Я предъявил свою военную карточку и получил прохладное пиво. На столике, за который я сел, кто-то оставил потрепанный мексиканский журнал «Сексо», так что следующие полчаса я провел в лингвистических упражнениях.
Табличка на столе гласила, что драгоценные камни в саду – это образцы, отбракованные по эстетическим соображениям или из-за структуральных дефектов. И тем не менее они все равно были более чем прекрасны.
Наконец меня вызвали и выдали мне маленький белый пакетик. Я осторожно раскрыл его.
Да, украшение было именно таким, как я и заказывал, но смотрелось еще великолепнее, чем на эскизе. На золотой цепочке висел кулон – крупный темно-зеленый «ночной камень», обрамленный маленькими рубинами. «Ночные камни» появились совсем недавно – всего несколько месяцев назад. Этот был похож на небольшое ониксовое яйцо, внутри которого таилось мягкое зеленоватое сияние. Если камень повернуть, зеленое сияние начинало переливаться в четыре раза ярче бриллиантов.
Кулон прекрасно подойдет к нежной, матовой коже Амелии, зеленый камень и рубины оттенят цвет ее ярких глаз и волос. Оставалось только надеяться, что украшение не покажется Амелии чересчур экстравагантным и она будет его носить.
Когда я ехал обратно, то показал кулон одной женщине – она сидела рядом со мной в купе. Дама нашла украшение великолепным, но сказала, что, по ее мнению, для чернокожей женщины камни слишком темные. Я сказал, что подумаю об этом.
Я оставил кулон на туалетном столике Амелии вместе с запиской, где напоминал, что скоро наша вторая годовщина. И уехал в Портобелло.

* * *
Джулиан родился в университетском городке и вырос среди белых людей, не страдавших ярко выраженными расистскими взглядами. В то же время в Детройте и Майами вспыхивали расистские бунты, но люди старались не обращать на это внимания, считая расовую нетерпимость исключительно проблемой больших городов, которой нет места в их собственном маленьком уютном мирке. И это почти соответствовало истине.
Но война с нгуми очень сильно переменила отношение американцев к расовой проблеме – или, как утверждали циники, позволила открыто выражать свои истинные взгляды. Только половина нгуми были чернокожими, но почти все экстремистские лидеры повстанцев, которые время от времени появлялись на телеэкранах, происходили из этой чернокожей половины. И, судя по комментариям информационных агентств, чернокожие партизаны жадно алкали крови белых.
По иронии судьбы Джулиан оказался в самой гуще событий, которые обратили настроения белых американцев против чернокожих. Но этот тип белых людей практически никак не соприкасался с личной, повседневной жизнью Джулиана. И та женщина в поезде наверняка была иностранкой. Люди, которые окружали Джулиана в университете, были в основном белыми, но их мало волновали расовые проблемы. А те люди, с которыми он вместе подключался к боевым машинам, раньше могли иметь какие угодно взгляды, но после общих боевых дежурств они больше не могли оставаться расистами: невозможно сохранить какие-то предрассудки против негров, если ты сам каждый месяц десять дней подряд живешь внутри чернокожей оболочки.
Наше первое задание очень даже могло обернуться весьма противной штукой. Мы должны были «доставить для допроса» – то есть похитить – женщину, которую подозревали в руководстве партизанской группировкой. Кроме всего прочего, эта женщина была мэром Сан-Игнасио, маленького городка, затерянного высоко в горах, в заоблачных джунглях.
Городок был такой маленький, что один-два солдатика в считанные минуты могли бы сровнять его с землей. Мы несколько раз пролетели над городком на бесшумном летуне, изучая его через инфракрасные линзы и сравнивая местность с картами и данными орбитальной съемки. На первый взгляд городок был очень плохо защищен. В двух местах на главной дороге были устроены засады – там, где дорога входила и выходила из городка. Конечно, там могли оказаться и автоматические системы защиты, которые нельзя обнаружить в инфракрасном свете. Но городок казался слишком бедным, чтобы жители могли позволить себе подобные дорогостоящие устройства.
– Постараемся сделать все тихо, – сказал я. – Высадимся на кофейной плантации, вот здесь, – я мысленно указал на точку в паре километров от городка, ниже по склону горы. – Мы с Канди проберемся через плантацию и выйдем к дому сеньоры Мадеро сзади. Посмотрим – возможно, получится ее зацепить, не поднимая шума.
– Джулиан, ты должен взять хотя бы еще двоих, – возразил Клод. – В этом местечке может быть полным-полно всякой сигнализации и ловушек.
Я без слов дал ему понять, что прекрасно сознаю это и уже учел такую возможность.
– Вы будьте наготове, на случай, если что-то пойдет не так. Если мы поднимем шум, вы все плотной группой быстро взберетесь по склону и окружите нас с Канди. А мы позаботимся, чтобы эта Мадеро не пострадала. Напустите дыма, а мы направимся прямо вот сюда, вниз по долине и на вот этот маленький холмик, и там будем ждать, чтобы нас подобрали, – я почувствовал, как летун воспринял и оценил эту информацию, и уже в следующую секунду дал подтверждение – да, мы сможем подняться на борт в выбранном месте.
– Все, пошли! – сказал я, и двенадцать солдатиков быстро полетели вниз в холодном ночном воздухе. Мы пролетели так пятнадцать метров, а в следующую минуту едва слышно прошелестели, раскрываясь, двенадцать черных парашютов, и мы, невидимые, плавно опустились на поле, усаженное низкорослыми кофейными деревьями – хотя эти хлипкие растения скорее следовало бы назвать кустарниками. Среди них даже человек нормального роста с трудом мог бы найти надежное укрытие. Что ж, разумного риска не избежать. Если бы мы высадились в настоящем лесу, ближе к городку, то наделали бы слишком много шума.
Сориентироваться среди ровных, прямых рядков кофейных деревьев было совсем не трудно. Я упал на колени на мягкую влажную землю. Парашюты отсоединились, схлопнулись, свернулись сами собой в тугие маленькие цилиндрики и беззвучно спеклись в плотные брикеты. Если кто их потом увидит – наверное, примет за камни, выпавшие из стены или изгороди.
Соблюдая тишину, все двинулись к лесу и укрылись среди деревьев. А мы с Канди пошли наверх по склону холма, неслышно скользя между деревьями и стараясь не ломать трескучий кустарник.
– Собака, – сказала Канди, и мы мгновенно замерли. С того места, где я стоял – чуть позади Канди, – саму собаку мне видно не было, но посредством сенсоров Канди я ощущал запах собачьей шерсти и дыхания и видел яркое пятно в инфракрасных лучах. Собака вскочила и собралась было зарычать, но низкий звук, поднимавшийся в ее горле, так и не вырвался наружу – его оборвал тихий шлепок стрелки с транквилизатором, вонзившейся в кожу. Доза была рассчитана на человека. Надеюсь, собака от нее не помрет.
Позади собаки виднелась аккуратная, ухоженная лужайка за домом сеньоры Мадеро. В окне на кухне горел свет – надо же, как не повезло! Когда мы высаживались, в доме было темно.
Через закрытые окна мы с Канди услышали приглушенные голоса – говорили двое. Они разговаривали слишком быстро и с таким сильным местным акцентом, что ни я, ни Канди не смогли почти ничего разобрать – но общий смысл разговора мы поняли: сеньора Мадеро и какой-то мужчина были чем-то сильно встревожены и торопливо обсуждали какое-то происшествие.
«Кого-то ожидают», – подумала Канди.
«Пошли!» – мысленно сказал я. В четыре шага Канди оказалась у окна кухни, а я – у задней двери. Она одной рукой высадила окно, а второй дважды выпустила транквилизирующие стрелки. Я сорвал дверь с петель и вступил в коридор – навстречу шквалу ружейного огня.
Двое с армейскими винтовками. Я усыпил их и пошел на кухню. Сигнальная сирена успела прореветь три раза, прежде чем я отыскал выключатель и вырвал его из стены.
Застучали ботинки – вниз по лестнице бежало двое или трое людей. «Газ, рвотный», – мысленно сказал я Канди и бросил в холл пару газовых гранат. Применять рвотный газ было немного рискованно, поскольку женщина, которую мы должны были захватить, лежала без сознания – мы не должны были допустить, чтобы она захлебнулась. Но как бы то ни было действовать надо было быстро.
На кухонном столе растянулись двое людей. Я заметил на стене силовой щит и расстрелял его – весь дом погрузился в темноту. Конечно, для нас с Канди ничего не изменилось – мы все так же прекрасно видели две ярко-красные фигуры в темно-красной комнате.
Я подхватил Мадеро и ее товарища и направился обратно в холл. Но за булькающими звуками рвоты пленников я вдруг услышал металлический лязг и сухой щелчок – кто-то вставил в автомат новый магазин и снял оружие с предохранителя. Я передал Канди картинку, она всунула руку в окно и обрушила на копошащихся в темноте повстанцев половину стены. Крыша перекосилась и с громким треском рухнула внутрь дома, но к тому времени я вместе со своей ношей был уже на заднем дворике. Я бросил мужчину там и взял Мадеро обеими руками, как ребенка.
– Подождем остальных, – сказал я вслух – что было совсем излишним. Мы уже слышали, как жители городка бегут по дорожке к дому Мадеро. Но наши ребята бегали быстрее.
Десять черных гигантов выскочили из лесу позади нас. «Дым туда, туда и туда! – Я мысленно отдавал распоряжения. – Включить фонари!» Вокруг нас с Канди поднялась клубящаяся стена белого дыма, которая в свете наших прожекторов сделалась полностью непрозрачной. Я повернулся спиной к дымовой завесе, загораживая собой Мадеро – подбегавшие поселяне начали беспорядочно стрелять из винтовок и лазерных пистолетов. «Всем бросить газовые фанаты и рассредоточиться!» – тотчас же взорвались одиннадцать емкостей с рвотным газом. Я уже скользнул в лес, под прикрытие деревьев, и быстро побежал к условленному месту. Пули свистели над головой и сбивали надо мной ветки, не причиняя никакого вреда. На бегу я проверил у Мадеро пульс и убедился, что она дышит нормально. Потом пощупал ее затылок, то место, куда попала стрелка с транквилизатором. Стрелка уже выпала, и ранка даже перестала кровоточить. «Бумагу оставила?»
Канди мысленно ответила: «Конечно. Она на столе, где-то там, под обломками крыши». У нас был предположительно законный ордер на арест сеньоры Мадеро. Ордер и еще сотня песо, на которые можно было бы купить чашечку кофе – если после всего, что ушло на экспорт, в этой стране осталось кофе хотя бы на одну чашечку.
Выбравшись из леса, я побежал быстрее. Потрясающее ощущение – нестись вот так, перескакивая через рядки низкорослых кофейных кустов… Невзирая на то что какой-то частью сознания я все время понимал, что на самом деле лежу неподвижно в сотнях миль от этого места, запертый внутри бронированной пластиковой скорлупки. Я слышал, как остальные бегут позади меня, а подбегая к вершине холма, услышал и легкий шелест приближающегося грузового вертолета и летунов группы сопровождения.
Если бы надо было забрать только наших солдатиков, вертолет подхватил бы нас, не снижая скорости – мы подняли бы руки и в нужный момент уцепились за специальные скобы на его брюхе. Но на этот раз все было не так просто: для того, чтобы погрузить живого человека, вертолет должен был приземлиться по-настоящему. Вот почему с грузовым вертолетом прилетели еще два летуна – группа прикрытия.
Я взбежал на вершину холма и дал свои позывные. С вертолета сразу же ответили. Остальные ребята из группы бежали вверх по склону холма, петляя между деревьями. Мне только сейчас пришло в голову, что надо было вызывать два вертолета – один для меня с Мадеро, а второй – для того, чтобы забрать остальных одиннадцать солдатиков обычным скоростным манером. Нам опасно было собираться всем вместе и стоять на открытом пространстве хоть какое-то время, тем более что шум винтов вертолета наверняка привлек внимание местных.
Как будто в ответ на мои опасения в пятидесяти метрах от меня разорвался снаряд – оранжевая вспышка и приглушенный грохот. Я связался с механиком летуна и уловил, что она как раз о чем-то спорит с командованием. Кому-то хотелось, чтобы мы бросили Мадеро и улетели обычным способом. Когда летуны показались из-за горизонта, взорвался еще один снаряд – уже гораздо ближе, примерно в десяти метрах от меня. Мы получили несколько видоизмененный приказ: всем выстроиться в линию, как для обычного зацепа, а пилот проведет вертолет на самой малой допустимой скорости.
Мы выстроились в линию и подняли вверх левые руки. Я как раз задумался, может, я держу Мадеро слишком крепко или слишком слабо? Я решил, что сжимаю ее слишком крепко, большинство ребят со мной согласились – хотя, возможно, мы и ошибались.
Мы ухватились за скобы, и вертолет рванул вверх – нас тряхнуло от перегрузки в пятнадцать или двадцать g. Солдатикам, естественно, ничего от этого не сделалось, а у нашей пленницы, как мы потом узнали, сломалось четыре ребра. Мадеро пришла в себя и пронзительно вскрикнула, а тут как раз разорвалось еще два снаряда, так близко, что в вертолете появились новые дыры. Солдатики Клода и Карин тоже получили повреждения. Мадеро шрапнелью не задело, но она вдруг обнаружила, что висит в нескольких десятках метров над землей и быстро поднимается вверх. Женщина завизжала и принялась яростно колотить по моему солдатику кулаками и извиваться всем телом, пытаясь вырваться. Мне ничего не оставалось, кроме как обхватить ее покрепче, но я держал ее как раз под грудью и боялся придавить слишком сильно.
Внезапно женщина перестала биться и обмякла – потеряла сознание или умерла. Руки у меня были заняты, так что я не мог проверить ее пульс и посмотреть, дышит ли она. Поэтому я сделал единственное, что мне оставалось, – постарался ее не выронить.
Через несколько минут мы опустились на голый, без деревьев, холм, и я убедился, что женщина все еще дышит. Я занес ее в салон вертолета и положил на носилки, укрепленные у стены. Координатор спросила, нет ли там у нас каких-нибудь наручников – сперва я подумал, что это шутка, но мне объяснили, что эта Мадеро – убежденная мятежница, настоящая фанатичка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55