Он пьянее, чем думал Уолтерс. Оди снова сказал:
- Спасибо, но нет. Будьте добры, подпишите контракт.
Лукман повернулся и взглянул на листок в руках Уолтерса.
- Контракт? - Он на некоторое время задумался. - Мы должны заключить
контракт?
- Таково обыкновение, мистер Лукман, - сказал Уолтерс. Терпение его
подходило к концу. В глубине спутники араба кричали друг на друга, и
внимание Лукмана разделялось между Уолтерсом и спорящими.
И еще одно. В споре участвовали четверо - пятеро, если считать и
Лукмана.
- Мистер Аджангба сказал, что вас будет четверо, - заметил Уолтерс. -
Иначе перегрузка. А вас пятеро.
- Пятеро? - взгляд Лукмана сосредоточился на Уолтерсе. - Нет. Нас
четверо. - Но тут выражение его изменилось, и он благожелательно
улыбнулся. - О, вы думаете, этот спятивший один из нас? Нет, он с нами не
пойдет. Он скорее отправится в могилу, если будет настаивать перед Шамином
на своем толковании слов пророка.
- Понятно, - сказал Уолтерс. - Тогда подпишите, пожалуйста...
Араб пожал плечами и взял листок у Уолтерса. Он разложил его на
оцинкованной поверхности бара и с трудом начал читать, держа в руке ручку.
Спор стал громче, но Лукман, казалось, не обращает на него внимания.
Большинство посетителей кабака были африканцами, причем кикуйю сидели
по одну сторону, а масаи по другую. На первый взгляд, в этом обществе
спорщики казались одинаковыми. Но теперь Уолтерс видел, что это не так.
Один из спорщиков был моложе остальных, меньше ростом и стройнее. Кожа у
него темнее, чем у большинства европейцев, но не такая смуглая, как у
ливийцев; глаза такие же черные, но веки не окрашены.
Уолтерс повернулся к ним спиной и терпеливо ждал возможности уйти. Не
только потому, что хотел увидеть Долли. Порт Хеграмет знаком с этнической
враждой. Китайцы в основном оставались с китайцами, латиноамериканцы в
своем баррио, европейцы - в европейском районе - о, не совсем обязательно
и, конечно, не всегда мирно. Даже внутри этих общностей существовали
четкие границы. Китайцы из Кантона не дружили с китайцами с Тайваня,
португальцы имели мало общего с финнами, а бывшая Чили и прежняя Аргентина
продолжали враждовать. Однако европейцам определенно не следовало
приходить в африканские бары; поэтому, получив подписанный контракт,
Уолтерс поблагодарил Лукмана и ушел быстро и с явным облегчением. Не
прошел он и квартал, как услышал за собой гневные крики и вопль боли.
На планете Пегги каждый старается не вмешиваться в чужие дела, но
Уолтерсу нужно было защитить предстоящий чартер. Он видел группу
нападающих, окружившую одного человека. Вполне возможно, что африканцы
напали на его нанимателя. А это уже его дело. Уолтерс повернулся и побежал
назад - ошибка, о которой он, поверьте мне, впоследствии очень глубоко
пожалел.
К тому времени как Уолтерс подбежал, нападающие исчезли, а хнычущий
окровавленный человек на тротуаре оказался не из группы нанимателей: это
был молодой незнакомец; он схватил Уолтерса за ногу.
- Помоги мне, и я дам тебе пятьдесят тысяч долларов, - сказал он
неуверенным голосом; губы его распухли и кровоточили.
- Пойду за полицейским, - предложил Уолтерс, стараясь высвободиться.
- Никакой полиции! Помоги мне их убить, и я тебе заплачу, - рявкнул
человек. - Я капитан Хуан Генриетта Сантос-Шмитц и вполне могу заплатить
за твою службу!

Конечно, в то время я ничего об этом не знал. С другой стороны,
Уолтерс не знал, что мистер Лукман работает на меня. Это неважно. На меня
работают десятки тысяч людей, и совсем неважно, знает их Уолтерс или нет.
Плохо, что он сразу не узнал Вэна, потому что лишь немного слышал о нем.
Для Уолтерса в конечном счете это составляло большую разницу.
Я хорошо знал Вэна. Впервые встретил его, когда он был ребенком,
воспитанным машинами и нелюдьми. Приводя для вас каталог своих знакомых, я
его имел в виду под не-другом. Вообще он никогда не социализировался
настолько, чтобы стать кому-нибудь другом.
Больше того, можно сказать, что он был врагом - и не только моим, но
всего человечества - в те дни, когда испуганным и похотливым юнцом мечтал
на своей кушетке в облаке Оорта, не зная и не беспокоясь, что его мечты
сводят все человечество с ума. Конечно, это не его вина. Не его вина, что
несчастные террористы вдохновились его примером и снова всех нас начали
сводить с ума, когда могли это организовать, - но если мы займемся
понятием "ошибки" и связанным с ним понятием "вины", мы снова вернемся к
Зигфриду фон Психоаналитику, прежде чем вы это поймете, а я сейчас говорю
об Оди Уолтерсе.
Уолтерс, конечно, не ангел милосердия, но он не мог оставить этого
человека на улице. Вводя окровавленного незнакомца в свою маленькую
квартиру, которую он делил с Долли, Уолтерс так и не понимал, почему он
это делает. Конечно, этот человек в плохой форме. Но для этого существуют
станции первой помощи, и к тому же жертва оказалась крайне несимпатичной.
Всю дорогу до квартала, называвшегося Малой Европой, этот человек
постоянно снижал плату за помощь и жаловался на трусость Уолтерса; к тому
времени как он разлегся на складной кровати Уолтерса, обещанная плата
составляла двести пятьдесят долларов, а критика характера Уолтерса звучала
непрерывно.
Но кровотечение прекратилось. Человек сел на кровати и презрительно
осмотрел квартиру. Долли все еще не было дома, и, конечно, квартиру она
оставила в беспорядке: множество грязных тарелок на столе, всюду
разбросаны ее куклы, белье сушится над раковиной, а с ручки двери свисает
свитер.
- Какое грязное место, - сказал нежеланный гость. - Даже двухсот
пятидесяти долларов не стоит.
С губ Уолтерса рвался резкий ответ. Но он подавил его вместе с
другими, уже полчаса готовыми вырваться: в чем дело?
- Я помогу тебе умыться, - сказал он. - Потом можешь убираться. Мне
твои деньги не нужны.
Избитые губы попытались изогнуться в усмешке.
- Как глупо с твоей стороны, - сказал человек. - Я капитан Хуан
Генриетта Сантос-Шмитц. У меня собственный космический корабль. У меня
доля доходов в транспортном корабле, который кормит эту планету, среди
других моих предприятий. Говорят, что я на одиннадцатом месте в списке
самых богатых людей.
- Никогда о тебе не слышал, - проворчал Уолтерс, напуская теплую воду
в раковину. Но это неправда. Когда-то очень давно, но что-то было,
какое-то воспоминание. Кто-то еженедельно показывался в новостях ПВ, потом
каждый месяц или два. Ничто не забывается лучше, чем человек,
прославленный десять лет назад. - Ты ребенок, выросший в корабле хичи, -
неожиданно сказал Уолтерс, и человек взвыл:
- Точно! Ой! Ты делаешь мне больно!
- Терпи, - ответил Уолтерс и подумал, что же делает здесь
одиннадцатый в списке богатейших людей. Долли, конечно, понравится эта
встреча. Но Долли часто нравятся ее планы - как разбогатеть и купить
островные плантации, или летний дом, или билет домой. Может, стоить
задержать здесь этого человека под каким-нибудь предлогом, пока Долли не
вернется? Или вытолкать его и потом рассказать Долли?
Но эта дилемма тут же разрешилась сама собой: дверь заскрипела, и
вошла Долли.
Как бы ни выглядела Долли у себя дома - обычно глаза ее слезились от
аллергии на флору Пегги, она вечно недовольна, у нее редко причесаны
волосы, - но когда она выходит наружу, она ослепительна. И, очевидно, она
ослепила неожиданного гостя, когда появилась в дверях, и хоть Уолтерс уже
около года был женат на этой женщине со стройной фигурой и неулыбающимся
лицом - и отлично знал, какой диете она обязана первому, и какому
недостатку своих зубов - второму, сам он тоже был почти ослеплен.
Уолтерс обнял ее и поцеловал; она вернула поцелуй, но не очень
внимательно. Глядела мимо него на незнакомца. Все еще обнимая ее, Уолтерс
сказал:
- Дорогая, это капитан Сантос-Шмитц. Он подрался, и я привел его
сюда...
Она оттолкнула его:
- Младший, неужели?
Ему потребовалось время, чтобы осознать недоразумение.
- О, нет, Долли, он не со мной дрался. Просто я проходил поблизости.
Выражение ее смягчилось, и она повернулась к гостю.
- Конечно. Добро пожаловать, Вэн. Позвольте взглянуть, что с вами
сделали.
Сантос-Шмитц приободрился.
- Вы меня знаете, - сказал он, позволяя ей взглянуть на повязки,
которые уже наложил Уолтерс.
- Конечно, Вэн! Все в порту Хеграмет знают вас. - Она сочувственно
покачала головой, разглядывая синяк у него под глазом. - Вы показывали на
меня вчера вечером, - сказала она. - В "Веретене".
Он откинулся назад и взглянул на нее внимательней.
- О, да! Вы выступали! Я видел ваше представление.
Долли Уолтерс редко улыбалась, но она умела морщить глаза и поджимать
свои красивые губы, что еще лучше улыбки; очень привлекательное выражение.
Она часто демонстрировала его, когда они поудобнее устраивали Вэна
Сантос-Шмитца, кормили его и слушали его объяснения, почему ливийцы были
неправы, когда рассердились на него. Если Уолтерс считал, что Долли
рассердится на него за то, что привел этого бродягу в дом, он обнаружил,
что тут ему нечего опасаться. Но время шло, и он начинал нервничать.
- Вэн, - сказал он, - мне завтра утром надо улетать, и я думаю, ты
рад будешь вернуться в отель...
- Конечно, нет, Младший, - заявила его жена. - У нас здесь достаточно
места. Он будет спать в кровати, ты на диване, а я лягу в другой комнате.
Уолтерс был слишком поражен, чтобы нахмуриться или ответить. Что за
глупая мысль! Конечно, Вэн захочет вернуться в отель, и, конечно, Долли
просто проявляет вежливость; ведь не может же она так повести дело, что
они не останутся наедине ночью. В последнюю ночь. Ведь утром ему предстоит
лететь в буш с этими раздражительными арабами. Поэтому он уверенно ждал,
что Вэн сейчас извинится, а жена его примет извинения, потом уверенность
становилась меньше, потом ее совсем не стало. Уолтерс не очень высок, но
диван еще короче, и всю ночь он метался и ворочался на нем, жалея о том,
что услышал имя Хуана Генриетты Сантос-Шмитца.
И сожаление это разделяло все человечество, включая меня.

Вэн не просто неприятный человек - о, это не его вина, конечно (да,
да, Зигфрид, я знаю, убирайся из моей головы!). Он к тому же скрывался от
правосудия, вернее, скрывался бы, если бы стало известно, что именно он
прихватил из артефактов хичи.
Говоря Уолтерсу, что он богат, Вэн не солгал. У него с рождения было
право на долю прибылей от любой технологии хичи, просто потому что мама
родила его на корабле хичи и рядом не оказалось ни одного другого
человека. Когда суды во всем разобрались, он получил очень много денег. По
мнению Вэна, это означало также, что он имеет право на любую находку,
касающуюся хичи, о которой раньше не было известно. Он взял себе корабль
хичи - все это знали, - но на его деньги лучшие адвокаты поставили в тупик
Корпорацию Врата в судах. Он прихватил также некоторые аппараты хичи, не
доступные большинству людей, и если бы стало известно, что это за
аппараты, дело тут же передали бы в суд и Вэн немедленно стал бы Врагом
Общества Номер Один, а не просто помехой и причиной раздражения. Поэтому у
Уолтерса были все права ненавидеть его, хотя, конечно, совсем по другим
причинам.
Когда Уолтерс на следующее утро увидел ливийцев, они страдали от
похмелья и были раздражительны. Он тоже, но разница заключалась в том, что
у него раздражение было глубже и не было похмелья. Кстати, отчасти этим и
объяснялось его раздражение.
Пассажиры не спрашивали его о прошлом вечере; они вообще почти не
разговаривали, когда судно летело над широкой саванной, редкими полянами и
очень редкими фермами планеты Пегги. Лукман и еще один араб погрузились в
изучение сделанных со спутника цветных снимков этого района, один из
остальных спал, четвертый просто держался за голову и смотрел в окно.
Самолет летел почти сам по себе: в это время года погода обычно очень
хорошая. У Уолтерса было достаточно времени, чтобы думать о себе и своей
жене. Когда они поженились, это было его личным триумфом, но почему потом
у них так мало счастья?
Конечно, у Долли жизнь была нелегкая. Девушка из Кентукки, без денег,
без семьи, без работы - без особых талантов и без особого ума, такой
девушке нужно использовать все свои данные, чтобы выбраться из угольной
местности. Единственным, что в Долли было пригодно для коммерции,
оказалась ее внешность. Хорошая внешность, хотя и с недостатком. У нее
стройная фигура, яркие глаза, но кривые зубы. В четырнадцать лет она
начала танцевать в барах Цинцинатти, но этим на жизнь не заработаешь, если
не подрабатываешь проституткой на стороне. Долли этого не хотела. Она
берегла себя. Пыталась петь, но для этого ее голоса не хватало. К тому же,
пытаясь петь не раскрывая губ, чтобы не показывать зубы, она выглядела
чревовещателем... И когда один из посетителей, чьи посягательства она
отвергла, сказал ей об этом, перед Долли блеснул свет. Распорядитель этого
клуба считал себя комиком. Долли стиркой и шитьем заработала денег, чтобы
закупить некоторые старые комические сцены, сама изготовила кукол, изучила
все, какие могла, кукольные представления на ПВ и в записях и попыталась
дать представление в субботний вечер перед тем, как в воскресенье ее
должна была сменить другая певица. Выступление не было очень успешным, но
очередная певица оказалась еще хуже Долли, так что она получила передышку.
Две недели в Цинцинатти, месяц в Луисвилле, почти три месяца в маленьких
клубах на окраинах Чикаго - если бы ангажементы следовали непрерывно, она
неплохо бы зарабатывала, но их разделяли недели и даже месяцы без работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40