Собственно, случилось вот что. Один человек из Остина поставил себе имплантат, и за это его выкинули с работы. А он подал в суд – обвинил работодателей в дискриминации имплантированных по закону о труде. Суд решил дело в его пользу, так что по меньшей мере какое-то время мне не грозит опасность потерять работу, если я поеду и сделаю это.
Я прекрасно все знаю об опасности для здоровья и понимаю, как это легкомысленно для женщины моих лет и социального положения – идти на такой риск из одной только ревности. Я не могу смириться, что никогда не стану для тебя тем же, чем была Карелии, и не смогу разделить твою жизнь так, как разделяют Канди и другие, хотя ты утверждаешь, что даже не любишь эту женщину.
Не стоит об этом спорить. Я вернусь в понедельник или во вторник. Отметим наш юбилей? . С любовью – Амелия».
Я прочитал записку два раза, а потом кинулся к телефону. Позвонил Амелии – никто не ответил. Тогда я прокрутил то, что было на автоответчике, и нашел послание, которого больше всего боялся:
«Сеньор Класс, ваше имя и номер нам предоставила сеньора Амелия Хардинг, чтобы мы могли связаться с вами в случае необходимости. Она также дала нам координаты профессора Хайеса. Сеньора профессор Хардинг прибыла к нам, в „Clinica de cirugia restorativa у aumentativa de Guadalajara“, на операцию по вживлению „puente mental“, который вы называете имплантатом. Операция прошла не вполне успешно, и сеньора Хардинг сейчас полностью парализована. Она дышит самостоятельно и способна воспринимать зрительные и слуховые раздражители, но говорить она не может. Мы должны обсудить с вами некоторые вопросы. Сеньора Хардинг назвала вас как ближайшего родственника. Мое имя – Родриго Спенсер, я заведующий хирургическим отделением по вживлению и пересадке мозговых имплантатов». Дальше он давал свой номер и адрес.
Это послание пришло в субботу вечером. Следующее было от Хайеса, в понедельник – он говорил, что узнал мой график работы и не станет ничего предпринимать, пока я не вернусь. Я быстро побрился, переоделся и позвонил ему домой.
Было еще только десять вечера, но Хайес ответил, не включая видимости. Когда он услышал, что это я, на экране появилось его заспанное лицо – я явно вытащил его из постели.
– Джулиан… Прости, у меня сейчас необычный график работы – нас тестируют перед большим прыжком. Инженеры не отпускали меня до трех ночи.
– Ничего, все нормально.
– Слушай, я насчет Блейз… Я знаю, вы были друзьями. И понимаю, почему она старалась соблюдать осторожность, даже одобряю ее, но, надеюсь, между нами из-за этого не будет никаких недоразумений, о'кей? – он улыбнулся вымученной улыбкой, лицо его болезненно исказилось.
– Конечно. Я думал…
– Так что там насчет Гвадалахары?
– Знаешь, я до сих пор в шоке. Я поеду в город и сяду на первый же поезд – два часа, может, четыре – смотря какое там расписание… Нет, я лучше сперва позвоню на базу и узнаю насчет самолета.
– А когда приедешь туда?
– Мне нужно будет переговорить с людьми. У меня есть имплантат, но я не сильно разбираюсь в самих этих операциях. Понимаешь, меня призвали на службу, и выбора у меня не было. Узнаю, можно ли с ней поговорить.
– Сынок, мне сказали – она не может говорить. Она парализована.
– Да знаю я, знаю. Но у нее же нарушена только моторика. Если мы вместе подключимся, то сможем поговорить. И узнаем, чего она хочет.
– Хорошо, – Хайес кивнул. – Хорошо. Но скажи ей тогда, чего хочу я. Я хочу, чтобы она сегодня же была здесь. Нет, даже – вчера. Макро желает получить ее голову на блюде, – он постарался показаться разозленным. – Чертов дуралей, точно такой же, как Блейз! Позвонишь мне из Мексики.
– Позвоню.
Он кивнул и отключился.
Я позвонил на базу и узнал, что прямых рейсов на Гвадалахару в ближайшее время не будет. Можно было вернуться обратно в Портобелло, а оттуда, уже утром, добраться до Мексики. Gracias, pero no gracias. Я просмотрел расписание поездов и вызвал такси.
До Гвадалахары я доехал за три часа, и это были чертовски поганые три часа. Примерно в час тридцать я был уже в клинике, но, конечно же, меня не пропустили дальше приемного отделения – в больнице принимали посетителей только с семи утра. Но и тогда я не смогу повидаться с Амелией, пока не придет доктор Спенсер – то есть до восьми, а то и до девяти часов.
Я снял mediocuarto – полкомнаты – в мотеле напротив больницы. Там была только кровать и лампа. Спать я не мог, поэтому нашел забегаловку, открытую круглосуточно, и взял журнал – почитать и бутылку миндальной текилы, которая по-испански называлась «Almendarada». Я одолел полбутылки вина и половину журнала, от статьи к статье упорно пробираясь сквозь дебри испанского. В школе мы испанский не изучали, поэтому, хоть в повседневном общении проблем с испанским у меня не было, разобраться в запутанных литературных пассажах оказалось не так-то просто. Одна из статей посвящалась доводам за и против эвтаназии для стариков – несмотря на то что я разобрал только половину слов, статья эта вогнала меня в дрожь.
В разделе военных новостей попалась коротенькая заметка о нашей акции по похищению той женщины. Репортер назвал это «миротворческой полицейской миссией против партизан». Сомневаюсь, что им удастся продать так уж много экземпляров своего журнальчика в Коста-Рике. Разве что они вставили туда другой вариант статьи.
Журнал был развлекательный, с иллюстрированными приложениями, которые в некоторых американских штатах сочли бы незаконной порнографией. Картинки в приложениях состояли из шести эпизодов каждая, и если страничку потрясти – картинка начинала ритмично двигаться, создавая стробоскопический эффект. Как, полагаю, и большинство читателей-мужчин, я с интересом принялся трясти странички. В конце концов это помогло мне уснуть.
К семи утра я пришел в приемное отделение клиники и полтора часа читал журналы – не такие интересные, как вчерашний, – пока наконец не появился доктор Спенсер. Это был высокий блондин, он говорил по-английски с жутким мексиканским акцентом, тягучим и вязким, как guacamole.
– Сначала давайте пройдем в мой кабинет, – доктор Спенсер взял меня под локоть и повлек за собой, на нижний этаж. Его кабинет оказался простой комнатой без окон, там было только два стула и стол. На одном из стульев уже кто-то сидел.
– Марти?! – удивился я. Он кивнул.
– Хайес позвонил мне после того, как переговорил с тобой. Блейз должна сказать кое-что, касающееся нашей общей работы.
– Для меня большая честь видеть вас своим гостем, доктор Ларрин, – Спенсер присел за стол.
Я устроился на свободном стуле – простом стуле с жесткой спинкой.
– Так чем вы тут занимаетесь? – поинтересовался Марти.
– Только разрешенной микрохирургией, – сказал Спенсер. – Больше ничем.
– Но на самом-то деле все обстоит не совсем так? – спросил Марти.
– Все остальное – нелегально.
– Это мы еще обсудим поподробнее…
– Может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чем речь?
– В том, что касается уничтожения личности, мексиканские законы более строгие, чем американские, – пояснил Марти.
– В вашей стране у нее оставалась бы возможность продолжать жизнь, даже если это было бы всего лишь растительное существование, – сказал Спенсер.
– Верно подмечено, доктор Спенсер. С другой стороны, у нее была бы возможность не рисковать понапрасну жизнью и рассудком.
– Кажется, я чего-то недопонимаю, – признался я.
– Ничего удивительного. У нее есть имплантат, Джулиан! Она может жить полноценной жизнью, даже не шевеля ни единой мышцей.
– Это просто непристойно.
– Но это возможно. Микрохирургия сопряжена с риском.
– Но не настолько. Не с таким риском. Риск mas о menos такой же, как при постановке имплантата в любой другой клинике. Девяносто два процента наших пациентов полностью выздоравливают.
– Вы имеете в виду – девяносто два процента выживших после операции, – заметил Марти. – А каков процент выздоровления в целом?
Спенсер пожал плечами, потом еще раз.
– Это все – цифры. Они совершенно ничего не значат. Она здорова и относительно молода. Повторная операция должна пройти успешно.
– Она – замечательный физик. Если ее мозг будет поврежден, это никак нельзя будет назвать выздоровлением.
– Мы объяснили ей все это перед операцией, перед тем, как стали вживлять имплантат, – Спенсер положил на стол какой-то документ на пяти или шести листах. – И только после этого она подписала согласие на операцию.
– А почему бы вам не подключить ее в сеть и не поинтересоваться ее собственным мнением? – спросил я.
– Все не так просто, – ответил доктор Спенсер. – Как только ее подключат через имплантат, тотчас же начнут формироваться совершенно новые проводящие пути нервных реакций. И сеть таких путей будет разрастаться… – Спенсер выразительно взмахнул рукой, – более чем быстро.
– Новые нервные связи образуются в экспоненциальной прогрессии, – заметил Марти. – И чем дольше Амелия пробудет в подключении, чем больше она получит новых впечатлений – тем тяжелее ей будет от этого избавиться.
– Вот именно поэтому мы ее и не спрашивали.
– В Америке вам пришлось бы это сделать, – сказал Марти. – Согласно праву на полную осведомленность.
– Америка вообще очень своеобразная страна. Так я вас не убедил?
Я сказал:
– Если я подключусь вместе с ней, то смогу быстро войти и выйти из контакта – muy pronto. У доктора Ларрина имплантат стоит дольше моего, но для меня подключение – повседневная необходимость, в отличие от него, ведь он не механик. А я – солдат. – Спенсер нахмурился.
– Да, пожалуй… Полагаю, вы правы, – он откинулся на спинку стула. – И все равно то, что вы предлагаете, противозаконно.
Марти многозначительно посмотрел на него.
– И этот закон никогда не нарушают?
– Видимо, вы хотели сказать «не обходят»? Обходят, когда дело касается иностранцев. – Марти недвусмысленно потер большим пальцем о два других. – Ну… нет, взятка – это не совсем то, что я имею в виду. Просто кое-какие бюрократические формальности и определенная сумма в качестве оплаты. Кто-либо из вас является ее… – Спенсер открыл выдвижной ящик стола, где у него был электронный переводчик, и спросил: – Poder?
Из ящика прозвучало в ответ:
– Доверенное лицо.
– Кто-либо из вас является доверенным лицом сеньоры Хардинг?
Мы с Марти переглянулись и покачали головами.
– Для нас обоих это полная неожиданность.
– Ее плохо проконсультировали. Она обязательно должна была позаботиться о таких важных деталях. Может быть, кто-нибудь из вас приходится ей женихом?
– Можно сказать, что да, – ответил я.
– Bueno, о'кей, – Спенсер вынул из ящика карточку и передал мне. – Сходите в этот кабинет – он работает с девяти часов, – и там вам выдадут временное designacion de responsabilidad, – он повторил то же для компьютера.
– Положение Халиско о временном назначении законного представительства, – перевел компьютер.
– Погодите, – сказал я. – Получается, такое разрешение позволяет жениху пациентки принимать решение относительно опасных для ее жизни хирургических операций?
Спенсер пожал плечами.
– Жениху, брату, сестре. Дяде, тете, племяннику. Но, естественно, только в том случае, когда человек не в состоянии принять такое решение сам. Каждый день множество людей попадает в ситуации вроде той, в которой оказалась профессор Хардинг. Да, по несколько человек каждый день – в том числе в Мехико и Акапулько.
Похоже, так и было. Большую часть доходов в валюте Гвадалахаре, а может, и всей Мексике, приносили определенные хирургические операции. Я перевернул карточку и посмотрел, что там написано. Английский текст гласил: «Согласование с законами Мексики».
– И сколько примерно это может стоить?
– Около десяти тысяч песо – соответственно, пятьсот долларов.
– Я могу заплатить, – вызвался Марти.
– Нет, я сам заплачу. Ведь я же – жених, – кроме того, я зарабатывал в три раза больше, чем Марти.
– Не важно, кто будет платить, – сказал доктор. – Вы вернетесь ко мне с нужной бумагой, и я подключу вас к ней. Но будьте готовы ко всякому. Вы узнаете нужный ответ – и я вас отключу. Так будет и проще, и безопаснее во всех смыслах.
Только вот что я буду делать, если она попросит меня остаться?
На то, чтобы разыскать необходимого нам законника, мне пришлось потратить почти столько же времени, как на поездку из Техаса до Гвадалахары. Их контора переехала на другое место.
Новые апартаменты адвокатской конторы производили не очень приятное впечатление: в комнате стояли только стол и изъеденный молью диван. Зато с нужной бумагой не возникло никаких новых проблем. Я получил право доверенного лица с ограниченной ответственностью – только на решение вопросов, связанных с медициной. Меня даже немного испугало, насколько просто все получилось.
Когда я вернулся в больницу, меня направили во вторую хирургическую, которая оказалась небольшой комнатой с белыми стенами. Доктор Спенсер уже приготовил Амелию и к подключению, и к хирургическим манипуляциям – она лежала на операционном столе, к каждой руке была подсоединена капельница. От затылка Амелии к небольшому серому ящику на столе тянулся тонкий проводок. На ящике лежал еще один свернутый в кольцо шнур для подключения. Марти сидел на стуле у двери. Когда я вошел, он поднялся мне навстречу.
– А где доктор? – спросил я.
– Aqui! – оказалось, он шел следом за мной. – Вы достали нужную бумагу?
Я протянул ему доверенность. Он внимательно изучил бумагу, сложил ее и сунул в карман.
Врач взял Амелию за руку, потрогал тыльной стороной ладони ее щеку, потом положил ладонь ей на лоб – странный, по-матерински заботливый жест.
– Должен вас предупредить – это будет не очень просто.
– Просто? Да я треть жизни провел…
– В подключении, si. Но не с теми, кто никогда не бывал подключен. И не с теми, кого вы любите. – Доктор указал мне на стул: – Возьмите вон тот стул и усаживайтесь.
Пока я пододвигал стул, Спенсер копался в ящиках стола.
– Закатайте рукав.
Я сделал, как он велел. Спенсер чисто обрил участок кожи у меня на руке, набрал что-то в шприц и ввел мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55