Обслужили супер, доставка мгновенная
Это будет машина, по многим параметрам превосходящая все, что создавалось когда-либо ранее, и построят ее автоматические роботы, без какого-либо непосредственного руководства со стороны людей. Если группа «Юпитер» пошлет указание на Ио, оно долетит туда только через пятнадцать – двадцать пять минут. И, естественно, примерно столько же времени уйдет на то, чтобы получить ответ. А за сорок пять минут может случиться очень и очень многое – и это никак нельзя будет предотвратить, потому что машины, отправляющие в космос куски скалы с Ио, не прекратят работу еще сорок пять минут плюс столько времени, сколько понадобится на то, чтобы придумать, как их перепрограммировать.
У директора проекта «Юпитер» над столом висит картинка из мультфильма почти столетней давности: Микки-Маус в костюме волшебника стоит, разинув рот, совершенно обалдевший, и смотрит на бесконечную вереницу безмозглых веников, марширующих мимо него из открытой двери.
* * *
Я поспал пару часов и внезапно проснулся, обливаясь потом от страха. Я не запомнил, что именно мне приснилось, но после этого сна у меня осталось ощущение жуткого головокружительного падения. Такое уже случалось со мной раньше, и не раз, всегда на первый или второй день после дежурства.
Некоторые из наших механиков вообще не могут нормально спать, когда не подключены к машинам. Такой сон дает ощущение полной темноты, абсолютного отсутствия всяких мыслей и ощущений. Практически то же самое, что и смерть. Но после такого сна просыпаешься расслабленным и отдохнувшим.
Я провалялся на кровати еще с полчаса, стараясь заснуть. Но ничего не вышло – и я бросил это гиблое дело. Пошел на кухню и сварил себе кофе. Вообще-то, надо было бы поработать, но до вторника я не получу никаких бумаг, а отдел исследований запросто мог подождать до завтрашнего утреннего собрания.
Пора возвращаться в реальный мир. В Кембридже я совершенно отстранился от всего этого. Я подошел к рабочему столу Амелии и послал запрос на свой информационный модуль.
Он насмеялся надо мной и первым делом подсунул мне развлекательные журналы. Я перелистал два десятка страниц всяких комиксов и прочитал три колонки в газете, которая по определению не должна была иметь ничего общего с политикой. И все же одна из статей оказалась злобной сатирической заметкой о событиях в Центральной Америке.
Я нисколько не удивляюсь, что большая часть новостей в мировой прессе так или иначе затрагивает тему Центральной и Южной Америки. На Африканском Фронте пока без перемен, там все попритихли после того, как мы год назад сбросили ядерную бомбу на Ман-Деллавиль. Наверное, собираются с силами и прикидывают про себя, какой наш город взлетит на воздух следующим.
Нашу небольшую вылазку нигде даже не упомянули. Две группы солдатиков разнесли вдребезги городки Педра Сола и Игатими, в Уругвае и Парагвае – предполагаемые места базирования партизан. Мы, конечно же, заблаговременно предупредили правительства этих стран и заручились их согласием на проведение миссии – и, конечно же, среди гражданского населения там никто не пострадал. Если кто погиб – значит, он был партизаном. Они говорят: «La muerte es el gran convertidor» – «Смерть – великий волшебник», в смысле, умеет превращать одно в другое. Это с равной вероятностью могло быть и правдой, и мрачной насмешкой над нашим учетом потерь. Мы убили с четверть миллиона народу в Америках и еще один бог знает сколько – в Африке. Если бы я жил в другой стране, я, наверное, пошел бы в партизаны.
Еще в газетах были обычные деловые сообщения из Женевы. Наши враги настолько разобщены и многочисленны, что им никогда не удастся вовремя собраться всем вместе. И кроме того, лично я глубоко убежден, что некоторые из этих партизанских лидеров – наши же ставленники, которым было велено делать все, как надо, но у них не получилось – и вот результат.
Впрочем, они там, в Женеве, пришли наконец к соглашению относительно ядерного оружия: начиная с этого момента ни одна из сторон не вправе его применить иначе как в качестве меры возмездия в ответ на ядерный удар противника. Хотя нгуми по-прежнему не желают признавать своей ответственности за Атланту. Что нам было по-настоящему нужно – так это соглашение соглашений: «Если мы что-нибудь пообещаем, мы не откажемся от своих обещаний, по крайней мере, в течение следующих тридцати дней». Но на это почему-то ни одна из сторон не согласилась.
Я выключил комм и порылся у Амелии в холодильнике. Пива не было. Ну что ж – сам виноват. Опять же, немножко свежего воздуха мне не повредит, так что я закрыл дом и покатил к воротам университетского городка.
Дежурный сержант-охранник проверил мои документы и заставил подождать, пока он позвонит по телефону и сверит данные. Двое его приятелей все это время стояли рядом, опираясь на винтовки, и самодовольно ухмылялись. Кое-кто из обычных солдат смотрит на механиков свысока, потому как мы, дескать, воюем «не по-настоящему». Они забывают, что мы служим дольше их, и уровень смертности среди механиков выше, чем в любом другом роде войск. Забывают, что благодаря нам им не приходится «по-настоящему» лезть в самое пекло.
Ну, конечно, для кое-кого из них важнее совсем другое: мы ведь мешаем им выслужиться, не даем показать, какие они герои. «Миру нужны всякие люди», – говаривала моя мама. Армии – тоже, но в меньшем количестве.
Сержанту наконец пришлось признать, что я – это я.
– Оружие есть? – спросил он, заполняя мой путевой лист.
– Нет. Днем я хожу без оружия.
– Похороны за свой счет, – сказал сержант. Он аккуратно сложил путевой лист пополам и протянул мне. На самом деле оружие у меня было – армейский выкидной вибронож и маленькая «беретта» – лазерный пистолет. А этому парню придется когда-нибудь оплачивать свои собственные похороны, раз уж он не может определить, вооружен человек или нет. Я отсалютовал его приятелям одним поднятым между глаз пальцем – обычное приветствие солдат действительной службы – и поехал по своим делам.
Возле ворот крутилось несколько проституток. Одна как-то нервно подергивалась, и голова у нее была обрита наголо. Но для бывшего механика эта девица была слишком старой. Всегда удивляюсь таким. Она, конечно, сразу же меня заметила.
– Эй, Джек! – проститутка вышла на дорожку и не дала мне проехать. – Могу предложить кое-что как раз для тебя.
– Как-нибудь в другой раз, – сказал я. – С виду ты вроде ничего, – на самом деле она была страшная, как смерть. Лицо, да и все тело у нее было какое-то осунувшееся и потасканное. И, судя по вечно красным белкам глаз, эта мамзель частенько прикладывалась к бутылке.
– Тебе – за полцены, лапочка!
Я покачал головой. Она вцепилась в руль моего велосипеда.
– Ну хоть за четверть цены! Я так давно не делала этого в подключении…
– Я не занимаюсь таким, когда подключен, – я почему-то разоткровенничался – отчасти. – Во всяком случае, с незнакомками.
– И долго бы я тогда оставалась для тебя незнакомкой? – в ее голосе звучала откровенная мольба.
– Извини, – я свернул с дорожки на траву. Если я еще хоть немного здесь задержусь, она начнет предлагать деньги мне!
Прочие проститутки наблюдали за этим разговором, и на лицах их отражались самые разные чувства: интерес, жалость, понимание и сочувствие. Как будто они сами не были жертвами той или иной пагубной страсти. В нашем добром «государстве всеобщего благосостояния» никто не стал бы трахаться за деньги ради того, чтобы заработать на жизнь. Никто не обязан был делать ничего такого – надо было просто не влезать ни в какие неприятности, и все. И это прекрасно срабатывало.
Когда я был маленьким, во Флориде узаконили проституцию. Но к тому времени, когда я достаточно вырос, чтобы этим интересоваться, проститутки остались только при крупных казино.
В Техасе закон запрещает заниматься проституцией, но надо слишком уж серьезно докучать полицейским, чтобы тебя отдали за это под суд. Двое копов, которые прекрасно видели, как бритая девица ко мне приставала, и пальцем не пошевелили, чтобы ею заняться. Может, как-нибудь потом, когда у них заведутся лишние деньги.
Обычно у проституток с имплантатами нет отбоя от клиентов. Еще бы – они ведь знают, что при этом чувствует мужчина.
Я поехал в город, мимо университетских магазинов, цены в которых были именно академические. Правда, Южный Хьюстон пользовался сомнительной репутацией, но ведь я был вооружен. Кроме того, я полагал, что плохие парни предпочитают бесчинствовать в более поздние часы и сейчас должны мирно спать в своих постелях. Но один не спал.
Я прислонил велосипед к стене возле магазинчика с выпивкой и стал возиться с замком – надежным, хитрой системы, для которого требовалась моя личная карточка.
– Эй, приятель! – пробасил кто-то у меня за спиной. – У тебя найдется для меня десять долларов? Или, может, даже двадцать?
Я медленно повернулся. Он был на голову выше меня, средних лет, худощавый и мускулистый. Обут в высокие, до колен, начищенные сапоги, длинные волосы туго собраны в хвост, как принято у сектантов-свето-преставленцев – наверное, он надеялся, что бог когда-нибудь схватит его за этот хвост и утащит живым на небо.
– Я думаю, что вам не нужны деньги.
– Мне нужны. И прямо сейчас.
– Какую «дурь» ты куришь? – спросил я и положил руку на бедро. Не слишком естественный жест и не слишком удобный, зато так легче будет подобраться к выкидному ножу. – Может, с тобой поделиться? У меня кое-что есть.
– Ты не должен давать мне то, что мне надо. Ты должен дать на это деньги, – верзила вытащил из голенища длинный нож с узким волнистым лезвием.
– Убери эту штуку. Будет тебе десятка, – его детская безделушка не шла ни в какое сравнение с моим выкидным ножом, но я не хотел устраивать резню прямо здесь, на тротуаре.
– Ага, ты согласен на десятку. А может, и на все пятьдесят… – он двинулся ко мне.
Я выхватил свой нож и нажал на кнопку. Лезвие резко щелкнуло, вылетев из рукояти, и хищно блеснуло пламенеющей кромкой.
– Потерял ты свою десятку, парень. Сколько еще ты хочешь потерять?
Он уставился на вибрирующее лезвие. Мерцающая дымка на его кромке была горячей, как раскаленная поверхность солнца.
– Ты служишь в армии. Ты – механик.
– Может, механик, а может, я убил одного такого и забрал у него нож – не важно. Короче, ты еще не передумал играть со мной в игрушки?
– Механики не особо крутые парни. Я сам служил в армии, знаю.
– Значит, ты и сам все знаешь. – Он отступил на шаг вправо. Я решил – готовит какую-то пакость. – Значит, тебе не охота ждать, пока тебя возьмут на небо живьем? Захотел подохнуть прямо сейчас?
Мужик поглядел на меня, оценивая. В глазах его ничего не отражалось.
– А, хрен с тобой! – сказал он и засунул нож обратно в сапог. Повернулся и зашагал прочь, не оглядываясь.
Я выключил вибронож и подул на лезвие. Когда оно достаточно остыло, я защелкнул его обратно в рукоятку и положил на место. Потом вошел в магазин.
Продавец держал наготове блестящий баллончик с аэрозолем «Ремингтон».
– Сраный светопреставленец! Надо мне было его сделать!
– Спасибо, – сказал я. Этим своим аэрозолем он «сделал» бы и меня за компанию с незадачливым вымогателем. – Дайте мне шесть «Дикси».
– Пожалуйста! – продавец открыл холодильник. – Какое у вас довольствие?
– Армейское, – коротко ответил я. Доставать документы не хотелось.
– Могу себе представить, – сказал продавец, копаясь в холодильнике. – Нет, ну надо же! Они приняли закон, по которому я обязан впускать в магазин всяких сраных светопреставленцев! А эти оборванцы все равно никогда ничего не покупают.
– А зачем бы им это делать? Они считают, что мир не сегодня завтра пойдет прахом, и все закончится.
– Ну да. А тем временем воруют все, что под руку подвернется. Мне остаются только пустые банки.
– Да им все равно.
Меня начало трясти. С этим светопреставлением и охочим до аэрозолей продавцом я, наверное, был ближе к смерти, чем в Портобелло.
Он выставил передо мной упаковку с шестью бутылками пива.
– А вы не хотите продать этот ножик?
– Нет, он мне все время нужен. Я открываю им письма фанатов.
Ох, не надо было этого говорить!
– Признаться, я вас сперва и не признал! Я в основном слежу за Четвертой и Шестнадцатой.
– Я из Девятой. Это не так увлекательно.
– А, «удержание»! – он со знанием дела кивнул. Четвертая и Шестнадцатая группы были «охотники и убийцы». Мы называли их фанатов «боевичками».
Продавец вдохновился, хотя я был всего лишь «удержанием». И разведчиком – Психологические Операции.
– Вы не смотрели передачу про Четвертую в прошлую среду? – спросил он.
– Нет. Я и про себя не смотрел. Я тогда был на задании.
Он постоял немного, теребя мою карточку, пока до него дошло, что человек, просидевший девять дней внутри солдатика, не горит желанием бежать поскорее к телевизору, где показывают последние военные сводки.
Впрочем, некоторые именно так и делают. Я как-то встречал Сковилла после дежурства – он приезжал в Техас, в Хьюстон, на слет «боевичков». Они устраивают такие сборища каждую неделю, по выходным – пьянствуют, шумят, расслабляются как могут. Обычно они сбрасываются и платят одному-двум механикам, чтобы те приехали и рассказали «как это бывает на самом деле». Каково это – когда лежишь, закрытый в скорлупке, и наблюдаешь за тем, как ты же сам убиваешь людей машиной с дистанционным управлением. Еще они просматривают записи самых крупных сражений и рассуждают о стратегии.
Я только один раз побывал на таком «воинском дне». Тогда все присутствующие, кроме случайных людей со стороны, были наряжены в костюмы старинных воинов. Знаете, это выглядело даже страшновато. Я только надеялся, что их пулеметы Томсона и кремневые ружья непригодны к употреблению. Даже преступники не рискнули бы шутить с такими штуками. Но мечи, луки и копья выглядели достаточно реалистично, а люди, которые их носили, на мой взгляд, совершенно не умели обращаться с острыми предметами.
– Вы собирались убить того парня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
У директора проекта «Юпитер» над столом висит картинка из мультфильма почти столетней давности: Микки-Маус в костюме волшебника стоит, разинув рот, совершенно обалдевший, и смотрит на бесконечную вереницу безмозглых веников, марширующих мимо него из открытой двери.
* * *
Я поспал пару часов и внезапно проснулся, обливаясь потом от страха. Я не запомнил, что именно мне приснилось, но после этого сна у меня осталось ощущение жуткого головокружительного падения. Такое уже случалось со мной раньше, и не раз, всегда на первый или второй день после дежурства.
Некоторые из наших механиков вообще не могут нормально спать, когда не подключены к машинам. Такой сон дает ощущение полной темноты, абсолютного отсутствия всяких мыслей и ощущений. Практически то же самое, что и смерть. Но после такого сна просыпаешься расслабленным и отдохнувшим.
Я провалялся на кровати еще с полчаса, стараясь заснуть. Но ничего не вышло – и я бросил это гиблое дело. Пошел на кухню и сварил себе кофе. Вообще-то, надо было бы поработать, но до вторника я не получу никаких бумаг, а отдел исследований запросто мог подождать до завтрашнего утреннего собрания.
Пора возвращаться в реальный мир. В Кембридже я совершенно отстранился от всего этого. Я подошел к рабочему столу Амелии и послал запрос на свой информационный модуль.
Он насмеялся надо мной и первым делом подсунул мне развлекательные журналы. Я перелистал два десятка страниц всяких комиксов и прочитал три колонки в газете, которая по определению не должна была иметь ничего общего с политикой. И все же одна из статей оказалась злобной сатирической заметкой о событиях в Центральной Америке.
Я нисколько не удивляюсь, что большая часть новостей в мировой прессе так или иначе затрагивает тему Центральной и Южной Америки. На Африканском Фронте пока без перемен, там все попритихли после того, как мы год назад сбросили ядерную бомбу на Ман-Деллавиль. Наверное, собираются с силами и прикидывают про себя, какой наш город взлетит на воздух следующим.
Нашу небольшую вылазку нигде даже не упомянули. Две группы солдатиков разнесли вдребезги городки Педра Сола и Игатими, в Уругвае и Парагвае – предполагаемые места базирования партизан. Мы, конечно же, заблаговременно предупредили правительства этих стран и заручились их согласием на проведение миссии – и, конечно же, среди гражданского населения там никто не пострадал. Если кто погиб – значит, он был партизаном. Они говорят: «La muerte es el gran convertidor» – «Смерть – великий волшебник», в смысле, умеет превращать одно в другое. Это с равной вероятностью могло быть и правдой, и мрачной насмешкой над нашим учетом потерь. Мы убили с четверть миллиона народу в Америках и еще один бог знает сколько – в Африке. Если бы я жил в другой стране, я, наверное, пошел бы в партизаны.
Еще в газетах были обычные деловые сообщения из Женевы. Наши враги настолько разобщены и многочисленны, что им никогда не удастся вовремя собраться всем вместе. И кроме того, лично я глубоко убежден, что некоторые из этих партизанских лидеров – наши же ставленники, которым было велено делать все, как надо, но у них не получилось – и вот результат.
Впрочем, они там, в Женеве, пришли наконец к соглашению относительно ядерного оружия: начиная с этого момента ни одна из сторон не вправе его применить иначе как в качестве меры возмездия в ответ на ядерный удар противника. Хотя нгуми по-прежнему не желают признавать своей ответственности за Атланту. Что нам было по-настоящему нужно – так это соглашение соглашений: «Если мы что-нибудь пообещаем, мы не откажемся от своих обещаний, по крайней мере, в течение следующих тридцати дней». Но на это почему-то ни одна из сторон не согласилась.
Я выключил комм и порылся у Амелии в холодильнике. Пива не было. Ну что ж – сам виноват. Опять же, немножко свежего воздуха мне не повредит, так что я закрыл дом и покатил к воротам университетского городка.
Дежурный сержант-охранник проверил мои документы и заставил подождать, пока он позвонит по телефону и сверит данные. Двое его приятелей все это время стояли рядом, опираясь на винтовки, и самодовольно ухмылялись. Кое-кто из обычных солдат смотрит на механиков свысока, потому как мы, дескать, воюем «не по-настоящему». Они забывают, что мы служим дольше их, и уровень смертности среди механиков выше, чем в любом другом роде войск. Забывают, что благодаря нам им не приходится «по-настоящему» лезть в самое пекло.
Ну, конечно, для кое-кого из них важнее совсем другое: мы ведь мешаем им выслужиться, не даем показать, какие они герои. «Миру нужны всякие люди», – говаривала моя мама. Армии – тоже, но в меньшем количестве.
Сержанту наконец пришлось признать, что я – это я.
– Оружие есть? – спросил он, заполняя мой путевой лист.
– Нет. Днем я хожу без оружия.
– Похороны за свой счет, – сказал сержант. Он аккуратно сложил путевой лист пополам и протянул мне. На самом деле оружие у меня было – армейский выкидной вибронож и маленькая «беретта» – лазерный пистолет. А этому парню придется когда-нибудь оплачивать свои собственные похороны, раз уж он не может определить, вооружен человек или нет. Я отсалютовал его приятелям одним поднятым между глаз пальцем – обычное приветствие солдат действительной службы – и поехал по своим делам.
Возле ворот крутилось несколько проституток. Одна как-то нервно подергивалась, и голова у нее была обрита наголо. Но для бывшего механика эта девица была слишком старой. Всегда удивляюсь таким. Она, конечно, сразу же меня заметила.
– Эй, Джек! – проститутка вышла на дорожку и не дала мне проехать. – Могу предложить кое-что как раз для тебя.
– Как-нибудь в другой раз, – сказал я. – С виду ты вроде ничего, – на самом деле она была страшная, как смерть. Лицо, да и все тело у нее было какое-то осунувшееся и потасканное. И, судя по вечно красным белкам глаз, эта мамзель частенько прикладывалась к бутылке.
– Тебе – за полцены, лапочка!
Я покачал головой. Она вцепилась в руль моего велосипеда.
– Ну хоть за четверть цены! Я так давно не делала этого в подключении…
– Я не занимаюсь таким, когда подключен, – я почему-то разоткровенничался – отчасти. – Во всяком случае, с незнакомками.
– И долго бы я тогда оставалась для тебя незнакомкой? – в ее голосе звучала откровенная мольба.
– Извини, – я свернул с дорожки на траву. Если я еще хоть немного здесь задержусь, она начнет предлагать деньги мне!
Прочие проститутки наблюдали за этим разговором, и на лицах их отражались самые разные чувства: интерес, жалость, понимание и сочувствие. Как будто они сами не были жертвами той или иной пагубной страсти. В нашем добром «государстве всеобщего благосостояния» никто не стал бы трахаться за деньги ради того, чтобы заработать на жизнь. Никто не обязан был делать ничего такого – надо было просто не влезать ни в какие неприятности, и все. И это прекрасно срабатывало.
Когда я был маленьким, во Флориде узаконили проституцию. Но к тому времени, когда я достаточно вырос, чтобы этим интересоваться, проститутки остались только при крупных казино.
В Техасе закон запрещает заниматься проституцией, но надо слишком уж серьезно докучать полицейским, чтобы тебя отдали за это под суд. Двое копов, которые прекрасно видели, как бритая девица ко мне приставала, и пальцем не пошевелили, чтобы ею заняться. Может, как-нибудь потом, когда у них заведутся лишние деньги.
Обычно у проституток с имплантатами нет отбоя от клиентов. Еще бы – они ведь знают, что при этом чувствует мужчина.
Я поехал в город, мимо университетских магазинов, цены в которых были именно академические. Правда, Южный Хьюстон пользовался сомнительной репутацией, но ведь я был вооружен. Кроме того, я полагал, что плохие парни предпочитают бесчинствовать в более поздние часы и сейчас должны мирно спать в своих постелях. Но один не спал.
Я прислонил велосипед к стене возле магазинчика с выпивкой и стал возиться с замком – надежным, хитрой системы, для которого требовалась моя личная карточка.
– Эй, приятель! – пробасил кто-то у меня за спиной. – У тебя найдется для меня десять долларов? Или, может, даже двадцать?
Я медленно повернулся. Он был на голову выше меня, средних лет, худощавый и мускулистый. Обут в высокие, до колен, начищенные сапоги, длинные волосы туго собраны в хвост, как принято у сектантов-свето-преставленцев – наверное, он надеялся, что бог когда-нибудь схватит его за этот хвост и утащит живым на небо.
– Я думаю, что вам не нужны деньги.
– Мне нужны. И прямо сейчас.
– Какую «дурь» ты куришь? – спросил я и положил руку на бедро. Не слишком естественный жест и не слишком удобный, зато так легче будет подобраться к выкидному ножу. – Может, с тобой поделиться? У меня кое-что есть.
– Ты не должен давать мне то, что мне надо. Ты должен дать на это деньги, – верзила вытащил из голенища длинный нож с узким волнистым лезвием.
– Убери эту штуку. Будет тебе десятка, – его детская безделушка не шла ни в какое сравнение с моим выкидным ножом, но я не хотел устраивать резню прямо здесь, на тротуаре.
– Ага, ты согласен на десятку. А может, и на все пятьдесят… – он двинулся ко мне.
Я выхватил свой нож и нажал на кнопку. Лезвие резко щелкнуло, вылетев из рукояти, и хищно блеснуло пламенеющей кромкой.
– Потерял ты свою десятку, парень. Сколько еще ты хочешь потерять?
Он уставился на вибрирующее лезвие. Мерцающая дымка на его кромке была горячей, как раскаленная поверхность солнца.
– Ты служишь в армии. Ты – механик.
– Может, механик, а может, я убил одного такого и забрал у него нож – не важно. Короче, ты еще не передумал играть со мной в игрушки?
– Механики не особо крутые парни. Я сам служил в армии, знаю.
– Значит, ты и сам все знаешь. – Он отступил на шаг вправо. Я решил – готовит какую-то пакость. – Значит, тебе не охота ждать, пока тебя возьмут на небо живьем? Захотел подохнуть прямо сейчас?
Мужик поглядел на меня, оценивая. В глазах его ничего не отражалось.
– А, хрен с тобой! – сказал он и засунул нож обратно в сапог. Повернулся и зашагал прочь, не оглядываясь.
Я выключил вибронож и подул на лезвие. Когда оно достаточно остыло, я защелкнул его обратно в рукоятку и положил на место. Потом вошел в магазин.
Продавец держал наготове блестящий баллончик с аэрозолем «Ремингтон».
– Сраный светопреставленец! Надо мне было его сделать!
– Спасибо, – сказал я. Этим своим аэрозолем он «сделал» бы и меня за компанию с незадачливым вымогателем. – Дайте мне шесть «Дикси».
– Пожалуйста! – продавец открыл холодильник. – Какое у вас довольствие?
– Армейское, – коротко ответил я. Доставать документы не хотелось.
– Могу себе представить, – сказал продавец, копаясь в холодильнике. – Нет, ну надо же! Они приняли закон, по которому я обязан впускать в магазин всяких сраных светопреставленцев! А эти оборванцы все равно никогда ничего не покупают.
– А зачем бы им это делать? Они считают, что мир не сегодня завтра пойдет прахом, и все закончится.
– Ну да. А тем временем воруют все, что под руку подвернется. Мне остаются только пустые банки.
– Да им все равно.
Меня начало трясти. С этим светопреставлением и охочим до аэрозолей продавцом я, наверное, был ближе к смерти, чем в Портобелло.
Он выставил передо мной упаковку с шестью бутылками пива.
– А вы не хотите продать этот ножик?
– Нет, он мне все время нужен. Я открываю им письма фанатов.
Ох, не надо было этого говорить!
– Признаться, я вас сперва и не признал! Я в основном слежу за Четвертой и Шестнадцатой.
– Я из Девятой. Это не так увлекательно.
– А, «удержание»! – он со знанием дела кивнул. Четвертая и Шестнадцатая группы были «охотники и убийцы». Мы называли их фанатов «боевичками».
Продавец вдохновился, хотя я был всего лишь «удержанием». И разведчиком – Психологические Операции.
– Вы не смотрели передачу про Четвертую в прошлую среду? – спросил он.
– Нет. Я и про себя не смотрел. Я тогда был на задании.
Он постоял немного, теребя мою карточку, пока до него дошло, что человек, просидевший девять дней внутри солдатика, не горит желанием бежать поскорее к телевизору, где показывают последние военные сводки.
Впрочем, некоторые именно так и делают. Я как-то встречал Сковилла после дежурства – он приезжал в Техас, в Хьюстон, на слет «боевичков». Они устраивают такие сборища каждую неделю, по выходным – пьянствуют, шумят, расслабляются как могут. Обычно они сбрасываются и платят одному-двум механикам, чтобы те приехали и рассказали «как это бывает на самом деле». Каково это – когда лежишь, закрытый в скорлупке, и наблюдаешь за тем, как ты же сам убиваешь людей машиной с дистанционным управлением. Еще они просматривают записи самых крупных сражений и рассуждают о стратегии.
Я только один раз побывал на таком «воинском дне». Тогда все присутствующие, кроме случайных людей со стороны, были наряжены в костюмы старинных воинов. Знаете, это выглядело даже страшновато. Я только надеялся, что их пулеметы Томсона и кремневые ружья непригодны к употреблению. Даже преступники не рискнули бы шутить с такими штуками. Но мечи, луки и копья выглядели достаточно реалистично, а люди, которые их носили, на мой взгляд, совершенно не умели обращаться с острыми предметами.
– Вы собирались убить того парня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55