Собственные
эмоции оператора передавались объектам операции. И если оператор был
расстроен, угнетен... или безумен, последствия могли быть очень тяжелые. У
мальчишки Вэна был такой прибор, когда он жил на корабле хичи. Он называл
его кушеткой для снов - ученые позже переименовали его в телепатический
психокинетический приемопередатчик - ТПП, и когда Вэн им пользовался,
происходили события, описанные Робином.

Конечно, вы понимаете, что "ничтожность", о которой здесь говорит
Робин, не принадлежит Оди Уолтерсу. Робин никогда не был ничтожеством; но
время от времени ему приходилось убеждать себя в этом. Странные существа
люди!

Подозрения Уолтерса о том, что проект финансировал Робин Броадхед,
вполне обоснованны. А вот мнение Уолтерса и мотивах Робина - совсем
наоборот. Робин был высокоморальным человеком, но обычно не очень
стремился соблюдать законы. К тому же он получал большое удовольствия,
разбрасывая намеки на себя, особенно когда говорил в третьем лице.

3. БЕССМЫСЛЕННОЙ НАСИЛИЕ
Бомба в Киото сожгла деревянную статую Будды, которой было больше
тысячи лет; беспилотный корабль приземлился на астероиде Врата и, когда
его открыли, выпустил целое облако спор сибирской язвы; перестрелка в
Лос-Анжелесе; плутониевая пыль в главном водопроводном резервуаре Лондона
- вот что обрушивалось на нас. Терроризм. Бессмысленное насилие.
- Странный мир, - сказал я своей дорогой жене Эсси. - Индивидуумы
действуют трезво и разумно, но, собираясь вместе, они становятся
неразумными подростками; собираясь группами, они ведут себя как дети.
- Да, - согласилась Эсси, кивая, - это верно, но скажи мне, Робин,
как твои кишки?
- Хорошо, насколько можно ожидать, - ответил я и добавил шутку: -
Невозможно больше достать хорошие запчасти. - Потому что мои кишки,
конечно, трансплант, как и многие другие части моего тела - таковы
достоинства Полной Медицины Плюс. - Но я говорю не о своей болезни. О
болезни мира.
- Ты прав, - согласилась Эсси, - хотя, по моему мнению, если бы у
тебя с кишками было бы все в порядке, ты реже говорил бы о таких вещах.
Она подошла ко мне сзади и положила ладонь мне на лоб, глядя с
отсутствующим выражением на Таппаново море. Эсси понимает устройство
человека, как немногие, о чем свидетельствуют ее премии, но когда она
хочет узнать, нет ли у меня температуры, то делает это так же, как
когда-то ее нянька в Ленинграде. - Температуры нет, - неохотно сказала
она, - а что говорит Альберт?
- Альберт говорит, - ответил я, - что тебе нужно заняться своими
гамбургерами. - Я сжал ее руку. - Честно, со мной все в порядке.
- А ты спросишь для уверенности Альберта? - торгуется она. На самом
деле она очень занята новой группой своих предприятий, и я об этом знаю.
- Спрошу, - пообещал я, похлопав ее по все еще великолепному заду.
Она скрылась в своей мастерской. Как только она ушла, я позвал: - Альберт.
Ты слышал?
В голораме над моим столом появилось изображение моей информационной
программы. Альберт почесывал нос концом своей трубки.
- Да, Робин, - сказал Альберт Эйнштейн, - конечно, я слышал. Как вы
знаете, мои рецепторы всегда функционируют, за исключением тех случаев,
когда вы их специально отключаете или когда ситуация исключительно
интимная.
- Гм, - ответил я, рассматривая его. Он совсем не франт, мой Альберт,
в своем неаккуратном свитере, собранном складками на шее, в спущенных
носках. Эсси все это поправила бы в секунду, если бы я попросил, но мне он
так нравится. - И как же ты определяешь, что ситуация интимная, если не
подсматриваешь?
Он переместил кончик трубки с носа на щеку, продолжая почесывать и
мягко улыбаться: знакомый вопрос и ответа не требует.
Альберт скорее друг, чем компьютерная программа. Он достаточно
сообразителен, чтобы не отвечать на риторические вопросы. Когда-то у меня
было более десяти воспринимающих и обрабатывающих информацию программ.
Одна программа - бизнес-менеджер - рассказывала, как обстоит дело с моими
инвестициями, другая - медицинская - сообщала, когда нужно заменять органы
(между прочим, я считаю, что она вступила в заговор с другими программами,
и они совместно добавляли мне в пищу лекарства), юридическая программа
помогала не попадать в неприятности, а когда я все же в них попадал, мне
помогала моя старая психоаналитическая программа. Или пыталась помогать: я
не всегда верил Зигфриду. Но постепенно я ограничился только одной
программой. Это мой научный советник и помощник на все руки Альберт
Эйнштейн.
- Робин, - с мягким укором сказал он, - вы ведь меня вызвали не для
того, чтобы проверить, подглядываю ли я?
- Ты прекрасно знаешь, почему я тебя вызвал, - ответил я, и он,
правда, знал. Он кивнул и указал на угол комнаты, в сторону Таппанова
моря; там находится экран интеркома. Альберт управляет и им, как и всем
остальным оборудованием в доме. На экране появилось нечто вроде
рентгеновского снимка.
- Пока мы разговаривали, - сказал Альберт, - я позволил себе
просветит вас пульсирующим звуком, Робин. Посмотрите сюда. Вот это ваш
последний кишечный трансплант, и если вы посмотрите внимательней -
подождите, я увеличу изображение, - я думаю, вы заметите, что вся эта
область воспалена. Боюсь, что происходит отторжение.
- Мне не нужно это объяснять! - рявкнул я. - Сколько?
- Сколько времени до того, как положение станет критическим? Ах,
Робин, - искренне сказал он, - трудно сказать: ведь медицина по-прежнему
не точная наука...
- Сколько!
Он вздохнул.
- Я сообщу вам минимальную и максимальную оценки. Катастрофические
последствия не наступят в течение ближайшего дня и обязательно наступят
через шестьдесят дней.
Я расслабился. Не так плохо, как могло бы быть.
- Так что у меня есть время, прежде чем положение станет серьезным.
- Нет, Робин, - энергично возразил он, - оно уже серьезное.
Неприятные ощущения будут усиливаться. Вы должны немедленно начать прием
лекарств, но даже при этом вероятны очень сильные боли. - Он помолчал,
глядя на меня. - Судя по вашему выражения, - заметил он, - какая-то
идиосинкразия заставляет вас откладывать принятие мер как можно дольше.
- Я хочу остановить террористов!
- А, да, - согласился он, - это я знаю. И очень веская причина, если
мне позволено будет высказать мнение. Поэтому вы хотите лететь в Бразилию
и выступить перед комиссией Врат... - это верно; дело в том, что
наибольший вред террористы наносили с космического корабля, который никто
не мог обнаружить... - попытаться убедить членов комиссии поделиться
данными о террористах. А от меня вы хотите заверения, что задержка вас не
убьет.
- Совершенно верно, мой дорогой Альберт, - я улыбнулся.
- Могу вас в этом заверить, - серьезно сказал он, - по крайней мере я
могу следить за вами, пока ситуация не станет острой. Но в этот момент вы
должны будете немедленно подвергнуться операции.
- Согласен, мой дорогой Альберт. - Я улыбнулся, но ответной улыбки не
получил.
- Однако, - продолжал он, - мне кажется, что это не единственная
причина, по которой вы откладываете трансплантацию. Мне кажется, у вас на
уме что-то еще.
- Ох, Альберт, - вздохнул я, - ты становишься ужасно скучен, когда
начинаешь рассуждать, как Зигфрид фон Психоаналитик. Будь хорошим парнем и
отключись.
И он с задумчивым видом отключился. У него были все основания
выглядеть задумчиво, потому что он прав.
Видите ли, в самой глубине души, где я спрятал ощущение вины, которое
не сумел уничтожить Зигфрид фон Психоаналитик, так вот там, глубоко
внутри, я ощущаю, что террористы правы. Я не имею в виду все эти убийства,
взрывы и сведение людей с ума. Это всегда неправильно. Я хочу сказать, что
у них есть право быть недовольными человечеством и право требовать
внимания к себе. Я не просто хотел остановить террористов. Я хотел
исправить их.
По крайней мере сделать их не такими больными. И тут мы соприкасаемся
с моральной стороной вопроса. Сколько можно взять у другого человека,
чтобы не считаться вором?
Вопрос этот все время возникал у меня в голове, и я не знал, где
найти на него ответ. Не у Эсси, потому что разговор с Эсси всегда
переходил на состояние моих кишок. Не у моей старой психоаналитической
программы, потому что разговор с нею всегда смещался от "Как мне улучшить
положение?" на "Почему, Робин, вы считаете, что именно вы должны улучшить
положение?" Даже не у Альберта. С Альбертом я мог говорить почти обо всем.
Но когда я начинаю задавать ему подобные вопросы, он смотрит на меня так
странно, словно я попросил его определить свойства флогистона. Или Бога.
Альберт всего лишь голографическая проекция, но он очень хорошо
взаимодействует с окружением; иногда такое ощущение, что он на самом деле
здесь. И вот он начинает осматриваться в том месте, где мы находимся,
допустим, в моем доме на Таппановом море - должен признать, что это очень
удобный дом, - и всегда говорит что-нибудь вроде: "Почему вы задаете такие
метафизические вопросы, Робин?" И я понимаю, что невысказанная часть его
ответа такова: ты ведь сам все это создал.
Да, я сам все это создал. До некоторой степени. Мне повезло,
достались некоторые деньги, а деньги делают деньги, и теперь я могу купить
все, что продается. И даже кое-что из того, что не продается. У меня есть
очень многое. Есть Влиятельные Друзья. Я Человек, С Которым Следует
Считаться. Моя дорогая жена Эсси меня любит, любит по-настоящему - и
часто, несмотря на наш возраст. Так что я начинаю смеяться и меняю тему...
но ответа я так и не получил.
И даже сейчас у меня нет ответа, хотя вопросы теперь задавать гораздо
трудней.

Меня мучают угрызения совести, что я оставляю Оди Уолтерса в беде
из-за своего долгого отступления, поэтому позвольте мне закончить.
Я чувствую свою вину перед террористами, потому что они бедны, а я
богат. Перед ними вся огромная Галактика, но у нас нет возможности
доставить их туда, во всяком случае недостаточно быстро, и вот они исходят
криком. Умирают с голоду. Видят на ПВ, какой великолепной может быть жизнь
у некоторых, а потом оглядываются на свою трущобы, лачуги, хижины и видят,
в каком они положении, какие у них ничтожные шансы приобрести все эти
хорошие вещи до своей смерти. Это называется революцией возрастающих
запросов. Так говорит Альберт. Должно существовать средство против этого,
но я не могу его найти. И вот я задаю себе вопрос, имею ли я право еще
ухудшать положение. Имею ли право покупать чьи-то органы, кожу, артерии,
когда мои собственные изнашиваются?
Я не знал ответа тогда и не знаю его сейчас. Но боль во внутренностях
значила для меня меньше, чем боль от сознания, что я краду чью-то жизнь,
просто потому что могу заплатить за это, а другой не может.
И вот пока я сидел, прижав руку к животу, и думал о том, что стану
делать, когда вырасту, вселенная продолжала заниматься своими делами.
И большая часть этих дел была беспокойной. Действовал принцип Маха,
который много раз пытался объяснить мне Альберт: согласно этому принципу,
кто-то, может быть, хичи, пытается сжать вселенную в шар и переписать
физические законы. Невероятно. И страшно, как подумаешь... но до этого еще
миллионы и миллиарды лет, так что я не назвал бы это самым главным
беспокойством. Гораздо ближе террористы и растущие армии. Террористы
перехватили стартовую петлю, которую направляли в Высокий Пентагон. Новые
пополнения террористов черпались в Сахеле, где в очередной раз случился
неурожай. Тем временем Оди Уолтерс пытался начать новую жизнь без своей
грешной жены; а его жена тем временем грешила с этим отвратительным Вэном;
а тем временем в центре Галактики у Капитана возникли эротические замыслы,
направленные на помощницу, чье дружеское имя было Дважды; а тем временем
моя жена, обеспокоенная состоянием моего живота, тем не менее деятельно
занималась распространением сети своих предприятий на Папуа Новую Гвинею и
Андаманские острова: а тем временем... о, тем временем! Многое происходило
тем временем!
Как всегда, хотя обычно мы об этом не знаем.

Принцип Маха, о котором говорит Робин, тогда был только гипотезой,
хотя, как говорит Робин, очень пугающей. Позвольте только сказать, что
существуют данные о том, что расширение вселенной было остановлено и
началось сжатие - и по отрывочным записям хичи можно даже заключить, что
этот процесс начался не по естественным законам природы.

4. НА БОРТУ "С.Я."
В 1908 световых годах от Земли мой друг - прежний друг, но готовый
снова им стать, Оди Уолтерс опять вспомнил мое имя, и не добром. Он
нарушил правило, установленное мной.
Я уже упоминал, что мне принадлежит многое. И среди прочего доля в
самом большом космическом корабле, известном человечеству. Этот корабль
был оставлен хичи в Солнечной системе, он плавал в районе кометного облака
Оорта, пока не был обнаружен. Обнаружен людьми, я хочу сказать - хичи и
австралопитеки не в счет. Мы называли его Небом Хичи, но когда мне пришло
в голову, что из него получится превосходный транспорт для перевозки
бедняков с Земли на какую-нибудь гостеприимную планету, где они смогут
жить, я убедил остальных держателей акций переименовать корабль. В честь
моей жены; его назвали "С.Я.Броадхед". И вот с помощью моих денег его
переоборудовали для перевозки колонистов, и мы начали постоянные рейсы к
лучшему и ближайшему из таких мест - к планете Пегги.
Это привело меня опять к ситуации, когда совесть и здравый смысл
приходят в столкновение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40