– Это Клод.
Движения солдатика были немного неуверенными, из чего я заключил, что механик, управляющий машиной, находится не в «скорлупке» одушевления, а подключился к солдатику через обычный разъем.
– Что происходит? – забеспокоился Блайсделл.
– Сработал алгоритм переключения, – пояснил Марти. – Ваши люди больше не имеют доступа к солдатикам. Солдатики теперь наши.
– Я знаю, такое невозможно, – сказал генерал. – Предохранители…
Марти рассмеялся.
– Это уж точно! Предохранители против переключения контроля и вправду очень сложные и надежные. Кому это знать, как не мне? Я ведь сам их проектировал и вставлял в систему.
Блайсделл повернулся к солдатику и скомандовал:
– Солдат! Выйди из комнаты!
– Не уходи, Клод, – сказал Марти. – Ты можешь нам пригодиться.
Солдатик остался на месте, только чуть качнулся.
– Это прямое неподчинение приказу генерала! – заявил Блайсделл.
– Я знаю, кто вы такой, сэр, – сказал Клод. Блайсделл на удивление быстро метнулся к двери и даже успел выскочить в коридор. Но солдатик перехватил его – поймал за руку, повалил на пол и втащил обратно в комнату.
Блайсделл медленно поднялся и отряхнулся.
– Значит, ты – один из этих гуманизированных?
– Совершенно верно, сэр.
– И ты считаешь, что это дает тебе право не подчиняться приказам старших по званию?
– Нет, сэр. Но мне было приказано вам помогать, а приказы психически больного человека не могут считаться действительными.
– Но я все равно могу тебя за это расстрелять!
– Да, сэр, наверное, можете – если сумеете меня найти.
– Я прекрасно знаю, где вы, ребята, находитесь! «Скорлупки» механиков из охраны этого здания расположены в подвальном этаже, в северо-восточном углу, – Блайсделл щелкнул по кнопке своего передатчика. – Майор Лехеюн! Прием! – он снова постучал по кнопке. – Прием!
– Из этой комнаты нельзя ни с кем связаться по рации, сэр. Свободна только моя частота.
– Клод, почему бы тебе просто не убить его? – спросил я.
– Ты же знаешь, Джулиан, я не могу этого сделать.
– Ты можешь убить его при самозащите.
– Да, но его угрозы отыскать мою «скорлупку» ничем не обоснованы. Собственно, на самом деле я ведь сейчас совсем в другом месте.
– Но послушай, Клод, он же собирается убить не только тебя лично, а всех людей в мире, во всей Вселенной!
– Заткнись, сержант! – рявкнул Блайсделл.
Солдатик долго молчал и не двигался. Потом медленно поднял лазер, нацелил его на Блайсделла, но вдруг снова убрал оружие.
– Нет, я не могу, Джулиан. Даже при том, что я прекрасно тебя понимаю и совершенно с тобой согласен. Я не могу вот так хладнокровно его пристрелить.
– Представь, что я попросил бы тебя выйти из комнаты и постоять в коридоре, – сказал я. – Ты бы это сделал?
– Да, конечно, – солдатик вышел в коридор, снеся плечом часть дверной рамы.
– Амелия… Марти… Пожалуйста, выйдите тоже. – Я открыл верхний ящик стола. В моем пистолете еще осталось две полные обоймы. Я вынул оружие из ящика.
Амелия увидела пистолет и начала что-то говорить, сильно заикаясь.
– Давай просто выйдем и подождем снаружи, – Марти обнял ее за плечи и вместе с ней неуклюже, боком отступил за дверь.
Блайсделл выпрямился.
– Ага… Я так понял, ты не один из них? Значит, тебя не гуманизировали?
– Гуманизировали – частично. По крайней мере, я их понимаю.
– И теперь ты собираешься убить человека за его религиозные убеждения?
– Я убил бы и свою любимую собаку, если бы она взбесилась, – я снял пистолет с предохранителя.
– Да что ты за дьявол такой?
Красное пятнышко лазерного прицела заплясало в центре его грудной клетки.
– Как раз это я и выясняю, – сказал я и нажал курок.
Солдатик не стал вмешиваться, когда Джулиан выстрелил и почти буквально разорвал Блайсделла на две части. Одну половину тела подбросило в воздух, она на лету сбила люстру, и в комнате стало темно – ее освещали теперь только отблески света из коридора. Джулиан стоял, замерев, и слушал, как ошметки тела Блайсделла с влажным чавканьем падают на пол.
Солдатик тихо проскользнул внутрь комнаты.
– Отдай мне пистолет, Джулиан.
– Нет. Тебе он все равно ни к чему.
– Я боюсь за тебя, дружище. Отдай оружие. Джулиан обернулся к нему в полутьме.
– А, понял! – он спрятал пистолет в кобуру. – Не волнуйся, Клод. Со мной все будет в порядке. Я выбросил эту ерунду из головы.
– Точно?
– Точно, точно. Таблетки – это еще куда ни шло. Но не пистолет.
Он обошел солдатика и вышел в коридор.
– Марти! Сколько у нас людей, которые не прошли гуманизацию?
Марти не сразу сообразил, о чем Джулиан его спрашивает.
– Ну, большая часть прошли обработку только наполовину… Все, кто оправился после операции, либо уже гуманизированы, либо в процессе.
– А скольких вы еще не прооперировали? Сколько в этом здании людей, способных сражаться?
– Может, человек двадцать пять – тридцать. Большинство из них в крыле Е. Кроме тех, кто сейчас внизу, под стражей.
– Тогда пошли туда. И надо найти все оружие, какое есть.
В коридор вышел Клод.
– У нас было полно НСС в прежних солдатиках. Большая часть, наверное, осталась нетронутой, – сказал он. «НСС» – «не смертельные средства», специальные, мирные виды оружия для усмирения разбушевавшейся толпы.
– Значит, надо их забрать. Встретимся в крыле Е.
– Давайте спустимся по пожарной лестнице, – предложила Амелия. – Так мы доберемся до крыла Е, не проходя через вестибюль.
– Хорошо. Сколько солдатиков – наши? Они направились к пожарному выходу.
– Четыре. Но остальные шесть безопасны, иммобилизированы.
– Вражеские «бутсы» уже знают об этом?
– Пока еще нет.
– Здорово. На этом можно сыграть Где Эйлин?
– Внизу, в столовой. Она придумывает, как разоружить вражеских солдат, никому не причиняя вреда.
– А, всего ей хорошего, – Джулиан открыл окно и осторожно выглянул. Снаружи никого не было. Но внизу, в холле, вдруг заработал лифт.
– Все отвернитесь и закройте уши, – сказал Клод. Когда двери лифта открылись, Клод бросил в холл акустическую гранату.
Вспышка и взрыв ослепили и оглушили вражеских солдат, посланных проверить, как там Блайсделл. Они открыли беспорядочную пальбу. Клод своим солдатиком загородил окно.
– Уходите поскорее, – поторопил он их, но это напоминание было явно излишним. Джулиан совсем не по-джентльменски протолкнул Амелию через окно, а Марти чуть ли не ползком пролез туда же прямо по их головам.
Люди в крыле Е уже успели вооружиться, чем смогли – в этом крыле оказался небольшой склад с шестью «М-31» и ящиком гранат – и даже соорудили в дальнем конце главного коридора нечто вроде защитного укрепления, сложив полукольцом баррикаду из матрацев высотой по плечо человека. Их часовой, к счастью, узнал Джулиана, поэтому, когда они ворвались в крыло Е, их не изрешетили пулями совершенно не гуманизированные и до чертиков напуганные люди, спрятавшиеся за матрацами.
Джулиан вкратце разъяснил им ситуацию. Клод сказал, что двое солдатиков пошли наружу, проверить то, что осталось от солдатиков охраны, и забрать из них НСС. Механики нынешних солдатиков были все гуманизированные, но, согласитесь, не так-то просто выражать свой гуманизм с помощью гранатометов и лазерных пушек. Слезоточивый и рвотный газы, конечно, не смертельны, но ведь гораздо проще и безопаснее усыпить людей и потом собрать их оружие.
Пока вражеские солдаты находились внутри здания, такая возможность еще была. Но, к сожалению, Здание 31 было спроектировано не так, как клиника в Гвадалахаре или Дом Святого Бартоломью, – здесь нельзя было завести людей в специально оборудованную комнату, а потом закрыть двери, нажать на нужную кнопку и всех отключить. Однако два солдатика охраны были оснащены емкостями со «Сладкими Грезами», смесью усыпляющего и веселящего газов, которая применяется для усмирения толпы – вы усыпляете их, а потом они просыпаются, радостно хохоча.
Правда, обе машины со «Сладкими Грезами» валялись, совершенно раздолбанные, на побережье, примерно в сотне метров от здания. Двое посланных на поиски солдатиков покопались в грудах металлолома, оставшихся от их прежних машин, и вернулись обратно с тремя целыми газовыми емкостями. Но все газовые емкости маркировались совершенно одинаково, независимо от содержимого, и нельзя было заранее определить, что будет с врагами от газа из этих канистр – заснут они, заплачут или станут блевать. При нормальном подключении из одушевляющих «скорлупок» механики могли просто выпустить немножко газа и понюхать его, но при подключении через аварийные разъемы проделать такое было невозможно.
Времени на то, чтобы как-то иначе решить эту проблему, у них тоже не было, Блайсделл хорошо заметал следы, поэтому они так и не смогли дозвониться до Пентагона. Зато на самой базе в Портобелло происходящее вокруг Здания 31 вызывало немалое любопытство. Для тренировочных упражнений все, что там происходило, выглядело слишком уж реалистично. Двое гражданских лиц уже получили ранения случайно отлетевшими осколками. Почти все население города попряталось в подвалы. Четыре машины с дежурными отрядами полиции стояли у ворот базы и сигналили, требуя их впустить, а восемь разъяренных офицеров полиции прятались за машинами и кричали, по-английски и по-испански, на солдатика, охраняющего ворота. Солдатик ничего не отвечал – но ведь полицейские не знали, что он пустой!
– Вернусь через пару минут, – солдатик, которым управлял Клод, застыл на месте, пока его оператор по очереди подключался к шести бесхозным боевым машинам, проверяя, что происходит вокруг них. Когда Клод подключился к солдатику, охранявшему ворота, и увидел, что там творится, он несколько раз выстрелил из лазерной пушки по колесам полицейских машин. Покрышки лопнули – получилось несколько чудненьких взрывов.
Он на несколько минут занял одного из солдатиков в столовой, пока Эйлин решала проблему неопознанных емкостей с газом по принципу «женщины с тиграми». Эйлин отобрала троих пленников (из офицеров, о которых она не особенно заботилась) и отвела их на берег.
Оказалось, что у них по одной емкости каждой разновидности газа: один полковник сразу заснул, едва понюхав газ, другой залился слезами. А генерал продемонстрировал поистине реактивную рвотную технику.
Когда солдатик Эйлин вернулся в столовую с газовой канистрой под мышкой, Клод снова переключился на солдатика в крыле Е.
– Кажется, мы почти справились с этим инцидентом, – сказал он. – Кто-нибудь знает, где можно найти несколько сотен метров хорошей крепкой веревки?
Я знал, где у нас есть веревка – в прачечной. Ее хранили, чтобы развешивать на ней белье, сушиться – наверное, на тот случай, если все автоматические сушилки одновременно выйдут из строя. Благодаря моему прежнему высокому положению в Здании 31 я был единственным, кто знал, где раздобыть веревку или, скажем, три пропыленные канистры с прогорклым ореховым маслом двенадцатилетней давности.
Мы с полчаса подождали, пока угомонятся развеселившиеся после «Сладких Грез», потом прошли в столовую и принялись сортировать народ – отделять своих от чужих и связывать солдат Блайсделла бельевыми веревками. Как выяснилось, среди них не было ни одной женщины, все были крепкие, накачанные здоровяки с бычьими шеями, телосложением похожие на защитников из команды регбистов.
В столовой еще витали остатки «Сладких Грез», так что все мы были как будто немного навеселе, такие бодренькие и раскрепощенные. Мы посвязывали солдат Блайсделла парами, лицом друг к другу, надеясь, что при пробуждении их охватит приступ панической гомофобии. Дело в том, что один из побочных эффектов «Сладких Грез» у мужчин – стойкая и выраженная эрекция.
У одного из «бутсов» нашелся целый патронташ с зарядами для такого пистолета, как мой. Я забрал его, вышел на улицу и присел на ступеньку. Пока я перезаряжал пистолет, пары веселящего газа немного повыветрились у меня из головы. Небо на востоке начало розоветь. Скоро должно было взойти солнце. Начинался самый интересный день в моей жизни. Возможно, последний.
Амелия вышла и, ни слова не говоря, присела рядом со мной.
– Ну, как ты? – спросил я.
– Я вообще-то «сова», утро – не мое время суток, – она взяла мою руку и поцеловала ее. – Для тебя это, наверное, был сущий ад…
– Я принимаю свои пилюли, – я вставил в обойму последний заряд и защелкнул магазин на место. – Я хладнокровно пристрелил генерал-майора. Теперь меня отдадут под трибунал и повесят.
– Это была самозащита, – возразила Амелия. – Ты же сам объяснял Клоду! Ты защищал весь мир. Этот человек был наихудшим предателем человечества, какого только можно вообразить.
– Расскажешь это в суде. – Амелия прислонилась ко мне и тихо заплакала. Я отложил оружие и обнял ее. – Я не знаю, что за чертовщина теперь начнется. И, по-моему, Марти тоже не знает.
Тут к нам подбежал какой-то незнакомый солдат, с поднятыми вверх руками. Я поднял оружие и повернул ствол в его сторону.
– Эта зона закрыта для всех, кто не имеет особого допуска!
Он остановился примерно в двадцати шагах от нас, не опуская рук.
– Я – сержант Билли Рейтц, сэр, из мотопехоты. Скажите, ради бога, что происходит?
– Как вы сюда попали?
– Я просто пробежал мимо солдатика – и ничего не случилось. Объясните мне, что это за безумие?!
– Как я уже сказал…
– Да нет, сэр, я не про то, что здесь у вас, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Вон там – что происходит?!
Мы с Амелией посмотрели за ограждение базы. И увидели в предрассветной мгле тысячи безмолвных людей, совершенно обнаженных.
Люди, входившие в состав Двадцати, могли решать сложные и интересные вопросы с помощью объединенного жизненного опыта и интеллекта. Причем они получили эти исключительные возможности сразу же после того, как стали гуманизированными.
Тысячи военнопленных в Зоне Канала составляли гораздо большее единое сообщество, а решить им надо было всего два вопроса: «Как нам выбраться отсюда?» и «Что делать дальше?».
Выбраться из лагеря оказалось таким простым делом, что над этим даже не пришлось особо задумываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55