Там трудно даже просто карабкаться по скалам, не говоря уж о том, чтобы вбивать столбы. С газовым молотком работа сильно упростилась бы, но, видно, придется использовать некое подобие коловорота и копать ямы вручную.
Работая, я пытался придумать, во что бы такое поиграть с детьми. Хотелось чего-то посерьезнее, чем мытье тарелок или уборка мусора. Хотелось дать им нечто такое, чего они не смогут получить больше нигде. Черт возьми, даже просто возможность выкричать свое отчаяние стала бы для них долгожданной разрядкой.
Пыхтя над особо неподатливым кустом, я вдруг заметил маленького мальчика, наблюдающего за мной. Не знакомого - я еще не знал в лицо всех детей, - но наверняка нашего, раз он был здесь один.
Перед нами постоянно маячила проблема некоторых детей, недостаточно социализированных, чтобы привя заться конкретно к кому нибудь или чему-нибудь. Некоторые были почти дикими и постоянно бродили по ок рестностям. Мы знали их и держали на коротком повод ке, но этот парнишка, похоже, был из новеньких.
- Приветик, - сказал я.
- И тебе приветик, - отозвался он.
Ему было лет восемь, а может, десять - трудно сказать. Короткие штаны были ему малы, а свитер висел мешком. И подстричься бы не мешало. Волосы черные Щербатый.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Не видишь? Кусты выдергиваю.
- Зачем? Ты что, не любишь кустов?
- Почему? Очень люблю. Просто они мешают.
- О! Чему мешают?
- Мы строим здесь забор. Большой и прочный. Про тив червей. Чтобы по ночам спать спокойно.
- О, - протянул мальчик. Некотрое время он молча наблюдал за мной, потом спросил: - Вы что, правда боитесь червей?
- Все боятся, - не задумываясь, ответил я.
- Я не боюсь.
Я снисходительно улыбнулся. Чисто мальчишеская бравада. «Посмотрим, как ты заноешь, когда повстречаешь хотя бы одного». Но Бетти-Джон совершенно не переносила, когда детей запугивали без всяких на то оснований.
Без всяких оснований? - Гм.
Интересная мысль.. Мальчишке же я сказал: - Иди-ка домой, а то пропустишь завтрак. По-моему, Маленькая Айви приготовила сегодня на сладкое «Шоколадное Несчастье».
- Я не люблю шоколад. Как тебя зовут?
- Джим, а тебя?
- Какой Джим?
- Джим Маккарти. Слушай, тебе действительно пора идти. Наверное, тебя уже обыскались. Пошли, я провожу-Я протянул ему руку.
- Обойдусь. - Мальчик попятился.
- Ладно. - Я раскрыл ладони, показывая, что не собираюсь причинить ему никакого вреда. - Иди сам.
И снова занялся кустом. Ну вот, он уже и напугался. Когда я разогнулся, мальчишки и след простыл. Ладно, никуда не денется.
Как и я. Мне надо было поразмышлять.
У меня возникла идея насчет игры.
Не исключено, что мы не могли расхлебать все наши беды потому, что дети слишком напуганы. Собаками, темнотой, людьми, червями, своим собственным телом - сплошная психопатология, а не ребятишки. Те, кто понимал, чего боится, были счастливчиками, остальные же боялись таких вещей, которые можно найти разве что в каталоге Безымянных Страхов. (Хотя как их там расположишь по алфавиту?) Сомневаюсь, что наши дети боялись чего-то конкретного, дело обстояло гораздо хуже: они боялись испугаться.
Если бы можно было сделать так, чтобы дети осознали, насколько они напуганы, это стало бы самым честным переживанием в их жизни и положило бы начало настоящему общению.
Вот в чем фокус. Мы должны заставить их говорить.
Теперь я знал, что делать.
Это было одно из упражнений Джейсона.
Он часто повторял: - То, чему ты противишься, сопротивляется в ответ. Оно черпает энергию из твоего сопротивления.
Правильно. Если противишься своему страху, тебя охватывает ужас. Если хочешь подавить в себе злость, приходишь в ярость. Если стараешься перебороть печаль, погружаешься в безысходное отчаяние.
- Не сопротивляйтесь, - всегда говорил Джейсон. - Злитесь, бойтесь, печальтесь, делайте что угодно. Само чувство не ранит так больно, как нежелание его испытать. Как только вы даете ему волю, оно тут же покидает вас. Дайте ему выйти, и оно исчезнет навсегда.
Я знал, что игра сработает.
Испытал это на себе. И продолжал испытывать снова и снова.
Проклятье!
Я знал, что со мной происходит.
Я лишился круга. Потерял любовь. И лишился того хорошего, что было в Племени.
Я не хотел, чтобы Семья стала Племенем, но мечтал о чувстве семьи, какое у меня было там.
К вечеру я вернулся с работы с таким задумчивым видом, что Би-Джей остановила меня: - Что с тобой?
- А что со мной?
- Ну, твой вид.
- А? Да нет, ничего. Я думал о сегодняшнем вечере.
- Ну и что надумал?
Я понял, что она проверяет меня, нет, подталкивает ко все большей и большей ответственности - как делала это с детьми. Как поступал со мной Джейсон. Как муштровал меня Дыок. И все остальные тоже. Это раздражало.
«Почему я не могу сам выбрать скорость, с которой иду по жизни?» - хотелось мне спросить, но я лишь кивнул.
- Хочу устроить соревнование, кто громче расшумится.
- Выглядит абсолютно сумасбродно, - улыбнулась Бетти-Джон, - но детям понравится. - Я хотел рассказать об остальном, но она опередила меня: - У меня сейчас абсолютно нет времени, Джим.
- Но мне нужно, чтобы ты выслушала, Би-Джей. Я думаю, что у нас есть надежда на прорыв.
- Джим, я же говорю, у меня нет времени. - Она подтолкнула меня. - Я доверяю тебе. Иди и учи их кричать.
Так я и сделал.
После обеда я отвел детей в главный вестибюль. Мы все были в шортах и майках. Дневная жара еще не спала, даже вечером было еще нечем дышать.
В душе я испытывал нечто вроде боязни актера перед премьерой. Хотелось передумать. Я могу не справиться, но если уж не сумею я, тогда вообще никто не сумеет.
Ладно, черт с ним! Надо просто попробовать и посмотреть, что получится.
Мы протолкались в ярко освещенный зал. Алек, Хол-ли, Томми и я.
Всего двое или трое детей постарше могли помочь мне - Маленькая Айви, Триш и Майк. Все остальные должны были присутствовать на совете директоров, но эти были достаточно опытными помощниками. Каких-то особых трудностей не ожидалось. Я отвел их в сторонку и коротко объяснил, что собираюсь делать и за чем они должны следить.
- Вероятно, вам понадобятся бумажные салфетки. Некоторые начнут плакать. Я заранее объясню, что плакать можно и даже нужно. Чтобы победить в этой игре, надо как можно сильнее кричать и плакать. Так что успокаивать не нужно - пусть хорошенько накричатся, а если заплачут - пусть плачут. Все будет в порядке. Вы разберетесь, если кому-нибудь действительно станет плохо.
Я вышел на середину комнаты. Дети быстро образовали вокруг меня большой круг. Игра всегда начиналась с него.
- Итак, - начал я. - Сегодня мы поиграем в шум. В любой шум. Громкий, тихий, счастливый и даже несчастный. Для начала попрактикуемся. Давайте проверим, как громко мы можем шуметь. Поглядим, кто кричит громче всех.
И мы начали.
Ребята завывали, как привидения, улюлюкали, как дикие индейцы, выли, как сирены воздушной тревоги.
Айви улыбнулась мне. Маленьким чудовищам понравилась идея. Их постоянно просили не шуметь, а здесь взрослый разрешает им устроить бедлам. И уж они постарались!
- Должно быть, я туговат на ухо! - выкрикнул я, Приходилось орать во все горло. - Но я вас не слышу!
Уровень шума поднялся по крайней мере на десять децибел.
- Вот теперь кое-что слышно, но почему молчит Алек? - Я выждал, когда шум слегка пошел на убыль, и опустился перед Алеком на одно колено. - Ты можешь не кричать, если не хочешь. Но твой медведь не умеет разговаривать. Так, может, покричишь за медведя?
Мальчик отрицательно покачал головой.
- Даже за медведя?
Алек, казалось, очень расстроился. Я не хотел сильно давить на него, но нужно, чтобы он пошумел хоть чуть-чуть.
- Знаешь, - нарочито небрежно сказал я, - спроси медведя, не хочет ли он, чтобы ты пошумел? Если хочет, тогда покричи. Если нет - ну что ж…
Алек кивнул.
- Ну, давай. Спрашивай.
Алек отвернулся и склонился над дырой в шее игрушки. Я ждал, но, вероятно, его медведь не отличался болтливостью.
- Отлично. - Я выпрямился и обратился ко всем: Мы неплохо размялись. Теперь закричим по-настоящему. Теперь давайте кричать по-настоящему. Пусть они нас услышат - там, в большом доме.
На этот раз дети вложили в крик всю душу. Как только они поняли, что не возбраняется вывернуть наизнанку легкие, были отпущены все тормоза. Я заметил, что со стен посыпалась штукатурка, а на некоторых деревьях за окном кора пошла пузырями.
Я дирижировал рукой, как пропеллером, чтобы крик не ослабевал как можно дольше. Лица детей покраснели я лоснились. Все они подпрыгивали от возбуждения и орали изо всех сил. Отлично! Мне было нужно, чтобы они достигли пика возбуждения непосредственно перед гем, как выдохнуться. Требовался еще один хороший крик.
- Прекрасно, это то, что надо. Еще разок, последний, - распорядился я. - Самый главный.
Бросив взгляд на Алека, я увидел, что он кричит. Сначала мне показалось, что все идет хорошо и наконец-то удалось заставить его издать хоть какой-то звук. Но по-юм сообразил, что малыш, уронив медведя, заходится в - амом настоящем шоке.
О-хо-хо…
Инстинктивно я обхватил его и крепко прижал к гру-ди. Он задеревенел и никак не мог остановиться. Напротив, вопль его становился все неистовее, неистовее и неистовее. Он не слышал меня и не мог прервать свой крик. Остальные дети понемногу утихомирились и смотре-ли на Алека и меня. Лица были озадаченны, неуверенны. Что это, тоже элемент игры? Я дал сигнал Маленькой Айви - описал пальцем круг в воздухе, мол, пусть еще немного покричат - и вышел на улицу с попрежнему кричащим Алеком на руках. Широкими шагами я пере-сек темную лужайку, сбросив на ходу туфли, и, подойдя к бассейну, не останавливаясь, шагнул прямо в воду вместе с малышом.
Мы вынырнули, ловя ртом воздух. Правой рукой я по-прежнему держал Алека, загребая по-собачьи и колотя по воде как сумасшедший. Мальчик все еще пытался кри-чать, но, совершенно застигнутый врасплох, в основное кашлял и отплевывался. .
- Все хорошо, Алек, все просто прекрасно. Я люблю тебя, маленький. Ты все сделал правильно. Просто ты за-был, как надо остановиться.
Он сердито посмотрел на меня, но я обнял его и крепко поцеловал. Тут Алек обозлился по-настоящему. Злость хорошая примета. Она гораздо лучше безразличия. Этот человек, по крайней мере, живет. Я поплыл с ним к мелкому концу бассейна, где была лесенка.
Когда мы вернулись в большую комнату, с нас обоих текло ручьями, я смеялся, а Алек безуспешно пытался прийти в себя. Он и сердился на меня, и в то же время не хотел отпускать. И еще ему хотелось снова закричать, а вот бассейн его не привлекал.
Маленькая Айви уже заворачивала нас в полотенца Такое случалось и раньше - время от времени кто-нибудь получал сеанс водной терапии. Близость бассейна была одной из причин, почему мы проводили игры в главном вестибюле.
Мы сняли с Алека мокрую одежду, и он сидел голый, завернувшись в три больших толстых полотенца. Где-то были и купальные халаты, но Маленькая Айви не нашла их. а останавливать игру было нельзя.
Дети по-прежнему образовывали круг, только теперь они сидели на полу, а Маленькая Айви для пущей таинственности притушила свет. Ради безопасности я посадил Алека к себе на колени.
- Хорошо, - сказал я. - А теперь давайте вспомним о самом печальном на свете. Я начну. Самое печальное нз свете - это добрый старина Вэг, оставшийся без ужина. Разве это не ужасно?
Некоторые с серьезным видом закивали. Многие любили старика Вэга. Я задал вопрос: Кто может придумать что-нибудь еще более печальное?
Одна маленькая девочка подняла руку: - А если все останутся без ужина?
- Хорошая мысль, - одобрил я. - Это намного печальнее. А что еще хуже?
Один из подростков предположил: - Все останутся без ужина, потому что не будет никакой еды?
- И никто не знает, где моя мама, - добавил маленький Тоби-Джой Кристофер.
Следовало быть предельно осторожным с этим упражнением, так как мне не хотелось, чтобы они раньше времени перешли в следующую стадию. Я быстро сказал: - О да, это ужасно печально. Господи, как это печально, мне даже хочется плакать.
Я закрыл лицо ладонями и притворился, будто плачу. Алек удивленно смотрел на меня.
- Но давайте подумаем о еще более печальных вещах, - предложил я. - Кто может вспомнить что-то еще более печальное?
- Моя мама ушла, - напомнил Тоби-Джой.
- А у меня никогда не было мамы, - вмешалась маленькая девочка.
- Моя мама умерла, - сообщила другая. Отлично. Теперь они сравнивают печали.
- А моя мама сказала, что вернется. Я просто жду ее здесь. - Малышка была почти что надменна. Этим она ставила себя как бы выше игры: я, мол. не отношусь к вам, я здесь временный гость.
Ответом ей было несколько недоверчивых взглядов. Дети неглупы. Каждый понимал: если уж ты тут, значит, тебе больше некуда податься и никто за тобой не придет. Это было правдой даже для большинства взрослых. Упорно ходили слухи, что Джека Балабана разыскивают за убийство в Ирландии. Ерунда, конечно, - что-нибудь вроде ста сорока семи взломов автомашин в Чикаго было бы гораздо ближе к истине, - но сплетня всегда интереснее правды.
Внезапно в комнате наступило молчание. Все дети неожиданно оказались наедине со своими печалями.
Я сказал; - Итак, все думают о чем-то печальном. Если кому-то не о чем печалиться, пусть придумает что-нибудь очень грустное, самое печальное на свете. А теперь напрягитесь и представьте себе, как нам сейчас плохо. Если хотите, закройте глаза.
Большинство уткнулись лицами в ладошки. Мы уже переиграли множество игр на воображение, и эта мало чем отличалась, разве что была более напряженной.
- Господи, - сказал я. - Как мне грустно. Я чувствую такую ужасную печаль. Давайте поплачем. Если кто-то не может плакать по-настоящему, можно притвориться. Разрешите себе побыть печальными. Прочувствуйте, насколько вам жалко себя. Это бывает: можно потерять маму и папу, и всех своих друзей по школе, и любимого учителя, и свою собаку или кошку, или свою любимую куклу, или игрушку, или любимую передачу по телевизору, или бабушку с дедушкой - что угодно. Просто подумайте о чем-нибудь, чего вы лишились. Пусть вам станет понастоящему грустно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69