Так что я вас покидаю, мадам. Еще раз извините за то, что вынужден оставить вас в таком месте. Но я уже имел честь сообщить вам, что вы здесь не задержитесь. С наступлением темноты дверь отопрут, и вы будете свободны — и вы сами, и ваши люди.
Будто песнь ликующих фанфар, прозвучало для Фаусты слово «свободны». Но это было так неправдоподобно, что она не смела поверить собственным ушам. И женщина спросила:
— Что вы подразумеваете, говоря — «свободны»?
— Да все, что может означать это слово, черт возьми! — удивленно ответил Пардальян. — Вы будете располагать собой. После того как стемнеет, вы вольны делать что хотите. Хотите — оставайтесь здесь, хотите — уходите… Куда хотите, когда хотите, с кем хотите и как хотите, дело ваше! Одним словом, вы будете свободны! По-моему, тут и объяснять нечего!
Да, теперь Фауста все поняла. Это было невероятно, это не укладывалось в голове, но это было правдой: Пардальян мог держать ее в плену или хотя бы поставить какие-то условия, потребовать выкуп, а он просто отпускает ее на свободу! Ее, Фаусту, своего смертельного врага! От этого великодушия женщина на миг растерялась и утратила дар речи.
— Неужели вы рассчитывали провести в плену всю оставшуюся жизнь? — пошутил Пардальян.
— Вы говорили, что постараетесь запереть меня надолго, — напомнила она.
— В самом деле?.. — удивился шевалье. — Ах да… Этим я хотел сказать, что посажу вас под замок до вечера. А держать вас в заточении дольше я просто не могу.
Она с изумлением смотрела на него. Начиная терять терпение, он пожал плечами и воскликнул:
— Жалко мне вас, герцогиня! Сколько бы вы ни пытались, вам никогда, слышите, никогда не удастся меня понять!.. Если вы мне понадобитесь, вас не спасет ни целая армия, ни неприступная крепость… И вот тогда уж я вас не выпущу, ручаюсь!.. А вы решили, что я низко воспользуюсь слепым случаем!.. Фи!.. Вы совсем меня не уважаете. Кажется, я не давал вам ни малейшего повода так оскорбительно обо мне думать… Прощайте, мадам!
Пардальян развернулся на каблуках, махнул рукой Гренгаю и Эскаргасу и пошел прочь.
— Погодите! — крикнула Фауста.
Пардальян остановился, медленно оглянулся и устремил на нее вопросительный взгляд.
— Знайте, что у меня и в мыслях не было нанести вам подобного оскорбления, — серьезно проговорила Фауста. — Вам же прекрасно известно, Пардальян, что только вас я и уважаю — единственного человека на свете.
— Это все, что вы хотели мне сказать? — холодно спросил Пардальян.
— Нет, — покачала головой герцогиня. — На любое великодушие Фауста отвечает великодушием. Даже на ваше, Пардальян. И мне хочется достойным образом вас отблагодарить.
— Чем же? — насмешливо поинтересовался Пардальян.
— Я хочу отдать вам маленькую Лоизу, — пояснила Фауста, расчетливо понижая голос.
Пардальян устремил на нее пытливый взор старого инквизитора. Красавица мягко улыбнулась, словно взволнованная радостью, которую собиралась ему подарить. Шевалье подумал:
«Не лукавит ли?.. Похоже, нет… От нее всего можно ожидать — и плохого, и хорошего!.. А потом, у нее просто не было времени измыслить для меня очередную западню. Сейчас все и выясним, черт возьми!»
Он улыбнулся и простодушно заявил:
— Я же вам говорил, что вы сами к этому придете.
— К этому вынуждает меня ваше поразительное благородство, — откликнулась Фауста.
— Причины вашего поступка меня на занимают, — пожал плечами Пардальян. — Главное, что вы решились… Ну, говорите, герцогиня, я вас слушаю. Излишне уточнять, что я сгораю от нетерпения.
А про себя он добавил:
«Клянусь Пилатом, вот я и загнал тебя в угол!.. Поглядим, как ты поведешь себя дальше».
Но Фауста немедленно извернулась, как угорь. Она самым натуральным образом изумилась:
— Но я же вам все сказала!
— Ну-ну! — улыбнулся Пардальян, отвечая скорее себе, чем ей. И с прежним простодушием заметил:
— Простите, мадам, но по-моему, вам есть что добавить.
— Что же? — удивленно взглянула на него Фауста.
— Раз уж вы готовы отдать мне Лоизу, я должен знать, куда за ней отправиться, — терпеливо пояснил шевалье.
— Справедливое замечание, — согласилась герцогиня. — Но я вижу, Пардальян, что вы меня не совсем поняли. Я сказала, что намерена вернуть вам малышку. И я свое слово сдержу! Но я не говорила, что отдам вам девочку прямо сейчас.
— А жаль. Рано я обрадовался, — посетовал Пардальян удивительно благодушным тоном.
— Я очень сожалею, поверьте, — проникновенно произнесла Фауста. — Но пока что никак не могу сказать вам, где малышка. Понимаете, шевалье? Не могу.
— Понимаю, герцогиня, понимаю, — сочувственно закивал Пардальян. — Но попрошу вас об одном: не заставляйте меня ждать слишком долго, хоть я и не спешу. Я стар, мадам, и перед тем, как отправиться на тот свет, я бы хотел обнять эту девочку. Понимаете?
— Прекрасно понимаю, — заверила его красавица. — Не переживайте! Точный день я назвать пока не могу, но думаю, что долго ждать вам не придется. Самое большее — несколько суток. В нужное время я вас извещу, не волнуйтесь. Вы все еще живете в гостинице «Золотой ключ»?
— Нет в «Золотом ключе» теперь слишком опасно… Но вы все равно можете оставить там для меня записку. Не сомневайтесь, мне передадут.
— Хорошо, договорились, — улыбнулась Фауста. — Через несколько дней ждите вестей. До свидания, шевалье.
— До свидания, герцогиня, — с поклоном произнес Пардальян.
И он ушел, ухмыляясь в усы. Если бы Фауста увидела лицо шевалье, ей бы стало не по себе. А он думал:
«Значит, ей нужно несколько дней, чтобы устроить мне ловушку… Похоже, мадам еще не придумала, как это сделать. Во всяком случае, понятно, что она готовит мне сюрприз». И с присущей ему беззаботностью он сказал себе: «Ладно, там видно будет!»
Гренгай и Эскаргас последовали за шевалье, не забыв запереть дверь на два оборота ключа. В коридоре они обнаружили достойного трактирщика.
— Мэтр Жакмен, — обратился к нему Пардальян, — смотрите, чтобы эти господа ни в чем не испытывали нужды. Вот прекрасный случай проявить все ваши кулинарные таланты. Предупреждаю, что эти люди весьма разборчивы, им трудно угодить!
— Я постараюсь, сударь, — пообещал трактирщик, напуская на себя скромный вид. Было ясно, что мэтр Жакмен в себе уверен!
— Распоряжения будете получать от моих спутников. Они перед вами, — продолжал шевалье, указывая на Гренгая и Эскаргаса. — Слушайтесь только их. Повинуйтесь им беспрекословно.
— Можете не сомневаться, господин шевалье, — с поклоном заверил Пардальяна трактирщик.
— Все расходы я беру на себя. И оплачу их заранее.
— Как. вы можете… — всплеснул руками хозяин.
— Господин Жакмен, дорогой мой, — перебил его Пардальян, — я знаю, что вы мне полностью доверяете. Но я уезжаю и не знаю, когда вернусь. А, может, и не вернусь вовсе. Так что придется вам взять эти деньги.
Достав из кармана кошель, он вручил его трактирщику. Тот принял плату без возражений, привычно взвесив мешочек на ладони. Через сетку было видно, что он полон золотых монет. Трактирщик возликовал: чего бы ни потребовали от него шесть человек в течение суток, в этот день мэтр Жакмен заработал больше, чем за целый месяц. И хозяин таверны поблагодарил Пардальяна:
— Вы по-прежнему самый щедрый человек на земле, господин шевалье!
— Должен вас предупредить, что вы меня сильно огорчите, если примете хоть одну монету из рук запертых в погребе особ, — строго сказал Пардальян. — И еще предупреждаю, что я совершенно не переношу таких огорчений…
— Будьте спокойны, сударь. Вы заплатили мне по-королевски! — воскликнул трактирщик, прижав руки к груди.
— Вы разумный человек, мэтр Жакмен, — усмехнулся шевалье. — Последние наставления получите наверху. А теперь ступайте.
Хозяин поднялся по лестнице, а Пардальян проинструктировал Гренгая и Эскаргаса. Это не заняло много времени. Уже поставив ногу на первую ступеньку, Пардальян вдруг обернулся и резко бросил:
— Да, чуть не забыл: если хоть один из пленников сбежит раньше времени, мой сын Жеан, ваш хозяин и друг, сделавший вас богатыми людьми, неизбежно погибнет. Ему не спастись, слышите, не спастись — и в его смерти будете повинны именно вы!
Он на миг задержал взгляд на их лицах, мягко улыбнулся и отправился наверх, бормоча себе под нос:
— Теперь этой дьявольской Фаусте никакое золото не поможет. Пусть говорит и делает что угодно: они ее не выпустят.
Как мы видим, Пардальян предусмотрел все — буквально все.
XIX
ЛА ГОРЕЛЬ
Приблизительно тогда же, когда переодетая мужчиной Фауста стала пленницей Пардальяна, то есть около семи часов утра, в особняке герцогини де Соррьентес приоткрылась маленькая дверь, выходившая в тупик, и из нее выскользнула какая-то женщина. Прижимаясь к стене, она быстро засеменила по безлюдной в этот ранний час улице Сен-Никез.
Это была Ла Горель, которая уже мелькала среди персонажей нашей истории, но до сих пор оставалась в тени, потому что сидела взаперти в особняке герцогини де Соррьентес, а мы рассказываем читателю только о тех людях, которые что-то предпринимают.
Теперь начала действовать и Ла Горель — потому-то мы о ней и вспомнили. Конечно, это фигура второстепенная, но все равно нам следует познакомиться с ней поближе, иначе трудно будет понять ее поступки. Пусть читатель не волнуется: много времени это не займет.
Возраст Ла Горель не поддавался определению. Ей можно было дать от сорока до шестидесяти лет. Не красавица. Но и не дурнушка. Какое-то неопределенное лицо, не вызывающее ни симпатии, ни антипатии.
Вот и все о внешности этой особы. Перейдем теперь к ее моральным качествам.
Она не была ни доброй, ни злой. В душе ее таилась единственная страсть — пламенная, всепоглощающая страсть к золоту. Когда Ла Горель думала о золоте, видела золото, трогала золото, она оживлялась, расцветала — и лишь в такие минуты пробуждалась к жизни. За золото эта женщина могла быть доброй, заботливой, беззаветно преданной. Если золота было чуть больше, она готова была на любую жестокость, любую низость, любую измену. А без золота Ла Горель не жила, а лишь существовала, ничего не понимая, не чувствуя, не осознавая…
Но последуем за ней.
Дойдя до улицы Сент-Оноре, Ла Горель приблизилась к человеку, который ждал ее на мостовой возле богадельни. Это был Стокко. Тог самый Стокко, которого час или два назад мы видели в нищенских лохмотьях, с повязкой на лице, что, впрочем, не помешало Пардальяну узнать его.
Судя по тому, что негодяй прервал охоту, успешное завершение которой сулило ему кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч ливров, встреча эта была для него чрезвычайно важной. Или он просто выполнял приказ, что представляется нам более вероятным, поскольку Стокко взглянул на Ла Горель без особой любезности. Страшно вращая глазами, он прорычал:
— Старая ведьма, где тебя носит?! Я тут уже целых пять минут околачиваюсь! — Мерзавец врал! Он сам только что пришел. — Взгреть бы тебя как следует…
Елейным голосом Ла Горель смиренно извинилась за то, что заставила ждать «сеньора» Стокко. Бандит грубо перебил ее и скомандовал:
— Ну, двигай за мной… и ближе, чем на четыре шага, не подходи… я не желаю, чтобы меня видели рядом с такой мегерой!.. И моли своего хозяина Сатану, чтобы донесение заинтересовало синьора маршала, иначе я с тебя семь шкур спущу!..
Любой другой на месте Ла Горель испугался бы до полусмерти и убежал от Стокко без оглядки. Но у нее были, похоже, серьезные основания ни за что не отступать; она проглотила все оскорбления и покорно поплелась за головорезом, держась от него в четырех шагах, как и было приказано.
Через несколько минут они уже были в кабинете, где находились Леонора и Кончини. Леонора сидела в кресле и не сводила глаз со своего мужа, а тот нервно бегал по комнате взад-вперед. Стокко представил маршалу Ла Горель, проговорив по-итальянски:
— Монсеньор, вы приказали, и я привел эту старую свинью. Только я ее не знаю и знать не хочу, а заикнулся про нее так, на всякий случай. Вы с ней построже, монсеньор, и если она просто языком трепала, вы мне только мигните, и я душу из нее вытрясу — да и отправлю прямо в пекло.
Ла Горель и бровью не повела: похоже, она ничего не поняла. А Кончини лишь кивнул в знак согласия. И сразу перешел к делу:
— Вы собираетесь сообщить мне важные сведения, касающиеся девушки по имени Флоранс, не так ли?
Вопрос был задан по-французски. К изумлению Стокко Ла Горель ответила на чистейшем тосканском наречии:
— Да, монсеньор. Но мне надо поговорить с вами наедине… поскольку это может заинтересовать лишь вас.
— Оставь нас, Стокко, — распорядился Кончини.
Тот склонился с преувеличенным почтением, которое неизменно выказывал своему хозяину. При этом бандит вопросительно посмотрел на Леонору. Она выразительно взглянули на драпировку, скрывавшую дверь, находившуюся прямо напротив кресла, в котором сидела Леонора.
Стокко покинул кабинет, быстро разыскал эту дверь, осторожно проник обратно в комнату и чуть-чуть отодвинул драпировку. Так он хорошо видел свою хозяйку, которая в любой момент могла отдать ему какой-нибудь приказ.
Ла Горель молчала. Она выразительно посмотрела на Кончини и перевела взгляд на бесстрастную Леонору.
— Можете говорить спокойно, — улыбнулся маршал. — У меня нет секретов от маркизы д'Анкр.
Ла Горель изумилась, но быстро взяла себя в руки. Она лишь пожала плечами: мол, как хотите, дело ваше.
Но она все еще не раскрывала рта. Может, просто подыскивала нужные слова.
Тогда Кончини спросил ее на тосканском наречии:
— Вы итальянка?
— Нет, монсеньор, — ответила Ла Горель. — Но я долго жила в Италии… В Риме… И еще — во Флоренции, где находилась семнадцать лет назад.
Она выделила голосом эту цифру. Кончини вздрогнул: семнадцать лет назад родилась его дочь. Он стал внимательно присматриваться к смиренно склонившейся перед ним женщине, пытаясь сообразить, видел ли когда-нибудь это бесцветное лицо. Сохраняя внешнее спокойствие, маршал осведомился:
— Вы знаете девушку, о которой собираетесь мне рассказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50