У них были с собой два скорострельных автомата – такие штуки применяются для разгона уличных демонстраций. Оружие они прятали в грузовичке, на котором привозят продукты. Был еще кто-то третий – их сообщник, поймать его так и не удалось, – этот третий перерезал световоды, передающие на пост охраны изображение нашей раздевалки и смежной с ней комнаты.
Так что у чертовых нгуми было тридцать секунд, после того как кто-то позаботился о световодах – за это время двое партизан достали свое оружие и прошли через незакрытые двери из смежной комнаты в раздевалку, а оттуда – в рабочее помещение, где находились две группы механиков и техники. Как только партизаны показались на пороге, они начали стрелять.
Судя по записям, эти двое партизан оставались в живых 2,02 секунды с того момента, как открылась дверь, и за это время они успели израсходовать семьдесят восемь зарядов картечи двадцатого калибра. Никому из нашей группы это не повредило – мы были внутри надежных бронированных скорлупок. Но они убили всех десятерых механиков-сменщиков, сидевших в открытых креслах-оживителях, и двоих техников, которые находились за якобы пуленепробиваемым стеклом. Армейский охранник в полуброне, который дремал неподалеку, проснулся от выстрелов и поджарил партизан из лазера. Как потом выяснилось, ему здорово повезло – и всем нам тоже, – он попал в них всего с четырех выстрелов. Партизаны его не ранили, но, если бы они повредили лазер, охраннику пришлось бы разбираться с ними врукопашную – двое на одного, и у партизан оставалось бы время взорвать наши скорлупки. Вместе с нами. У каждого из них под одеждой обнаружилось по пять разрывных гранат.
Оружие этих партизан было производства Альянса. Автоматы стреляли зарядами из расщепленного урана.
Наша пропагандистская машина наверняка обыграет самоубийственность этого нападения – двое сумасшедших Педро, которые ни в грош не ставят человеческие жизни. Представят все так, будто эти двое в приступе беспричинной патологической ярости перестреляли двенадцать беззащитных мужчин и женщин. Но в реальности все было гораздо серьезнее и ужаснее. Не только потому, что нападение оказалось успешным – больше всего пугала отчаянная наглость и холодный расчет, с какими это было проделано.
И ведь нельзя сказать, что эти двое были просто какими-нибудь людьми с улицы. Все, кто допускался к работе в расположении военной части, проходили исчерпывающую всестороннюю проверку и психологическое тестирование на благонадежность. Сколько еще таких бомб замедленного действия бродит по Портобелло?
Нам с Канди, можно сказать, повезло – оба наших сменщика умерли почти мгновенно. By не успел даже повернуть голову – только услышал, как щелкнула, открываясь, дверь, и в то же мгновение заряд картечи снес ему половину черепа. Сменщица Канди, Марта, умерла точно так же. Другим повезло меньше. Сменщица Розы успела встать и наполовину обернуться – и заряды угодили ей в грудь и в живот. Она прожила еще довольно долго, истекая кровью. Сменщику Клода попали в промежность – он тогда уже стоял лицом к врагу. Парень жил еще долгие две секунды, мучаясь от невыносимой боли, а потом второй выстрел перебил ему позвоночник и разнес почки.
Хотя мы находились со своими сменщиками в «легком контакте», ощущение все равно было очень глубоким и тягостным – особенно для тех, кто совсем недавно пережил смерть в огне. Нам всем сразу же ввели транквилизаторы, а потом вытащили из скорлупок и отправили в травматологическое отделение. Я краем глаза увидел всю картину кровавой бойни, с большими белыми машинами медиков, которые пытались вернуть жизнь в тех, чей мозг не пострадал. На следующий день мы узнали, что врачам так и не удалось никого реанимировать. Тела были слишком сильно повреждены разрывными зарядами.
Таким образом оказалось, что заступать на следующее дежурство в солдатиках некому. Наши боевые машины стояли в застывших, неловких позах, а вокруг шныряли армейские солдаты, которых немедленно отрядили на охрану территории. Естественно было предположить, что за убийством механиков-сменщиков сразу же последует наземное нападение на всю базу, чтобы не допустить туда следующую дежурную группу. Может, так бы оно и случилось, если бы хоть одна из недавних ракет достигла цели. Но пока все было тихо, и уже через час группа Фокса, из Зоны, была на месте.
Нас пару часов подержали в травматологии и первым делом приказали, чтобы мы никому не рассказывали о том, что тут произошло. Но нгуми-то рот не заткнешь – они непременно растрезвонят обо всем по всему свету.
Автоматические камеры засняли эту бойню, и копии каким-то образом попали в лапы нгуми. Это было мощное средство пропаганды в мире, который не так-то просто удивить сценами жестокости и насилия. В этой записи десять товарищей Джулиана выглядели не как десять молодых парней и девчат, обнаженных и беззащитных, лежавших под ливнем разрывных снарядов. Они превратились в символы уязвимости и беспомощности, убедительное свидетельство слабости Альянса перед лицом победоносных нгуми.
Альянс объявил это происшествие извращенной самоубийственной выходкой двух маньяков-убийц. Такая ситуация никогда больше не повторится. Средства массовой информации Альянса, разумеется, не сообщали, что всех коренных жителей Портобелло, служивших на военной базе, расстреляли на следующей неделе, а на их место перевели американских солдат.
Это тяжело сказалось на экономике Портобелло, потому что военная база Альянса была для страны единственным и самым крупным источником дохода. Да, конечно, Панама считалась чуть ли не самой первой из «дружественных стран», но формально она в Альянс не входила. На практике это означало, что страна получает в ограниченном количестве продукцию американских нанофоров, но в самой стране нет ни одной такой машины.
В таком же двусмысленном положении пребывали еще около двух десятков небольших стран. Два нанофора в Хьюстоне работали исключительно на Панаму. Панамский Совет по импорту и экспорту решал, что именно они должны производить. Хьюстон предоставлял Совету «книгу заявок» – список возможных товаров с указанием времени, которое понадобится на выполнение того или иного заказа, и перечнем нужных для этого сырья и материалов, которые следует переправить из Зоны Канала. Хьюстон обеспечивал поставки воды, воздуха и земли. Если для выполнения заказа требовалась хотя бы унция платины или диспрозия, панамцы должны были добывать его сами – где угодно и как угодно.
Возможности нанофоров имели свои пределы. Можно было скормить машине горсть угля и получить взамен точнейшую копию Бриллианта Надежды, который вполне сойдет за шикарное пресс-папье. Но если вам понадобится золотая корона – извольте обеспечить машину достаточным количеством золота. А если хотите получить атомную бомбу – придется загрузить в нанофор пару килограммов плутония. Но атомные и термоядерные бомбы не значились в списках «книги заявок». Не было там и солдатиков, и всех прочих современных технологических новшеств в военном деле. Самолеты и танки – пожалуйста, сколько угодно! Кстати, по большей части заказывали именно их.
Так было раньше. А на следующий день после того, как Портобелло очистили от работников из коренного населения, Панамский Совет по импорту и экспорту представил Альянсу аналитический отчет по затратам и потерям, связанным с нападением на базу. (Очевидно, кто-то заранее предусмотрел такой вариант развития событий.) После нескольких дней споров и обсуждений Альянс согласился увеличить снабжение продукцией нанофоров с сорока восьми до пятидесяти четырех часов, а также предоставил единовременный кредит в размере полумиллиарда долларов в редких материалах. Так что если бы премьер-министру Панамы захотелось получить «Роллс-Ройс» с шасси из литого золота – он бы его получил, только эта колымага не была бы бронированной и пуленепробиваемой.
Официально Альянсу не было никакого дела до того, как «дружественные страны» распоряжаются предоставленным им кредитом машинного времени. В Панаме, например, которая старалась показать себя демократической страной, распределением благ «от нанофоров» занимался Совет по экспорту и импорту. В этот Совет входили представители от каждой земли и провинции, так называемые «compradores». Так что время от времени в страну импортировались партии дешевых товаров, предназначенных только для бедных. Подобные акции, естественно, широко использовались в пропагандистских целях.
Технически у них, как, впрочем, и в Соединенных Штатах, была принята полусоциалистическая электроденежная экономика. Предполагалось, что правительство берет на себя все заботы по обеспечению граждан предметами первой необходимости, а граждане своим трудом зарабатывают деньги на всякие излишества – удовольствия и предметы роскоши – и получают заработную плату в электронных кредитках или наличными.
Но в Соединенных Штатах излишествами считались только дорогие развлечения и предметы роскоши. А в странах Зоны Канала к излишествам относились и медицинские услуги, и мясо – чтобы их получить, надо было заплатить. Причем деньги брали в уплату охотнее, чем пластиковые энергокарты.
Очень многие искренне возмущались – начиная от правительства Панамы и Тио Рико, вплоть до северных провинций. Всеобщее негодование охватило провинции, которые больше прочих получали продукции нанофоров: из-за неприятных инцидентов, вроде резни в Портобелло, у Панамы еще оч-чень долго не будет собственных нанофоров. Хотя подобные инциденты как раз и были спровоцированы отсутствием в их государстве таких «волшебных ящиков».

* * *
Нам не давали покоя целую неделю после нападения. Могучая пропагандистская машина, которая подпитывала движение «боевичков» и обычно освещала деятельность более интересных боевых групп, на этот раз обратила всю свою мощь на нас. Остальные средства массовой информации тоже не оставили нас без внимания. В обществе, которое живет свежими новостями, это стало происшествием года: на такие базы, как Портобелло, нападают довольно часто, но на этот раз впервые за все время пострадали механики, надежно укрытые в святая святых военной базы. Правительственные каналы и средства массовой информации особенно настойчиво подчеркивали тот факт, что погибшие механики не несли в то время боевого дежурства.
Досужие репортеры опросили даже студентов из университета, которым я преподаю, – интересовались, как я «воспринял» этот инцидент, и студенты не подвели – они сказали, что на занятиях я держался точно так же, как обычно. Но даже эти ответы разные репортеры все равно сумели подать по-разному – меня описывали как человека «бесчувственного», или «стойкого и сдержанного», или «настолько потрясенного случившимся».
На самом деле это должно было означать либо то, что все написанное ими в какой-то мере правда, либо что практические занятия по физике элементарных частиц – не самое подходящее время и место для задушевных разговоров.
Когда репортеры попытались прорваться в мой рабочий кабинет с видеокамерой, я вызвал охранника и велел выставить их вон. Впервые в моей университетской карьере выдался такой случай, когда сержантское звание оказалось важнее должности преподавателя, тем более младшего.
Таким образом я смог приказать двоим «бутсам» разгонять репортеров подальше, когда я куда-нибудь выхожу. Но все равно в течение этой недели за мной постоянно следила по меньшей мере одна видеокамера, а потому я старался держаться подальше от Амелии. Она, конечно, могла войти в дом, где я жил, сделав вид, что пришла к кому-то другому. Но слишком велик был риск, что кто-нибудь случайно увидит, как она заходит в мою квартиру, или сумеет догадаться о наших отношениях. У нас в Техасе до сих пор есть люди, которым очень не понравится, что у белой женщины любовник – негр, да еще и на пятнадцать лет моложе ее. Даже в нашем университете найдутся такие, кто не очень-то этому обрадуется.
К пятнице репортеры как будто утратили к нам интерес, но все равно мы с Амелией поехали в клуб порознь, на разных машинах, а я прихватил с собой своих охранников, чтобы подежурили снаружи.
Мы с Амелией только один раз встретились в умывальнике и смогли наконец обняться, пока за нами никто не следит. Все остальное время я беседовал исключительно с Марти и с Франклином.
Марти подтвердил мои подозрения:
– Вскрытие показало, что тот самый заряд, который убил твоего сменщика, одновременно оборвал его подключение в сеть. Поэтому ты и не почувствовал ничего необычного – его как будто просто отключили, и все.
– Знаешь, я сперва даже не понял, что его больше нет, – я говорил это уже далеко не в первый раз. – Ощущения от остальной группы нахлынули такой мощной волной, все так перепуталось… Особенно плохо пришлось тем, чьи сменщики были ранены, но все еще жили.
– Но это еще далеко не так плохо, как подключиться напрямую к тому, кто уже умер, – заметил Франклин. – Большинство ваших прошли через это.
– Не знаю. Если кто умирает внутри скорлупки – это обычно бывает из-за инфаркта или инсульта. А не из-за того, что человека разнесло на куски картечью. При неглубоком контакте эффект «обратной связи» передает примерно десять процентов ощущений партнера, но и этого более чем достаточно – чертовски больно. Когда умерла Каролин… – у меня запершило в горле. – С Каролин это было так: внезапная острая боль в сердце – и все, ее не стало. Она как будто отключилась.
– Мне очень жаль… – сказал Франклин и наполнил наши стаканы. Вино было древнее, почти столетней выдержки – лафит «Ротшильд» двадцать восьмого года. Наверняка поддельное.
– Спасибо. – Я попробовал вино. Безусловно, отличное, но я был не настолько хорошим знатоком вин, чтобы оценить его по достоинству. – Я тогда даже не понял, что она умерла. И никто в нашей группе не понял. Это хуже всего. Мы как раз стояли на холме и ждали, когда нас заберут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55