если бы господин де Пардальян не открыл мне глаза и я бы тогда промолчал… и приготовил бы вам большой сюрприз… Хорош бы я был со своим сюрпризом!..
— Да, бедный мой Ландри, она околдовала тебя, да и я едва не подпал под ее чары, — вздохнул Вальвер. — Счастье Флоранс? Вот уж о чем она совсем не думала! Она рассчитывала погубить ее мать… а ты, сам того не подозревая, помогал этой мерзавке Фаусте! — И, погрустнев, юноша добавил: — Флоранс, милая моя!.. Кто знает, может, рядом с отцом она подвергается еще большим опасностям!..
Теперь, когда имя суженой сорвалось с его уст, наш влюбленный только о ней и говорил. А поскольку Ландри Кокнар никогда не уставал слушать о той, кого неизменно называл малышкой, читатель без труда поймет, что волнующая беседа полностью поглотила внимание господина и слуги.
Их путь по-прежнему пролегал вдоль реки. Прекрасно зная пригороды Парижа, которые были тогда намного живописнее, чем сейчас, Ландри Кокнар называл поселки, деревушки и замки, мимо которых они проезжали. Углубляясь в подробности, Ландри с самым скромным видом сообщал массу интереснейших сведений и удивлял Вальвера своей осведомленностью.
— Сударь, вот мы и около Рюэля, — неожиданно возвестил Ландри Кокнар, — куда я и отправлюсь, чтобы выполнить ваши распоряжения. Не угодно ли вам указать мне место, где мы снова встретимся?
— Ты лучше знаешь окрестности. Решай сам, где мне тебя ждать, — ответил Одэ.
— Хорошо, сударь, — согласился Ландри. — Если вам угодно, мы выедем на большую Сен-Жерменскую дорогу. Это направо, примерно в двухстах туазах отсюда.
И они снова выбрались на эту дорогу. Там Ландри Кокнар долго и подробно объяснял что-то своему хозяину, а потом, подхлестнув коня, во весь опор помчался в Рюэль, который находился в двухстах или трехстах туазах. А Вальвер медленно продолжал свой путь по широкой дороге, которая все ближе подходила к реке. Одэ с трудом разглядел утопавший в зелени особняк, который фигурировал недавно в рассказе Ландри как «благородный дом Мальмезона».
Чуть дальше дорога спускалась к самой реке и бежала вдоль нее. На этом месте Вальвер остановился, спешился и подошел к воде. Там он привязал коня к молодой березке, и тот сразу потянулся мордой к густой траве. А всадник уселся под огромным буком, плотная листва которого укрыла путника от палящих лучей ослепительно сиявшего солнца.
За спиной у Вальвера был маленький островок, поросший девственным лесом, без малейших признаков жилья. Слева, у дороги, возвышался большой «благородный» дом, а дальше едва виднелись редкие хижины, окруженные цветущими садами. Это была деревушка де ла Шоссе, как объяснил графу всезнающий Ландри Кокнар.
Не переставая думать о любимой Флоранс, Одэ де Вальвер провел в ожидании около двух часов. Потом он услышал звонкий цокот копыт: это был Ландри Кокнар. Не успел он подъехать, как Вальвер закричал:
— Продукты-то, продукты не забыл?
— Да что вы, сударь! — успокоил юношу Ландри Кокнар. — Я просто умираю от голода, и жажда снова замучила.
— А повозка? — осведомился Одэ.
— Скоро будет, — доложил Ландри. — Ждать ее я, понятно, не стал.
— И правильно сделал, — одобрительно кивнул Вальвер, — ведь я тоже голоден как волк да и в горле пересохло…
Ландри Кокнар проворно соскочил на землю, снял с лошади две корзины и привязал ее к дереву, как поступил раньше его хозяин. Потом слуга выложил на траву содержимое корзин и, выразительно облизнувшись, удовлетворенно заметил:
— Теперь можно и подкрепиться, сударь.
Они уселись рядом и с одинаковым аппетитом принялись за еду. Похоже, времени у них было предостаточно, поскольку никто из них не спешил.
Пока господин и слуга трапезничали на природе, к ним подкатила большая пустая повозка, в которую были впряжены цугом два мощных першерона. Крестьянин, правивший лошадьми, получил приказ поставить повозку в тени, как можно ближе к берегу, и ждать. Чтобы вознице было не так тоскливо, Ландри Кокнар вручил ему — по распоряжению Вальвера — куриную тушку, от которой они отъели крылышки и ножки.
Было уже больше двух часов пополудни, когда Одэ и Ландри снова вскочили в седла. Приблизительно в это же время Пардальян направился в Лувр. Господин и слуга пустили лошадей шагом, оставив крестьянина, получившего от Вальвера нужные указания, присматривать за пустой повозкой. Граф и Ландри Кокнар проехали мимо особняка, который Вальвер прекрасно разглядел с того места, где столь славно отобедал со своим оруженосцем. Верный себе Ландри Кокнар пустился в объяснения.
— Сударь, — проговорил он, — обратите внимание на этот благородный дом.
Вальвер покосился на указанное здание и ответил:
— Дом как дом, большой, каменный, ничего особенного.
— Это замок де ла Шоссе, сударь, — торжественно произнес Ландри Кокнар.
Убедившись, что это название не произвело на юношу никакого впечатления, Ландри добавил:
— Именно здесь, под сенью ветвей сих старых деревьев, наш славный сир, король Генрих IV самозабвенно предавался любви с герцогиней де Бофор. Тогда ее звали просто мадемуазель Габриель д'Эстре.
— В самом деле? — вскинул брови Вальвер. И продолжил так, что нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. — Право, мне приятно созерцать эти деревья, под сенью которых наш великий король ворковал с той, которую называли Прекрасной Габриель.
Они проехали еще с четверть мили. Вдруг Вальвер воскликнул:
— А вот и те, кого мы ищем!
И он показал на группу всадников, которые медленно двигались им навстречу.
— Вон и корабль! — ответил Ландри, кивнув на довольно крепкое судно, которое медленно шло против течения, словно его влекли за собой всадники, находившиеся в нескольких туазах впереди.
— Осторожно, Ландри, — предупредил Вальвер, — смотри, как бы нам себя не выдать.
И он рысцой поехал вперед. Ландри Кокнар уже не держался рядом с хозяином, а следовал за ним, приотстав на четыре шага, как и полагается примерному слуге.
Во главе небольшого отряда, двигавшегося им навстречу, ехал его командир. Все в этом человеке выдавало дворянина. Такое высокомерие и чванство были в те времена очень характерны для испанской знати.
Оказавшись в десяти шагах от этого дворянина, Вальвер заставил своего скакуна выступать медленно и чинно. Конь испанца замер, а всадник гордо застыл в седле. Не доезжая до него двух шагов, Вальвер снял шляпу. Командир отряда тоже обнажил голову. Вальвер изящно поклонился, получив в ответ столь же безупречный поклон, и вежливо, но твердо, как начальник, отдающий приказ подчиненному, сказал:
— Сударь, я тот самый человек, которого вы ждете, чтобы передать ему командование отрядом. Вот предписание. Соблаговолите ознакомиться.
Вытащив из-за пояса пергамент, отнятый у д'Альбарана, Одэ развернул документ и протянул его испанцу. Тот взял большой лист и углубился в чтение, а потом внимательно проверил все печати и подписи. Наконец дворянин вернул бумагу, почтительно поклонился и на чистейшем французском языке спросил:
— Я имею честь говорить с сеньором графом д'Альбараном, не так ли?
— Нет, сударь. Я граф де Вальвер, французский дворянин на службе у ее светлости герцогини де Соррьентес, — ответил Одэ.
— А-а!.. А мне сказали, что меня, по всей вероятности, сменит граф д'Альбаран, — проговорил испанец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50