И если что, напомню…»
Но это не помешало Галигаи присесть в почтительнейшем реверансе и должным образом поблагодарить королеву за оказанную ей, Леоноре, великую честь. Потом она коротко рассказала Марии Медичи о Ла Горель. О герцогине де Соррьентес Леонора даже не заикнулась… Мнительная Мария Медичи немедленно пожелала узнать, что за особа хотела подкупить Ла Горель, но Леонора ответила:
— Не волнуйтесь, мадам. Когда у вас появится оружие, которое я для вас выкую, я открою вам имя вашего тайного врага. И тогда вы легко его одолеете. А пока что положитесь на меня… Могу сказать, что нам удалось перехитрить этого злодея. Он пытался погубить вас, но теперь, благодаря Ла Горель, сам запутается в собственных сетях.
— Да, но все это слишком дорого мне обойдется, если эта женщина потребует, чтобы плата соответствовала значимости услуги, — вздохнула Мария Медичи.
— Успокойтесь, мадам, она и не подозревает, что дело касается самой королевы, — улыбнулась Леонора. — Старая ведьма будет рада и скромному вознаграждению… относительно скромному, разумеется.
— Сколько? — скорбно спросила Мария Медичи.
— Хватит и ста тысяч ливров, — откликнулась Галигаи.
— Сумма приличная, — заметила королева. И с облегчением уточнила: — Но ты права, это относительно немного.
— О, вы сильно ошибаетесь, если полагаете, что вам не придется больше раскошеливаться, — произнесла Леонора с загадочной улыбкой. — Это будет лишь первая выплата. Потом придется снова выкладывать денежки… и немалые. Готовьтесь к крупным расходам, мадам.
Мария Медичи была скуповата и сразу скривилась. Но все же она решительно заявила:
— Если потребуется, я пожертвую не одним миллионом, чтобы выпутаться из этой истории. Ведь сейчас я рискую потерять все… и прежде всего — доброе имя.
Леонора одобрительно кивнула головой. А на губах у нее играла все та же загадочная улыбка — из чего мы можем заключить, что, настаивая на «крупных расходах», Галигаи преследовала собственные цели, о которых королева и не подозревала.
Если маркиза д'Анкр хотела подготовить Марию Медичи к тому, чтобы та раскошеливалась, не торгуясь, то мы должны признать, что Леоноре это вполне удалось. Действительно, королева уже готова была раздавать золото направо и налево — без счета. Конечно, ей было больно с ним расставаться, но она понимала, что лучше потерять часть, чем все.
Приняв сие героическое решение, Мария Медичи подошла к столу, на котором стоял письменный прибор. Взяв перо, она набросала несколько строк и протянула бумагу Леоноре со словами:
— Вот тебе расписка на двести тысяч ливров, которые ты в любую минуту можешь получить у моего казначея Барбена.
Леонора не взяла драгоценную бумагу. Устремив на королеву холодный взгляд, она удивленно спросила:
— Двести тысяч ливров?.. Почему двести?..
Королева не успела и рта раскрыть, как Галигаи сама ответила:
— А, понятно!.. Половина для меня!..
Она выпрямилась, нахмурив брови, презрительно скривила губы и насмешливо произнесла:
— Сто тысяч ливров!.. В сто тысяч ливров оцениваете вы доброе имя Леоноры Дори, маркизы д'Анкр! Как и услуги этой отвратительной ведьмы по имени Ла Горель!.. В ту же сумму, до последнего су!.. Клянусь мадонной, для доброго имени Леоноры это большая честь!.. А я-то, я-то, глупая, из чистой преданности хотела подарить вам то, чему вы изволили назначить столь высокую цену!.. Какой урок, мадам!.. И какое незаслуженное оскорбление!..
Праведный гнев величественной Леоноры ошеломил Марию Медичи. Можно было подумать, что королева здесь — не она, а ее гордая наперсница. Мария Медичи полагала, что расщедрилась, и ожидала только изъявлений благодарности. Она никак не думала, что ее подарок может оскорбить Леонору. И сразу поняла, что совершила серьезную ошибку, которая может привести к еще более серьезным последствиям. С чувством пожимая Леоноре обе руки, королева воскликнула со всей искренностью, на которую только была способна:
— О! Cara mia, как ты могла подумать, что я хотела унизить тебя, оскорбить?!! Как можно? Да ведь это же просто глупо! Ты сейчас так мне нужна, своей беспримерной преданностью ты спасаешь мне больше, чем жизнь!.. Это было бы не только бестактностью, это было бы чистым безумием!.. А я, слава Богу, еще не лишилась рассудка!.. И никогда не была неблагодарной!.. Ты же прекрасно это знаешь!..
Такие бурные и искренние извинения нельзя было не принять. Сообразив это, Леонора смягчилась и промолвила:
— Значит, я ошиблась?
— Конечно, — горячо заверила ее Мария Медичи.
— Тогда соблаговолите ответить, мадам, почему вы выписали эту сумму? — поинтересовалась Галигаи.
— Но ведь ты же сама сказала, что мне придется раскошеливаться не один раз, так? — пробормотала королева.
— Не отрицаю этого, мадам, — сдержанно кивнула Леонора.
— Вот я и подумал: раз ты хочешь уладить все без моей помощи, раз я ничего не буду знать об этом несчастном деле, то я избавлю тебя хотя бы от необходимости платить за меня из своего кармана. Расходы ведь предстоят немалые, — объяснила Мария Медичи. — Именно потому и я предложила тебе эти сто тысяч. Как видишь, ничего унизительного для тебя тут нет. Это золото будет потрачено на меня. Надеюсь, что теперь ты не станешь от него отказываться.
— Конечно, нет, — проговорила Леонора и спокойно положила протянутую ей расписку в карман. Вздохнув, Галигаи добавила: — Боюсь только, что от этой суммы скоро не останется ни ливра, и мне придется снова обратиться к вам за деньгами.
Женщина заявила это с удрученным видом, украдкой наблюдая за королевой. Как мы уже сказали, Мария Медичи решила денег не считать. Даже не поморщившись, она спокойно ответила:
— Сколько понадобится, столько и выпишу. Вот и все. Надо уметь идти на жертвы, если уж они неизбежны…
Тонкая улыбка тронула губы Леоноры. И у Галигаи хватило наглости упрекнуть королеву:
— Если бы вы сразу все объяснили, этого печального недоразумения не произошло бы.
— Ты мне и слова не дала сказать! — пожаловалась Мария Медичи. — И остановить тебя было невозможно. Так возмутилась, что просто ужас!.. Не хочу тебя корить, милая моя Леонора, но нельзя быть такой обидчивой.
— Вы правы, мадам, — признала Леонора с виноватым видом. — Прошу вас извинить меня. Видите ли, я сегодня какая-то взвинченная, нервная…
— Отчего же? — ошеломленно воззрилась на нее Мария Медичи.
— И вы еще спрашиваете?.. — вскричала Галигаи. — Ради вас я приношу себя в жертву… Думаете, мне легко было решиться на такое?!
С трудом сдерживая ярость, она продолжала:
— Эта девушка, мадам… она дочь Кончини… Его дочь, его!.. А мне приходится ей улыбаться… Мне! О, как это тяжко, мадам, как тяжко!..
— Да-да!.. — закивала головой королева. — Какая же я глупая! Я об этом и не подумала!.. Бедная Леонора, как я тебе сочувствую!
Эти слова были полны фальши. Но Мария Медичи тут же с искренним беспокойством добавила:
— Надеюсь все же, что ты найдешь в себе силы преодолеть отвращение… оно вполне естественно, я понимаю… Иначе… Если ты не сможешь… если возьмешь назад свое обещание… это обернется для меня величайшим несчастьем!.. И не только для меня, но и для всех нас… Ведь мое падение…
— Увлечет всех нас в пропасть, верно? — прервала ее Леонора. Глаза маркизы д'Анкр сверкнули.
— Увы, это так, — простонала Мария Медичи, которая ничего не заметила.
В душе королева торжествовала. Она сочла, что ее скрытая угроза привела Леонору в трепет. Как же Мария Медичи заблуждалась! Ей следовало бы знать, с кем она имеет дело! А Галигаи думала:
«Напугать меня решила!.. Поспешила напомнить, что, спасая тебя, я действую и в собственных интересах!.. А ты, стало быть, ничем нам не обязана!.. Per Dio, да я лучше тебя понимаю, что твое падение — это наша гибель!.. Только не жди, что я в этом признаюсь!..»
И Леонора заговорила с мрачным спокойствием, от которого Марию Медичи бросило в дрожь:
— Да, мадам. Мне известно, что нас ненавидит весь двор, начиная с короля. Не приходится сомневаться, что вы — наша единственная опора и что без этой опоры мы пропадем… Но вы должны понимать, что, зная это… не один год… я приняла кое-какие меры предосторожности… и уже достаточно давно. Если вы падете, мадам… а вы падете, если я вас оставлю… — Мария Медичи вздрогнула от испуга. А Леонора хладнокровно продолжала: — Если вы падете, вам конец… после таких потрясений не выживают… Мы же не будем дожидаться, когда эта буря сметет и нас… Уверяю вас, мадам, что все будут страшно рады от нас избавиться и никто не воспротивится нашему отъезду. Наоборот, нам поспешат помочь. Конечно, мы чего-то лишимся. Но вы сами только что так прекрасно сказали: «Надо уметь идти на жертвы, если уж они неизбежны.» Мы вернемся в Италию, мадам. И сколько бы мы здесь ни потеряли, будьте уверены, что у Кончини хватит средств, чтобы купить маленькое княжество, где мы будем спокойно доживать свои дни, окруженные почетом и уважением. Как видите, наша участь будет сильно отличаться от вашей… если в один прекрасный день вы падете.
Галигаи говорила так уверенно и рассуждения о принятых мерах настолько соответствовали ее предусмотрительной натуре, что Мария Медичи поверила Леоноре на! слово. Зная, что в одиночку ей не устоять, королева страшно испугалась и взмолилась:
— Леонора, ты ведь не бросишь меня в беде!.. Что я, poveretta, без тебя буду делать?..
Кинув на Марию Медичи быстрый взгляд, Галигаи поняла, что довела ее до нужного состояния: королева совсем потеряла голову и была готова на любые уступки. Бледная улыбка тронула губы Леоноры. Живописав королеве пропасть, в которую та неизбежно упала бы, не веди ее твердая рука, маркиза д'Анкр решила успокоить свою венценосную подругу:
— Что вы, мадам! Я дала вам слово, а вы давно уже могли убедиться, что я всегда выполняю свои обещания. Не волнуйтесь: я сделаю все, что сказала… хоть пойти на это мне так трудно, так тяжко…
Мария Медичи облегченно вздохнула. У нее словно гора с плеч свалилась. Она была уверена, что Леонора сдержит свое слово. Будучи чудовищной эгоисткой, королева пропустила мимо ушей все остальное. Ее совершенно не волновало, что Леоноре будет «так трудно, так тяжко». Но, успокоившись, Мария Медичи все же продолжала причитать:
— Неужели ты думаешь, что я не знаю: без тебя мне не удержаться?.. К чему же эти страшные угрозы?..
— Я не угрожала вам, мадам… — мрачно откликнулась Галигаи. — И не собиралась покидать вас в трудную минуту. Это вам пришла странная охота усомниться в моей беззаветной преданности и совершенном бескорыстии… Ведь это вы бросили мне в лицо чудовищное обвинение… мол, если я, не жалея себя, стремлюсь спасти вас, то лишь потому, что преследую собственные интересы… С болью в сердце я была вынуждена объяснить вам, как жестоко вы заблуждаетесь.
— Я не говорила ничего подобного! Ты сама все это сочинила! — возразила Мария Медичи.
— Не говорили, согласна. Вы ограничились намеком. Но вы так думали, и я это прекрасно поняла, — горько усмехнулась Леонора.
До сих пор Галигаи рассуждала ледяным тоном с налетом холодного презрения. Но внезапно Леонора смягчилась и с волнением, которого словно бы не сумела скрыть, добавила:
— Я почувствовала это, мадам, и мне стало так больно, что и выразить невозможно!
Волнение это — то ли настоящее, то ли притворное — передалось и Марии Медичи. На этот раз королева заговорила совершенно искренне:
— Какая же я все-таки… Сначала унизила тебя и оскорбила… А ведь не хотела… А теперь ты меня жалеешь… Ах, от меня одни огорчения…
— Зачем вы сомневаетесь в нас? — продолжала Леонора с нарастающей горячностью, будто и не слышала слов Марии Медичи. — Ведь вам же известно, что я и Кончини остаемся здесь лишь потому, что любим вас и преданы вам. Если бы мы думали лишь о собственной выгоде, то уже давно уехали бы куда-нибудь подальше… А мы все еще здесь и рискуем жизнью, а опасность с каждым днем нарастает… я уж и не говорю о прямых оскорблениях и страшных унижениях, которые мы вынуждены покорно сносить — ежедневно и ежечасно… Но мы не покидаем вас… почему? Вы прекрасно это знаете… во всяком случае, я так считала. Потому что мы очень к вам привязаны… настолько, что наша верность Вашему Величеству сильнее страха смерти.
Огромным усилием воли Леонора взяла себя в руки и с видом покорной жертвы закончила грустным тоном, в котором сквозило глубокое разочарование:
— Я полагала — и наша испытанная преданность и верность давали мне, смею надеяться, на это право — что у вас не может быть никаких сомнений относительно наших чувств к вам. Похоже, я ошибалась… Но не будем об этом….
Леонора встала, сделала глубокий реверанс и застыла в позе совершенного почтения, как предписывал этикет.
К этому приему Галигаи обычно прибегала в тех случаях, когда хотела склонить королеву к чему-то, от чего та увиливала, и когда добивалась от Марии Медичи какой-нибудь особой милости или крупного подарка. Прием этот пускался в ход довольно часто — и всегда с неизменным успехом. И неудивительно: Леонора уже много лет служила Марии Медичи. И та привыкла непринужденно болтать с ней, по большей части — на родном языке. Откровенные разговоры с Леонорой были необходимы королеве как воздух. Во время этих бесед Мария Медичи отдыхала душой, забывая о невыносимо скучном этикете. Именно поэтому напускная официальность Галигаи всегда действовала безотказно: королева легче переносила плохое настроение и грубость своей наперсницы, чем такие вот церемонные позы. Они были для Марии Медичи настоящим кошмаром. И она быстро уступала.
«Ну вот, опять она будет дуться! Этого еще не хватало! Ах, бедная я, бедная! Теперь из нее слова не вытянешь!» — уныло подумала королева.
По старой привычке она сделала вид, что ничего не заметила. И продолжала говорить, как ни в чем не бывало. Но, как она ни пыталась расшевелить Леонору, та ограничивалась почтительными междометиями и еще более почтительными реверансами.
Королеве это быстро надоело. Она знала, что Галигаи могла вести себя так не один день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50