Жакмен увидел, что еды там явно поубавилось. И бутылок стало намного меньше. Мы помним, что Пардальян заплатил хозяину вперед, так что тому не было резона проявлять особую услужливость. Жакмен заколебался, но, будучи честным человеком, сказал:
— Сударь, мне велено выполнять любые ваши распоряжения. Посему я вас запру и вернусь лишь в условленный час. Но позвольте вам заметить, что это будет не так скоро.
Кивнув на пустые бутылки, он заключил:
— Боюсь, у вас в горле пересохнет.
— Вот черт, об этом-то я и не подумал! — озадаченно пробормотал Гренгай.
Краем глаза он вопросительно посмотрел на Эскаргаса. Даже не повернув головы, тот пробурчал:
— Не подыхать же нам тут от голода и жажды!
— Да так и от скуки околеть можно! — поддержал товарища Гренгай. И снова обратился к трактирщику: — Вы молодчина, мэтр Жакмен, и я вам очень признателен. Принесите нам еды и вина на целый день. На ваше усмотрение. Я вполне доверяю вашему вкусу. Вот только… — И он взглянул на Фаусту: — Вы, верно, сами закажете то, что вам больше по душе?
Фауста презрительно пожала плечами, и Гренгай продолжал:
— Нет?.. Как вам угодно… Ступайте же, мэтр Жакмен — да поторопитесь.
Гренгай вышел в коридор вместе с трактирщиком, закрыл дверь и привалился к ней спиной.
— Держите. Это спасет вас от жажды, — улыбнулся мэтр Жакмен, поставив перед Гренгаем две корзины, в каждой из которых было по дюжине бутылок.
Потом трактирщик отправился наверх и вскоре вернулся с двумя огромными корзинами снеди. Приоткрыв дверь, Гренгай просунул в щель одну за другой все четыре корзины, а потом и сам вошел в погреб. Мэтр Жакмен запер снаружи дверь на два оборота ключа.
Эскаргас вложил шпагу в ножны и принялся помогать Гренгаю выгружать на стол еду и питье.
Все это время Фауста сидела рядом с д'Альбараном. Ее обуревали мрачные мысли. Она так глубоко задумалась, что даже не замечала робких попыток раненого привлечь ее внимание так, чтобы стражи ничего не заметили.
Тогда д'Альбаран сделал отчаянное усилие и, обливаясь холодным потом и закусив губу, чтобы не закричать от нестерпимой боли, с трудом приподнял раненую руку, схватил Фаусту за край колета и резко дернул…
— Бедный мой д'Альбаран, тебе плохо? — тихо спросила женщина, глядя на верного слугу.
Обессилев от перенапряжения, раненый старался превозмочь приступ дурноты. Д'Альбаран хотел что-то сказать и не смог открыть рта. При этом великан не сводил со своей госпожи настойчивого, неотступного, очень выразительного взгляда. Фауста поняла, что д'Альбаран пытается ей сообщить что-то очень для нее важное.
Она осторожно склонилась над раненым гигантом, почти приложив ухо к его губам, и он чуть слышно прошептал одно слово… одно только слово!
Но слово это точно обладало магической силой: бесстрастное лицо Фаусты на миг просияло, а в ее прекрасных черных глазах блеснул зловещий огонек.
Она слегка выпрямилась и вопросительно посмотрела на д'Альбарана. Испанец показал глазами на свой колет. Фауста потрогала то место, куда упал выразительный взгляд великана.
Нащупав карман, она ловко запустила туда руку. Все это было проделано с поразительной быстротой. В следующий миг Фауста сжимала в маленьком кулачке какой-то крохотный предмет, а глаза ее победно блестели. Теперь уже она сама приложила губы к уху раненого и шепнула ему несколько слов. Он моргнул в знак того, что все понял, потом закрыл глаза и, похоже, лишился чувств. Но на мертвенно бледных губах д'Альбарана блуждало слабое подобие улыбки, и Фауста сообразила: преданный ей до смерти, он забыл про боль и радовался, что, даже истекая кровью, сумел угодить своей госпоже и оказать ей очень важную услугу.
Поднявшись на ноги, Фауста отошла подальше от своих стражей. Занятые своим делом, они не обратили ни малейшего внимания на ее переговоры с д'Альбараном, которые длились не больше минуты. В любом случае Эскаргас и Гренгай не придали бы этому никакого значения: раненый застонал, она склонилась над ним, успокаивая его. Это же так естественно!
Потом Фауста снова развязно подошла к Эскаргасу и Гренгаю с добродушной улыбкой, чуть насмешливой и немного простоватой — такой же, как в первый раз, когда красавица бесцеремонно чокалась со своими стражами.
Подошла и стала перебирать бутылки, проверяя, что за вина им принесли.
— Смотрите-ка! И вам захотелось промочить горло! — пошутил Эскаргас.
— Если вам угодно предложить нам еще несколько миллионов — давайте, не стесняйтесь! — насмешливо проговорил Гренгай. — Ключа-то у нас уже нет!
— Так что искушать нас теперь не имеет смысла, — подчеркнул Эскаргас.
Фауста повернулась к ним и, будто не слыша их слов, возмущенно заявила:
— Так я и знала!.. Этот глупый трактирщик не принес ни одной бутылки анжу… А это мое любимое вино!
— Сами виноваты! — упрекнул ее Гренгай. — Чего же раньше-то молчали?
— До того ли мне было! — взорвалась Фауста. И, кивнув в сторону Эскаргаса, пояснила: — Он меня чуть не проткнул шпагой!.. Сами посудите, могла ли я думать о вине?!!
Неожиданно успокоившись, она властно произнесла.
— Трактирщик, по-моему, еще не ушел… Я слышу его шаги… позовите его и распорядитесь, чтобы он время от времени заглядывал сюда… вдруг нам еще что-нибудь понадобится…
Мужчины собирались отказаться, но она не дала им заговорить. Пожав плечами, герцогиня с самым добродушным видом заявила:
— Вы так осторожничаете, что просто смешно. Неужели вы считаете, что я голыми руками сумею скрутить таких силачей, как вы? К тому же, у вас преогромные шпаги… Понятно, что вы меня не боитесь… И правильно делаете… Послушайте, не надо преувеличивать. И раз уж нам придется провести весь день в этой отвратительной конуре, не будем отказывать себе в маленьких удовольствиях!.. Ну, зовите же трактирщика!..
Оба решили, что она, пожалуй, права. Действительно, они слишком уж осторожничали.
— А ведь и впрямь, ключ-то мы отдали, так что ничем не рискуем… — заметил Эскаргас.
— К тому же, мы при шпагах, а они безоружны, и им нас не скрутить, как изволил выразиться этот господин, — поддержал приятеля Гренгай.
— Раз уж мы все сидим взаперти… — задумчиво пробормотал Эскаргас.
— Да, сударь прав: не будем отказываться от невинных радостей, — подытожил Гренгай.
Внешне бесстрастная, Фауста слушала их, затаив дыхание. Когда же они забарабанили в дверь эфесами шпаг и стали в полный голос звать хозяина, в глазах у нее снова вспыхнул победный огонек, а губы тронула загадочная улыбка.
Если бы Эскаргас и Гренгай увидели эту улыбку, то сразу догадались бы, что их пытаются обмануть. К несчастью, они стояли спиной к Фаусте и ничего не заметили.
Фауста оказалась права: трактирщик все еще был поблизости. И сразу же поспешил на зов.
— Мы тут подумали, мэтр Жакмен… — крикнул Гренгай через дверь.
— Вам ключ вернуть? — покладисто спросил хозяин.
— Да нет же, черт побери! — завопил Гренгай. — Пусть останется у вас. Просто мы бы не хотели просидеть тут до вечера, ни разу вас не увидев… Понимаете? Вдруг нам что-нибудь понадобится!..
— Я так и знал! — ответил мэтр Жакмен, громко рассмеявшись. — Я нарочно задержался у лестницы, чтобы дать вам время подумать.
— Вот молодец! — обрадовался Эскаргас.
— Я буду спускаться к вам каждый час, — продолжил трактирщик. — Вас это устраивает?
— Вполне, — заверил его Гренгай.
— Мое анжуйское вино, — громко вмешалась Фауста. — Скажите, чтобы принес шесть бутылок.
— Слышите, мэтр Жакмен? — спросил Эскаргас.
— Будет сделано, — ответил тот.
Не прошло и двух минут, как ключ в замке повернулся и дверь приоткрылась. Фауста нарочно отошла подальше. Тогда Гренгай впустил мэтра Жакмена, и тот поставил на стол шесть бутылок. В то же время Эскаргас не сводил глаз с герцогини. Он наблюдал за ней, не таясь, и демонстративно держал руку на эфесе шпаги.
Мэтр Жакмен шагнул к двери, и Фауста, которая ничего не делала просто так, властно приказала ему:
— Не забудьте вернуться через час: у меня будут для вас распоряжения.
Мэтр Жакмен сразу понял, что имеет дело с важным господином, привыкшим к беспрекословному повиновению. Впрочем, сам Пардальян велел трактирщику относиться к этому сеньору со всевозможным почтением и ни в чем не отказывать загадочному пленнику. Единственное ограничение: не выпускать его из погреба до сумерек, то есть до восьми вечера. Хозяин согнулся в низком поклоне и ответил:
— Непременно, монсеньор!
И вышел, не забыв запереть за собой дверь на два оборота.
Тогда Фауста приблизилась к столу. Казалось, ее интересуют только бутылки с анжуйским вином, которыми она откровенно залюбовалась.
— Ну, наконец-то, — воскликнула герцогиня. — Вот это вино.
Вдруг она обеспокоенно заметила:
— А не подделка?
— Это легко проверить, — отозвались стражи.
В мгновение ока были откупорены две бутылки. Все трое уселись за стол и сдвинули наполненные до краев кружки. Эскаргас и Гренгай привычно выпили вино залпом.
— Хорошо! — крякнул Эскаргас.
— Замечательно! — выдохнул Гренгай.
А Фауста потягивала вино маленькими глотками, как тонкий ценитель.
— Сойдет, — заметила она, отпив половину. И поставила кружку перед собой.
Снова завязался разговор. Теперь Эскаргас и Гренгай были спокойны. Фауста вроде бы смирилась с участью пленницы. Ведь они уже не могли выпустить ее из погреба. И даже если бы они свалились под стол, перебрав вина, — чего они делать никак не собирались — им можно было не волноваться. Сначала они пребывали в чрезмерном напряжении, теперь же потеряли всякую бдительность.
По просьбе Фаусты один из стражей вытащил из кармана карты. И она села играть со своими «тюремщиками». Если бы Пардальян увидел, с какой страстью она сражается с ними, он был бы просто поражен: женщина спорила до хрипоты, ошибалась на каждом шагу, била кулаком по столу, ругалась, как извозчик, при каждой неудаче и пыталась хитрить, но так неловко, что обман сразу же раскрывался.
Понятно, что Фауста безнадежно проигрывала. Не подозревая подвоха, мужчины шумно радовались каждому ее промаху и не могли налюбоваться на кучку золота, быстро росшую на столе; страшно довольные, Гренгай и Эскаргас думали, что денек выдался просто на славу: они пили, закусывали, играли в карты и… выигрывали, черт возьми!
Так продолжалось с полчаса. Потом д'Альбаран стал метаться и хрипеть. Увлеченная игрой троица не обратила на это никакого внимания. Тогда великан захрипел громче, и мужчины наконец услышали его стенания. Фауста же так углубилась в игру, что забыла обо всем на свете — какое тонкое притворство! — и им самим пришлось напомнить ей, что больному нужна помощь. Герцогиня очень неохотно отложила карты.
Это рассмешило Эскаргаса и Гренгая. Подойдя к больному, они обнаружили, что у него сбилась повязка, которую необходимо поправить.
— Подождите немного, — обратились они к Фаусте, — это займет не больше пяти минут.
И оба склонились над раненым, на время забыв о пленнице.
А она поднялась со своего места и наполнила три кружки. Покосившись на стражей, Фауста увидела, что они стоят к ней спиной, полностью занятые д'Альбараном. Быстрым и выверенным движением герцогиня поднесла руку к их сосудам.
Пальцы Фаусты сжимали предмет, который она извлекла из кармана д'Альбарана: это был маленький флакон с прозрачной, как слеза, жидкостью. Приблизительно половину она вылила в одну кружку, а все остальное — во вторую.
Затем с потрясающим хладнокровием женщина отступила на два шага, спокойно сунула пустой флакон в карман, развернулась на каблуках и подошла к раненому. Она снова прикинулась добродушным парнем. Больному она сказала несколько ободряющих, ничего не значащих слов. А за спиной у стражей она кивнула ему головой. Он все понял и слабо улыбнулся.
Закончив перевязку, все трое снова сели за стол. И все трое сделали это с удовольствием. Даже Фауста на сей раз не притворялась.
Она сразу схватила свою кружку, стукнула ею по сосудам «тюремщиков» и заявила, что пьет за их здоровье. Гренгаю и Эскаргасу ничего не оставалось, как последовать примеру герцогини. Выпив, мужчины сморщились и заглянули в свои кружки. Впрочем, сделали они это машинально. У них не возникло никаких подозрений.
— Что это за дрянь? — удивились стражи.
— Верно, осадок со дна, — спокойно предположила Фауста.
Она взяла другую бутылку, снова наполнила кружки и сказала:
— Посмотрим, что в этой.
На сей раз мужчины были осторожнее и не стали пить залпом. Распробовав вино, оба успокоились.
— Хорошо пошло! — улыбнулся Эскаргас, снова берясь за карты.
— Все в порядке! — отозвался Гренгай. И благоразумно добавил: — Теперь не будем допивать остатки.
Игра возобновилась. Минут через десять Фауста с удовлетворением отметила, что снадобье начинает действовать: стражи покачивались, как пьяные, трясли головами, отчаянно зевали и с трудом раздирали тяжелые, словно налившиеся свинцом веки.
Они сообразили, что с ними происходит что-то странное. Но даже не успели понять, что же случилось. Развязка наступила почти мгновенно. Эскаргас вдруг стал заваливаться набок: он попытался ухватиться за стол, но соскользнул с табурета и затих.
Нет, он не умер: сразу же раздался оглушительный храп.
Видя, что товарищ падает на пол, одурманенный Гренгай вяло подумал, что «проклятая герцогиня» все-таки их провела. Их, стреляных воробьев! Их, коренных парижан! Гренгай сделал отчаянное усилие, чтобы встать, и зашевелил губами, но не издал ни звука. Рухнув рядом с приятелем, он тоже захрапел.
Фауста поднялась с места. Первым делом она посмотрела на часы и улыбнулась. Потом дала знак двум головорезам, которые лежали на тюфяках… и то ли спали, то ли притворялись. Гиганты тут же набросились на беспомощных «тюремщиков» и немедленно их разоружили. А Фауста спокойно поинтересовалась:
— Сколько они так проваляются?
— Часов до четырех дня, никак не меньше, — уточнил д'Альбаран.
— Сейчас только девять утра, — прикинула Фауста. — А я надеюсь покончить со своим делом задолго до четырех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50