Хорошо. Но не возлагай безумных надежд на Совет».
– Безумные надежды имеют больше прав на существование, чем безумное отчаяние, – возражала я. – Я могу привести множество примеров из истории и доказать, что безумные надежды – единственный способ достичь желаемого.
«Я уже давным-давно выяснил, что нельзя противоречить женщине с огненными волосами».
Как странно беседовать, не видя друг друга. Правда, я говорила вслух, чтобы сосредоточиться на мыслях, хоть и шепотом, чтобы не услышали стражники за дверью, но мы могли общаться и без слов. Оказалось, что возможно передавать и жесты, а не только самые сокровенные мысли. Я перестала любить сон. Какая пустая трата времени. Кейрон редко спал. Он сказал, его тюремщики сделали это сложным для него и что он лучше отдыхает рядом со мной. Он рассказал, что может слушать мои сны.
– А я думала, отчего они такие спокойные, несмотря на обстановку.
«Я не могу изменять сны, только добавлять в них другие видения, если, конечно, постараюсь. Говорят, что сны помогают нам преодолевать трудности. Как много я хотел бы узнать о разуме. Наши знания так ничтожны. Возможно, дж'эттанн ждала бы иная судьба, если бы мы лучше разбирались в подобных вещах».
В эту ночь мы долго беседовали о природе сна.

До суда оставались недели, но по мере того, как год близился к концу, я ощущала, что Кейрон становится все слабее. Когда кто-нибудь навещал меня, я спрашивала, как обращаются с моим мужем.
– Он представитель одного из старинных семейств Лейрана. Закон запрещает морить голодом и плохо обращаться с любым, кто не был признан преступником. Я могу процитировать статьи их «Кодекса Вестовара».
Никто не слушал меня. Как-то Кейрон упомянул, что, кажется, благодаря моему заступничеству ему увеличили порцию воды. «Ты обрела покровителя, как я искренне надеюсь, или же просто так долго приставала к кому-то с жалобами, что он стал готов на все, лишь бы ты замолчала?»
– Держись, – ответила я. – Я найду выход.
Но ничего не изменилось. С тем же успехом я могла бы плевать на крепостные стены, надеясь разрушить их таким способом.

Четвертый год правления короля Эварда, зима
За неделю до суда Кейрон разбудил среди ночи. «Мне жаль тебя тревожить, но необходимо поговорить».
– Как я хочу быть с тобой, – ответила я, садясь на кровати и успокаивая смятенные мысли, чтобы говорить разборчиво.
«Кажется, они решили, что я сказал им все, и мне больше нечем заняться, только размышлять».
– И о чем же ты размышлял, пока я беззастенчиво предавалась лени?
«Для чего я здесь».
– Не понимаю.
«Если я в самом деле последний, тогда вопрос, когда я умру, довольно важен, это не просто личное дело дж'эттаннского целителя тридцати двух лет от роду, о котором не пожалеет никто, кроме тебя. Нет, я не хочу жалобами заставить тебя перечислять, кто станет скорбеть обо мне, хотя это утешило бы меня. Но если я действительно последний, а судя по всему, так оно и есть, тогда что-то необходимо завершить. И я изо всех сил стараюсь понять, что именно».
– И ты уловил хотя бы намек?
«Может быть, я схожу с ума. Я не в силах понять. Поэтому я должен поговорить с тобой прямо сейчас. Эти дни и недели я делал все, заставляя себя поверить, будто моего тела не существует, я ушел от внешнего мира, и увидел, как велик и загадочен мир внутренний. И я кое-что нашел. Должно быть, это уже давно таилось во мне, а может быть, не во мне, а в той части меня, которая досталась мне от отца, от матери, от деда…»
– Продолжай.
«Это слово силы, подобное тем словам, которыми я лечу».
– Слово… и что оно делает?
«Не знаю. Может быть, ничего. Но я не могу отделаться от него, в нем заключены образы, наподобие того, как в тексте рукописи содержатся изображения птиц, животных или цветов. Белый город стоит, окруженный зелеными горами, а за ним лежит огромная пропасть, такая глубокая и темная, что я не осмеливаюсь заглянуть в нее. Что-то сломано… я не знаю что. Похоже, это безумие…»
– Ты не безумен. Нет. Ты во всем точно такой, каким я тебя знала. Не сомневайся. – Я вскочила и заметалась по комнате, словно пойманный зверь. Как мало я могу предложить ему. Только свою убежденность.
«Я надеялся услышать это. Возможно, я смогу узнать больше».
– Мы узнаем вместе.

Всего за несколько дней до суда я все еще пыталась найти кого-нибудь, кто поможет защитить Кейрона, но от жрецов и следователей не было никакого проку. Никто не станет защищать мага, заявили они. К чему это?
– Потому что это справедливо, – настаивала я.
– Я вообще не понимаю, зачем король Эвард затевает суд, – сказал сухопарый лысый жрец Аннадиса, который уже несколько раз навещал меня. – Оставить мага в живых хоть на день, какое оскорбление Близнецам. Люди хотят видеть его сожжение. Говорят, он шпионил для Керотеи, творил магию на пользу им даже в тюрьме.
Конечно, потому-то все так затянулось. Кейрона скормят народу, чтобы подогреть боевой дух, к весенней кампании у короля снова будут рекруты.
– Отец Гласст, я должна пойти на суд. Мне должны позволить защищать его.
– О, я не сомневаюсь, вы будете там, моя госпожа. Король утверждает, что никогда не слышал от вас ни слова лжи.
Мне показалось странным, что Эвард расхваливает мои добродетели, но я уцепилась за эту новость и лелеяла ее, словно самую ценную в мире вещь. Надежда. Всего лишь проблеск надежды. Я смогу говорить в защиту Кейрона. Мартин всегда повторял, что я смогу убедить самого бога морей Джеррата осушить океан. Мне хотелось, чтобы иссохший маленький жрец забрал своего трепещущего юного ученика и убрался, тогда я могла бы упиваться надеждой, я могла бы подумать, решить, как вести себя дальше.
– Мы лишь надеемся, что вы будете достаточно свободны от влияния чародея и правда не будет жечь вам уста.
Окрыленная надеждой и новыми возможностями, я ответила так, словно жрец действительно слушал меня.
– Я говорила только правду вам и вашим товарищам все эти недели. И мой муж говорит только правду. Выслушайте его, узнайте его историю, вы поймете.
Бледный тощий человечек задохнулся от возмущения. Я ни за что не стану слушать мага. Вот причина вашего падения, сударыня. Прислушиваться к злу – значит подпасть под его власть. Слава Близнецам и их великому отцу Ароту, больше никто никогда не попадется на дьявольские речи чародея.
– О чем вы говорите?
– Ему же вырвали язык! Как раз вчера. Нельзя допустить, чтобы он околдовал короля или Совет лордов на суде.
Пучеглазый ученик подхватил:
– По этой же причине ему выжгли глаза и переломали руки в день ареста. Так что он не смог подчинить себе следователей колдовством и заклинаниями. Нельзя же позволить магу творить чары!
Мне казалось, что земля ушла у меня из-под ног. Отшатнувшись от гордых собой скотов, я повернулась к запертой двери и колотила по ней кулаками, пока кровь не замарала дерево.
– Стража! Будьте вы прокляты навеки. Стража! Пусть боги проклянут вас всех. Уберите этого червя из моей комнаты. Я должна видеть канцлера или кого-нибудь из властей. Я требую сюда своего брата. От имени короля творятся преступления! Король Эвард должен знать об этом!
Скоро дверь распахнулась, и ошалевшие жрецы выскочили из комнаты, дрожа, словно перепуганные кролики. Ученик уронил лампу, и когда стражник затопал по масляной луже, сбивая огонь, я попыталась проскользнуть мимо него. Но его напарник впихнул меня обратно и захлопнул дверь. Я ревела от ярости, пока у меня не сел голос, но никто не пришел, ни сразу, ни позже, никто не стал слушать мои жалобы.
Дрожащая, осипшая, от боли едва способная соображать, я упала на пол и уронила голову на кровать, стараясь взять себя в руки. Я не разговаривала с Кейроном с прошлого вечера, с того момента, как они сотворили это новое изуверство, и пока тянулись часы молчания, я начала бояться, что он умер. Его глаза. Его язык. Его ласковые руки. О боги, сжальтесь…
Перемены в освещении за высоким окном доказывали, что время не остановилось. Пришло утро. Кто-то принес поднос, поставил у двери. Я даже не шевельнулась. Судя по свету, время перевалило за полдень. Поднос исчез. Только когда последние желтые лучи солнца снова поглотил серый вечер, я услышала его зов. «Сейри…»
– Я здесь, – отозвалась я, заполняя сознание приготовленными для него образами, надеясь и молясь, чтобы он нашел во мне хотя бы ничтожное утешение, мысли о саде, о поездках на прекрасном коне, о горах и свете зари, о моих руках, обнимающих его. Но все мои старания ни к чему не привели. Я думала, знаю самое худшее, что случилось, но я ошибалась.
«Они схватили Мартина и остальных. Говорят, сделают все необходимое, чтобы заставить их сознаться в предательстве. Я слышу их крики…» Голоса в моей голове стали свинцовыми, словно море под грозовыми тучами, мертвыми, словно поле после битвы, безрадостными, как руины Ксерема. Даже в самые худшие ночи этой зимы Кейрон не был так близок к отчаянию. «Они говорят, что сделают то же самое с тобой. Говорят, у них есть доказательства, что ты убийца, и тебя за это повесят. О боги, Сейри…»
– Они не тронут меня, Кейрон. Эвард дал Томасу слово. – Я сжимала деревянную раму кровати, пока не поняла, что дерево вот-вот треснет. – Мы с Коннором будем в безопасности в Комигоре. Никто не сможет причинить нам зло.
«Остальные не представляют того, что эти люди сделают с ними. Они пытаются сопротивляться, словно от этого что-то изменится».
– Они понимают, Кейрон. Они осознавали опасность, так же как и я. Ты позволил нам выбрать свой путь. Мы взрослые люди, и мы выбрали тебя. Это были не просто слова, той ночью у Мартина.
«Я должен был уехать из Лейрана».
– Мартин давно понял, что, когда популярность Эварда пойдет на убыль, его собственная жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Но даже если бы было иначе, мы сделали выбор, и никто из нас ничего не изменит. Это жизнь, Кейрон, жизнь, которой мы хотели, и ты должен позволить нам принять ее, как ты принимаешь свою.
Именно это, разумеется, и было причиной, по которой я не стала кричать, требовать, чтобы он использовал свою магию ради нашего спасения, хотя всеми фибрами души я чувствовала: самое ужасное впереди. Как можно убедить любимого человека предать самого себя? Он сделал выбор, а я его жена, я обещала поддерживать его на жизненном пути. Только я не знала, смогу ли.

20

Четвертый год правления короля Эварда, конец зимы
В день суда я проснулась на заре и, как обычно, обнаружила Кейрона на краю своего сна.
– Сегодня я буду рядом с тобой, – сказала я. «Мне хотелось бы, чтобы ты не ходила».
Я понимала почему. Он боялся, что я навлеку на себя еще большие неприятности, когда увижу, как с ним обошлись. Он не понимал, что я уже знаю.
– Ты же знаешь, я должна получить возможность заговорить. Я скажу им, если ты действительно маг, то почему еще несколько лет назад не усмирил свою вечно готовую лезть в спор жену? Многие будут сочувствовать тебе.
«Они не залепили мне уши, я, по крайней мере, смогу услышать твой голос».
– Вот видишь? Они думают, что сделали с тобой самое худшее.
Я едва узнала Кейрона, когда его привели в зал суда. Меньше чем за два месяца сильный величественный мужчина, которого я знала, превратился в сгорбленное, слепое пугало, на него были навешаны такие кандалы и цепи, что он с трудом дотащился до скамьи подсудимых. Как, по их мнению, он сможет продержаться все заседание? Они закрыли то, что осталось от его глаз, куском ткани, дабы не оскорблять взоры публики, но почерневшие, искореженные клешни, которые были когда-то руками целителя, были выставлены напоказ для общего успокоения. Мне было невыносимо видеть это изувеченное тело, но смотреть в другую сторону я не могла. Как только он остановился, я ощутила его присутствие в моих мыслях.
«Ты здесь?»
«Да». Просто думать было сложнее, чем говорить вслух.
«Где? Я тебя не вижу… из-за этой тряпки…»
«Через зал, слева от тебя, в окружении шести воинов с каменными лицами, готовыми защитить меня от твоего дьявольского влияния». Я зашлась кашлем и увидела, что его голова слегка повернулась в моем направлении.
«Хорошо, что ты так далеко. Если тогда в Тредингхолле ты заявила, что от меня несет скотным двором… нос у меня в порядке, как прежде, но уж лучше бы он не чувствовал».
«Все это время я виделась только со жрецами и следователями, кажется, с тех пор мое представление о дурных запахах несколько изменилось».
«Хорошо сказано».
«Как радостно видеть тебя. Кажется, ты выглядишь весьма колоритно, знаешь, как злой пират».
«Думаю, тебе кажется».
«Я вижу то, что есть». Должно быть, мои истинные чувства угадывались за словами. Не будет никаких чудесных побегов. Он едва двигается.
«Не мучай себя, любовь моя. Все не так плохо, как может показаться».
«Но я не могу тебе помочь».
«Напротив. Ты моя жизнь. Не смотри на меня совсем. Загляни поглубже внутрь себя, посмотри на ту красоту, которую ты сохранила, на жизнь, которая заключена в тебе, искру, принадлежащую только тебе. Они не смогут добраться до всего этого. Именно там живет твоя любовь, которую ты можешь отдавать и забирать по своему желанию. Ты сохранила меня там, за что я благодарю всех духов земли и небес, они не смогут добраться до меня, пока я живу в тебе».
Я очень хотела поверить ему.
На Кейрона вдруг напал приступ изнурительного кашля. Из угла рта потекла струйка крови, и сидевшая рядом со мной молодая женщина закричала: «Кровь рабов дьявола!» Подруги принялись обмахивать ее веерами, а какой-то молодой дворянин потребовал, чтобы голову Кейрона закрыли, тогда мерзостное создание не сможет пугать дам. Потребовалось какое-то время, чтобы успокоить толпу.
«Очень сложно понять, что творится. Ты должна рассказать мне, кто здесь и что означает все это волнение. Полагаю, это как-то связано со мной».
И вместо того чтобы закричать или зарыдать, я принялась описывать ему присутствующих: огромную толпу придворных, многих из которых он знал, и еще большую группу простолюдинов, допущенных стать свидетелями такого значительного события. Ни одна женщина и ни один мужчина среди зрителей не выдерживали моего взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67