Помолвка не могла состояться в год траура.
За этот год я многое узнала об Эварде. Он часто приезжал к Томасу в замок Комигор, наше поместье в северных холмах, упражнялся в фехтовании, чувствовал себя как дома в нашей старинной библиотеке, попивал бренди моего отца и говорил о тех, кто останется между ним и престолом, когда умрет король Геврон. Я чуть ли не с колыбели слушала мужские разговоры о политике, особенно часто после смерти матери. Настал момент, когда любопытство заставило меня задать вопрос, на чем основаны притязания Эварда.

Двадцать восьмой год правления короля Геврона
– Но, Эвард, – сказала я однажды вечером, – разве в законе не сказано, что, когда остаются лишь племянники и племянницы, трон наследуют дети старших единокровных братьев или сестер короля?
– Не думай об этом, моя герцогиня, – ответил он. – Когда придет время, не останется никого, кроме меня. Я кое-что знаю, видишь ли. Мой помощник Дарзид, по-настоящему ценное пополнение в рядах моих соратников, выяснил, что у Венника возникли некоторые затруднения. Полагаю, добрый граф уже давно не платит налогов, кроме того, стало известно, что он незаконно распоряжался налогами, собранными с вассалов… пускал их на собственные нужды. – Он потрясенно распахнул глаза, потом они с Томасом захохотали. Этого смеха я не поняла и не одобрила.
– Возьмем моего кузена Фредерика. Ты слышала, какие ходят слухи? Толкуют, что он незаконнорожденный, моя тетушка Катерина не по правилам венчалась с Колбурном, как предписано законом. Представляешь, целое семейство окажется на улице, если слухи подтвердятся. Дражайшая тетушка Катерина, кто бы мог подумать, что она простая потаскуха? Я не вынесу, если ей придется стоять у позорного столба. При мысли о ее обритой голове меня мутит!
– Ты же не серьезно! Госпожа Катерина? – Мой разум плохо ориентировался в этом незнакомом мире.
– Думаю, Мартин тоже несерьезный соперник. У него слишком странные друзья.

Мартин, граф Гольтский, был одним из самых любимых мною людей. Ему было около сорока пяти, и, как все лейранские мужчины, он был воином. И в данный момент он пользовался влиянием при дворе. Дальний родственник моей матери, он был мудрым, образованным и остроумным человеком. На мое семнадцатилетние Мартин прислал приглашение провести несколько дней с ним и его гостями в его поместье, он заверил моего отца, что за мной будут должным образом приглядывать. Подобные трехдневные праздники Мартин устраивал в первую неделю каждого месяца, приглашая множество очаровательных и необычных людей, развлекая гостей шарадами, пьесами, менестрелями и мимами, словесными играми, загадками и живыми беседами на всевозможные темы. Мартин не думал, что кто-то может оказаться слишком молод для подобных бесед, если этот кто-то в состоянии интересно говорить, а это означало говорить не только о моде, лошадях и текущей войне.
Все детство я провела среди лошадей и собак, играя в войну с Томасом, слушая, как отец и его товарищи толкуют о битвах и завоеваниях, политике и ведении хозяйства. Я считала, будто каждый образованный житель Лейрана находит важными те же вещи, что и они. И каждый день, проведенный в собирающемся в Виндаме обществе, повышал мое образование на целую ступень. Здесь я начала изучать историю, искусство, философию и музыку, сомневаться в бесспорности некоторых утверждений, касающихся политики или норм морали, получать удовольствие от удачно сказанного слова или хорошо продуманного возражения.
Я считала, что Мартин будет прекрасным королем, но никогда не говорила этого Эварду или Томасу и даже Дарзиду, обаятельному и циничному помощнику Эварда, который в то лето начал приезжать вместе с ним в Комигор и быстро стал моим любимым сотрапезником. Томас Мартина презирал, утверждая, что тот, кто выбирает на маскарад в Долгую Ночь костюм нищего, не обладает достоинством и не может быть правителем. Когда я пересказала Мартину мнение брата, он ответил: «Мне идет на пользу время от времени переодеваться в нищего. Позволяет понять, каково приходится моим крестьянам и солдатам на морозе без башмаков». Хотя он говорил легкомысленным тоном, я поняла, что он имеет в виду именно то, что говорит.
Именно в Виндаме, родовом поместье Мартина, я познакомилась с Юлией, графиней Хелтонской, блистательной и элегантной молодой вдовой. Юлия была единственной известной мне женщиной, способной настоять на своем в серьезном споре с мужчинами. С первых минут нашего знакомства я мечтала быть такой, как она. К счастью, благодаря общественному положению Юлии она была безупречной дуэньей, потому что мой отец, а позже брат никогда не позволили бы мне находиться одной в столь легкомысленной компании.
Юлия и Мартин страстно любили друг друга. Пожениться они не могли, на это ни за что не согласилось бы влиятельное семейство покойного мужа Юлии. Одно короткое время она была любовницей Мартина, но, поскольку он был третьим в ряду претендентов на трон, Юлия не позволила ему пятнать репутацию. Некоторые влиятельные лейране требуют от претендентов на престол такого безупречного поведения, какого никогда не требуют от уже взошедших на него, пояснила она мне. Хотя я никогда не видела, чтобы они с Мартином заходили дальше пожимания рук, между ними была очень тесная связь. Иногда мне казалось, что я грубо вторгаюсь в интимную сферу, просто наблюдая, как один из них предлагает другому стакан вина.
В доме Мартина жили два брата, Тенни и Танаджер, второй и третий сыновья мелкого барона, у которого было слишком маленькое состояние, чтобы он мог поделить его между всеми детьми. Для безземельного дворянина подходящими поприщами считались военная служба или духовный сан. Барон не желал, чтобы над его сыновьями насмехались как над людьми, поставившими служение в храме превыше жизни воина, он отправил их на службу к герцогу. Мартин обнаружил в обоих юношах бездну талантов и преданность, они выгодно выделялись из массы и быстро вошли в избранный круг.
Тенни, старший, был серьезным и весьма образованным, его худое лицо вечно было обращено к книге, пока кто-нибудь рядом не заговаривал о политике или законах. У него была потрясающая память, в которой оседало все, о чем он когда-либо читал. Молодой человек стал главным советником Мартина и помогал герцогу во всех делах.
Как-то раз после долгого трехдневного спора, касающегося сословий и права наследования престола, Тенни предложил мне, совершенно серьезно, изучать законы вместе с ним. Может быть, я могла бы пожить у Юлии, чье поместье граничит с землями Мартина? Я была польщена. Это было неслыханно, чтобы женщина занималась подобными высокоинтеллектуальными вещами, а я уж точно не была ученой. Разумеется, мне пришлось отказаться. Отца только что похоронили, и Томас ни за что не позволил бы мне, незамужней девице, оставить дом ради подобной цели. Но по возвращении в Комигор я начала получать книги по праву, политике и философии и записи, сделанные рукой Тенни. Я старательно изучала их, чтобы в следующую встречу участвовать в дискуссии. Мне очень хотелось заслужить похвалы.
Танаджер был помощником и телохранителем Мартина, он совершенно не походил на брата, мускулистый и стремительный, всегда заметный. Ни один человек не поддерживал начинания Мартина с большим энтузиазмом. Он одинаково радостно и охотно носил на своих плечах и ослиную голову во время празднования Долгой Ночи, и залитые кровью доспехи, служа своему господину. Снова и снова он отдавал свое сердце какой-нибудь женщине для того лишь, чтобы впасть в глубочайшее отчаяние, когда она узнавала об отсутствии у него состояния и отвергала его. Остальные шутили, говоря, что ему и в гостиную Мартина следует являться в доспехах, поскольку никто не выходит из словесных баталий с такими потерями, как Танаджер.
К осени, когда мне исполнилось девятнадцать, в Виндаме я чувствовала себя больше дома, чем в Комигоре.

Двадцать девятый год правления короля Геврона
Я приехала ранним вечером, едва дыша из-за ледяного ветра, обдувавшего открытый экипаж. Юлия приветствовала меня поцелуем и, сняв с меня плащ и передав его слуге, повлекла к огню.
– Милая Сейри, я так рада, что ты здесь. Мне отчаянно необходима поддержка. Твой кузен снова ведет себя как настоящий осел.
Мартин и осанистый дворянин его же возраста печалились по поводу недавнего визита некой баронессы Лавастр в Совет лордов. Грозная дама вторглась на заседание Совета, настаивая, чтобы ей позволили высказаться по вопросу управления собственностью, который обсуждал Совет, поскольку ее муж пропал на войне, а его управляющий недавно умер.
– Это верно, что у нее потрясающая хватка, знание тарифов и правил субаренды, – произнес Мартин, складывая руки за спиной и так печально качая головой, что можно было подумать, будто дама предложила сдать пару городов косматому искерскому полководцу. – Я обсуждал все это с ней весной в этой самой комнате. Но если мы дадим ей слово на Совете, то в следующем месяце она заявит, что захочет сама распоряжаться долей своего мужа!
– А почему бы нет? – возмутилась Юлия, когда мы подошли к Тенни, Танаджеру и еще нескольким молодым людям, сидевшим возле очага. – Хорошее знание дела и свежие идеи будут выгодны всем!
– Наверное, если женщинам позволят говорить, тогда придется дать права и имеющим малые наделы, которые молоды и в основном на войне, – подхватила я, даже не запечатлев на щеке Мартина традиционный поцелуй. – Пока что управляют только те, кто слишком стар или слишком труслив, чтобы служить…
Это был старый спор, и Мартин заводил его снова и снова, когда в его гостиной появлялся какой-нибудь член Совета лордов. Верит ли он в собственные слова? Я была уверена, что слышала раньше, как он отстаивал противоположное мнение, когда Тенни напоминал ему о законах, запрещающих учитывать голоса женщин на Совете. Мы обсуждали проблему, пока не подали ужин. Идеи, которые высказали почти все сидевшие у камина, подверглись нападкам или даже полному разгрому, всех в разных выражениях признали глупцами, вольнодумцами или анархистами, чье место рядом с безумцами, выступающими под Королевским Университетом в Валлеоре. Лишь один человек сохранял спокойствие во время спора. Стройный, темноволосый незнакомец, он стоял, сложив руки на груди, опираясь на угол мраморной каминной полки. Голубые глаза и высокие скулы выдавали в нем иностранца, но я не могла бы сказать, какого он происхождения. Он был чисто выбрит и одет в строгий черный камзол, белую рубаху с высоким воротником и узкие черные брюки, и в любом лейранском доме к нему отнеслись бы с подозрением из-за отсутствия у него меча. Когда всех пригласили за стол, Мартин склонился надо мной для приветственного поцелуя и бросил на этого человека быстрый взгляд.
– Разве я не обещал тебе живой беседы, друг мой? Незнакомец перевел взгляд с Мартина на меня, сдвинул брови, словно серьезно обдумывая ответ.
– В Лейране все женщины имеют собственное мнение или только женщины с огненными волосами? – У него оказался мягкий звучный баритон. – Я знаком с разными странными традициями, но лишь в немногих местах женщины получают право голоса раньше, чем им стукнет восемьдесят. Теперь я понимаю почему. Если бы его чудесные глаза не светились весельем, я была бы оскорблена.
Мартин захохотал.
– Госпожа Сериана Маргарит, дочь герцога Комигорского, позволь представить моего доброго друга Кейрона, Дворянина из Валлеора. Он путешествующий историк и археолог из Университета, приехал изучать историю и странные традиции народа Лейрана. Кейрон, тебе придется называть ее Сейри, иначе тебе ни за что не удастся вставить словечко.
Господин поклонился и, взяв мою руку, поднес ее ко лбу по валлеорской традиции. Я никогда еще не видела столь грациозного человека. Он был возраста Юлии, около тридцати, и я весь вечер бессовестно терзала его вопросами, даже больше, чем остальных, поскольку меня интриговал его таинственный вид. Но он туманно высказался по поводу своего происхождения, сказал только, что провел большую часть жизни, переезжая с места на место после смерти родителей, которые умерли, когда он был совсем мал. Под конец своего трехдневного визита я поняла, что болтала гораздо больше, чем он.
Следующие месяцы пролетели слишком быстро. Встретив Кейрона, я утратила интерес к Эварду. У Кейрона были обширный кругозор и интересы, далеко выходящие за рамки его специальности. Мартин научил меня спорить, язвить и ошарашивать противника странными идеями и намеками, сплетать и закручивать слова в узлы, пока обе стороны не начинали стонать от умственного перенапряжения. Победа или поражение никогда не были целью этих споров – только сам процесс. Кейрон никогда не отказывался занять позицию, далекую от его собственной, просто чтобы насладиться словесной баталией. Он любил саму игру, тогда как Эварда интересовали только победители или побежденные.
Год траура подходил к концу, но я не была готова расстаться с предоставленной им свободой. Когда месяцы сократились до дней, я решила поговорить с Томасом.
– На следующей неделе год истекает, – сказала я однажды вечером, когда мы вдвоем сидели в столовой Комигора.
– Это так. Вероятно, Эвард сделает тебе предложение. – Похоже, Томаса больше интересовала жареная свинина, он отрезал себе еще кусок.
– Ты знаешь о его намерениях лучше меня.
– Он намерен преуспеть во всем. Геврон слабеет с каждым днем.
Я передала брату компот, наблюдая, как сладкое темно-красное пятно растекается по белой скатерти.
– А что, если Эвард не победит, как он надеется?
– Он победит.
– Но что, если не победит, а я окажусь помолвлена с ним? – Кусок мяса у меня на тарелке лежал нетронутым.
Мой вопрос явно заставил Томаса задуматься. Он чувствовал, что обсуждать возможное поражение Эварда нелояльно. Томас же был каким угодно, только не нелояльным, но богатая девица, молодая, привлекательная, с титулом, представляла немалую ценность, ее нельзя было отдать просто так даже во имя дружбы и верности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67