С полдюжины самодеятельных народных оркестров, привлекая внимание посетителей, старались заглушить друг друга. Из ночных клубов неслись ритмичные рокочущие взрывы современной музыки. Из окон заведений «вспомогательной службы» выглядывали весьма завлекательные особы женского пола, и у трех из них были таблички с буквами МИ – это означало, что у девиц стоят мозговые имплантаты. Весьма заманчивая перспектива – провести оставшиеся два часа, занимаясь греховным сексом в подключении с какой-нибудь из этих красоток.
Вместо этого я побродил немного по близлежащим жилым кварталам. Несмотря на то что район, судя по всему, был захудалый и не очень-то благополучный в криминальном отношении, я чувствовал себя довольно Уверенно – помня о верном выкидном ноже.
В киоске возле клиники я купил букетик цветов – за полцены, потому что бутоны были закрыты, – и направился в приемный покой ожидать известий. Там я встретил Марти – он работал, подключившись к портативному компьютерному терминалу. Когда я вошел, Марти взглянул на меня, что-то произнес в микрофон и отключился.
– С ней как будто все в порядке, – сказал Марти. – Все даже лучше, чем я ожидал. Конечно, пока она полностью не придет в себя, ничего нельзя сказать наверняка, но энцефалограмма выглядит довольно неплохо, нормально для нее.
В голосе Марти сквозила скрытая тревога. Я положил цветы и книгу на низенький пластиковый столик, заваленный всякими журналами.
– И скоро она придет в себя?
Марти посмотрел на часы.
– Примерно через полчаса. К двенадцати.
– Доктор здесь?
– Спенсер? Нет, он пошел домой сразу после операции. Но я взял его номер – на случай, если… Просто на всякий случай.
Я сел рядом с Марти и пристально посмотрел ему в глаза.
– Марти, что ты от меня скрываешь?
– А что ты хотел бы знать? – Марти был как будто спокоен и уверен в себе, но все же что-то тревожное слышалось в его голосе. – Хочешь просмотреть запись операции? Уверяю, тебя стошнит от этого зрелища.
– Я только хочу знать – чего ты мне не договариваешь?
Марти пожал плечами и отвел взгляд.
– Даже не знаю… Начнем с самого главного – она не умрет. И будет ходить и разговаривать. Но будет ли она той женщиной, которую ты любил? Не знаю. По одной только энцефалограмме нельзя определить, сможет ли она считать, не говоря уже об алгебре и высшей математике или чем там вы еще занимаетесь у себя на работе.
– Господи!..
– Но послушай, Джулиан! Еще вчера она была на волосок от смерти. Если бы ей было чуть-чуть хуже, тебе позвонили бы только для того, чтобы спросить разрешения отключить искусственное дыхание.
Я кивнул. Медсестра в приемнике объясняла мне то же самое.
– Она может даже не узнать меня…
– И может остаться той же самой женщиной, что была.
– Только с дыркой в черепе – и все из-за меня.
– Послушай, никакой дырки в черепе не будет – только недействующий имплантат. Мы оставили имплантат на месте после того, как отсоединили нервные контакты – чтобы свести к минимуму механические повреждения окружающих мозговых тканей.
– Все равно этот имплантат не живой… И мы не сможем…
– Мне очень жаль.
В холл вышел небритый, уставший, как собака, медбрат.
– Сеньор Класс? – позвал он. Я поднял руку. – Вас спрашивает пациентка из двести первой палаты.
Я устремился по коридору в ту сторону, куда он меня направил.
– Только не задерживайтесь надолго. Ей нужно поспать.
– Хорошо, конечно!
Дверь в ее палату была открыта. В палате находились еще две койки, но сейчас они не были заняты. Голову Амелии покрывала повязка, глаза ее были закрыты. Она лежала, накрытая простыней до самого подбородка. Я даже удивился, не увидев никаких трубок и проводов от медицинской аппаратуры. По экрану монитора, укрепленного у кровати Амелии, бежали зазубренные холмики кардиограммы. Амелия открыла глаза.
– Джулиан…
Она высвободила руку из-под простыни и схватила мою ладонь. Мы нежно поцеловались.
– Мне так жаль, что это не сработало, – сказала она. – Но я никогда не буду жалеть о том, что попробовала. Никогда!
Я не мог произнести ни слова. Только сжал покрепче ее ладонь.
– Кажется, со мной все в порядке… Спроси у меня что-нибудь, что-нибудь научное.
– М-м-м… Что такое число Авогадро?
– Ну, это из химии. Это количество молекул в одном моле. А количество молекул в одном армадилле – это будет число Армадилло.
Ну что ж, раз Амелия шутит, значит, она действительно выздоравливает.
– Какова длительность пика дельта-резонанса?
– Примерно от десяти до минус двадцати трех. Спроси лучше что-нибудь потяжелее!
– Ты требуешь это от всех парней? – Амелия слабо улыбнулась в ответ. – Послушай, тебе надо поспать. Я буду здесь, в приемном.
– Со мной все будет в порядке. Возвращайся в Хьюстон.
– Нет.
– Ну хотя бы на один день. Что сегодня, вторник?
– Среда.
– Ты должен вернуться к завтрашнему вечеру – проведешь за меня семинар. Очень важный семинар.
– Давай обсудим это утром – в университете и без меня найдется кому провести этот семинар.
– Обещаешь?
– Я обещаю позаботиться о твоем семинаре – хотя бы по телефону. А теперь тебе надо поспать.
Мы с Марти спустились в подвальный этаж. Он взял бокал крепкого Бустело – чтобы не заснуть до полвторого ночи, когда подойдет его поезд, – а я заказал пива. Пиво оказалось безалкогольным – того сорта, что делают специально для школ и больниц. Я рассказал Марти о числе Армадилло и обо всем остальном.
– Похоже, с соображением у нее все в порядке, – Марти попробовал свой кофе и добавил туда еще пару ложек сахара. – Иногда люди теряют память частично и какое-то время сами этого не замечают. Но, конечно, потери этим не ограничиваются.
– Да, – один поцелуй, одно прикосновение. – А она помнит о том, что было в подключении – в эти три минуты, или сколько там их было?
– Понимаешь, Джулиан, это еще далеко не все, – осторожно сказал Марти. Он достал из кармана рубашки две ленты с записями и положил на стол. – Вот это – полные копии ее записей. Я и не рассчитывал, что удастся их заполучить. Они стоят больше, чем вся операция.
– Я могу помочь с деньгами…
– Не стоит. Это пойдет на счет моего проекта. Понимаешь, в чем дело… Операция у Амелии прошла неудачно не из-за того, что Спенсеру не хватило умения или за Амелией плохо ухаживали, – все получилось так, как получилось, из-за предубеждения.
– Значит, все еще можно было изменить? Марти покачал головой, потом пожал плечами.
– Случилось то, что случилось.
– Ты хочешь сказать, ей снова можно будет вживить имплантат? Я никогда о таком не слышал.
– Потому что это делается крайне редко. И обычно риск ничем не оправдан. Операции по повторному вживлению имплантата делают только в том случае, если пациент после удаления контактов остается полностью парализованным и бесчувственным – что называется, в вегетативном состоянии. В подобной ситуации повторная установка имплантата – единственный шанс восстановить связь больного с внешним миром, – Марти отпил кофе, потом продолжил: – Для Блейз это будет слишком рискованно – при нынешней технике операций. И нынешнем состоянии научных разработок на эту тему. Но наука не стоит на месте, и, может быть, когда-нибудь, когда мы поймем, что же там пошло не так… Впрочем, этого может и не случиться, по крайней мере в ближайшие двадцать лет. Практически все исследования, на которые выделяют гранты, относятся к военным разработкам – а военные мало заинтересованы в изучении проблемы реимплантации. Если имплантат механика не приживается – им проще призвать на военную службу другого.
Я снова попробовал свое пиво – лучше оно не стало.
– А сейчас ее имплантат полностью отсоединен? И если мы подключимся вместе, она ничего не почувствует?
– Можете попробовать. У нее остались контакты на нескольких небольших нервных узлах. Когда мы вставили обратно металлический корпус имплантата, кое-какие контакты восстановились сами собой.
– Значит, попробовать стоит.
– Не советую ожидать чего-нибудь сверхъестественного. Если человеку в таком состоянии, как сейчас у Амелии, подключить запись, скажем, какое-нибудь потрясающее переживание, вроде медленной смерти, он может или вообще ничего не почувствовать, или же получить смутную картину неопределенных видений – ничего конкретного. А если подключиться с кем-нибудь другим – скорее всего вообще не будет никакого реального эффекта. Разве что по принципу плацебо – если они будут ожидать, что что-то должно случиться.
– Сделай доброе дело, Марти, – попросил я. – Не рассказывай этого Амелии.
Джулиан все-таки съездил в Хьюстон и провел за Амелию ее важный семинар. Студенты не имели ничего против того, что профессора Блейз заменял молоденький научный ассистент. После семинара Джулиан сел на первый же поезд и ночью вернулся в Гвадалахару.
Амелию выписали уже на следующий день – ее перевезли домой на санитарной машине, предписав пройти курс лечения под присмотром врачей университетского городка, в пансионе, где пациентам обеспечивался уход и присмотр. Клинике в Гвадалахаре было невыгодно держать выздоравливающую пациентку, которая нуждалась только в уходе, но при этом занимала дорогостоящую койку – особенно в пятницу. На этот день клиника получала большинство самых выгодных заказов.
Джулиану разрешили поехать вместе с Амелией, на той же машине, хотя всю дорогу он только и делал, что смотрел, как Амелия спала. Когда действие снотворного закончилось – примерно за час до Хьюстона, – они с Амелией разговаривали, в основном о работе. Джулиану удалось ни разу не соврать ей о том, что будет, если они подключатся вместе, пока она в таком вот состоянии – вроде бы и с имплантатом, и без него. Он знал, что рано или поздно Амелия все равно обо всем этом прочитает и им еще придется разбираться со своими надеждами и разочарованиями. Ему не хотелось, чтобы Амелия в своем воображении строила воздушные замки, основываясь на воспоминаниях о том чудесном мгновении, которое они однажды пережили. Самое лучшее, на что они могли надеяться, не пойдет ни в какое сравнение с тем чудом единения. А может, и вообще ничего не получится.
Пансион для ухода за больными и престарелыми снаружи блистал роскошью, но внутри оказался довольно запущенным, если не сказать – убогим. Амелии досталась единственная свободная койка в четырехместной палате, в которой уже лежали пациентки вдвое старше ее – старушки, доживавшие здесь свои дни. Джулиан помог Амелии устроиться, и, когда всем стало ясно, что он не просто у нее на службе, две старушки пришли в жуткое возмущение из-за столь явной разницы в их возрасте и цвете кожи. Третья старушка была слепая.
Да, теперь их отношения всплыли на поверхность – единственное хорошее следствие всей этой неприятной истории, полезное если не для профессиональной, то хотя бы для личной жизни Джулиана и Амелии.
Сегодня, в пятницу, Джулиан, конечно же, собирался, как всегда, пойти в клуб. Он решил появиться там на часик позже, чем обычно, чтобы Марти успел рассказать все подробности об операции и явил всем прискорбную правду об истинных отношениях Джулиана и Амелии. Хотя вряд ли для кого-нибудь в клубе это оказалось бы неожиданным откровением. Даже известный своими пуританскими взглядами Хайес давно знал о них и ни разу ни словом об этом не обмолвился.
До вечернего похода в клуб Джулиану было чем заняться – после того, как он прочел записку в двери, Джулиан еще не просматривал корреспонденцию, накопившуюся за время его отсутствия Ассистент Хайеса переслал записи всех заседаний, которые они с Амелией пропустили, – изучение всего этого заняло бы не один час. Еще Джулиан получил несколько записок с соболезнованиями – в основном от людей, с которыми должен был увидеться сегодня в клубе. Новости такого рода разносятся очень быстро.
Еще – наверное, ради того, чтобы жизнь не казалась слишком скучной и однообразной, – в почте было письмо от отца Джулиана, который сообщал, что заглянет в гости, возвращаясь домой с Гавайев. Так что у Джулиана появится случай получше познакомиться с новой женой отца – Сьюзи. На автоответчике была запись телефонного звонка от матери, чему Джулиан нисколько не удивился, – она интересовалась, куда он запропал и не будет ли он возражать, если она приедет ненадолго погостить, пока там у них стоит плохая погода. «Да, мамочка, конечно, приезжай – вы со Сьюзи прекрасно уживетесь вместе, узнаете, как много у вас общего».
Самым простым решением этого вопроса был правдивый рассказ об истинном положении дел. Джулиан позвонил матери и сказал, что она, конечно, может приезжать, если хочет, но отец со своей Сьюзи собираются заехать в гости как раз в то же самое время. После того, как мама успокоилась, услышав эту новость, Джулиан вкратце пересказал, чем занимался последние четыре дня.
Пока он рассказывал, лицо матери на экране видеофона постепенно приобретало все более странное выражение. В годы ее юности видеофонов еще не было, и она так и не научилась во время разговора придавать лицу более-менее нейтральное выражение, что большинство людей делали не задумываясь, по привычке.
– Так, значит, у тебя действительно серьезные намерения относительно этой старушки?
– Белой старушки, мама, – Джулиан даже развеселился, видя ее возмущение. – Между прочим, я еще полтора года назад предупреждал тебя о том, насколько это серьезно.
– Белая она там, красная или зеленая – какая мне разница? Сынок, эта женщина всего на десять лет моложе меня!
– На двенадцать, мама.
– Ох, господи ж ты боже мой, на двенадцать! Ты что, не понимаешь, каким дурачком ты себя выставляешь перед людьми, а?
– Я очень рад, что нам не нужно больше таиться, скрывать наши отношения. А если кому-то это покажется странным или смешным – что ж, это их проблемы, не наши.
Она отвела глаза от экрана.
– Это я – глупая старая ханжа, вот что. Матерям вечно нет покоя…
– Если ты приедешь ко мне и увидишься с ней, ты поймешь, что беспокоиться не стоит.
– Всенепременно приеду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55