Ревякин, "здесь у проектировщиков была
своя теория: новое должно вытеснять старое. Это догматическое положение они
(космополитические архитекторы. - О.П.) распространяют, не задумываясь,
даже на памятники архитектуры. В силу этой "теории" некоторые наши
градостроители стремятся запроектировать свое сооружение именно так, чтобы
оно либо превосходило своими размерами памятник архитектуры и подавляло
его, либо шло вразрез с его архитектурным решением... Подобные методы
проектирования приводят к тому, что целые районы старого города обречены на
пестрое, неорганизованное и архитектурно-случайное нагромождение зданий".
Защитники сохранения национальной самобытности Москвы предлагали
следующее: "Центр Москвы должен быть сохранен, его нужно оставить как
заповедник, в котором будут сосредоточены памятники нашей культуры с
древних времен и до наших дней. В кольце "А" следует установить особый
режим строительства, эксплуатации зданий и территорий, ибо каждый метр этой
земли имеет историческую ценность... Нельзя допустить, чтобы здесь
возводились дома более четырех-пяти этажей".
Зачем сосредотачивать именно в центре гигантский поток машин? Не проще ли
перенести ряд учреждений и министерств из центра, рассредоточив таким
образом потоки движения? А центр вместе с ансамблем Кремля должен стать
архитектурным заповедником. Это имеет важнейшее не только художественно-
эстетическое, но и политическое значение.
Реакция, которая последовала за предложениями русских патриотов, показала,
насколько были велики антирусские силы в архитектуре и каких высоких
покровителей они имели.
11 мая 1962 года в "Правде" появилось большое письмо в духе 20-х годов, в
котором сторонники сохранения самобытного лица Москвы обвинялись "в
вопиющей безответственности, профессиональном невежестве и
злопыхательстве". Их взгляды объявлялись "давно отброшенной, политически
несостоятельной идеей о консервации исторически сложившейся части Москвы
как музейного города, о подчинении всей жизни нашей столицы традициям
старины".
Архитекторы-космополиты демонстративно противопоставляли старое и новое,
демагогически провозглашая, что "мы не можем предпочесть прошлое Москвы
ее настоящему и будущему". Разгромное письмо подписали руководители Союза
архитекторов и разных строительных организаций, возглавляемых
преимущественно евреями.
Как и в 20-е годы, Москва подвергается чудовищному погрому. Взрывается ряд
ценных архитектурных построек в Кремле, сносятся церковь Благовещенья, что
на Бережках, 1697 год (на Ростовской набережной), Тихвинская церковь в
Дорогомилове, 1746 года (около Киевского вокзала), Преображенская церковь
XVIII века (на Преображенской площади), церковь Иоакима и Анны XVII-XVIII
веков (на ул.Б. Якиманка) и Николая Чудотворца в Ямах XVII-XVIII веков;
исчезают с лица земли Собачья площадка, дом Хомякова (где в 1920-е годы
находился музей 40-х годов XIX века), десятки старинных московских домов и
особняков.
Вместо разрушенных самобытных старинных московских построек возводятся
безликие, однообразные коробки, спроектированные архитекторами-
космополитами Посохиным, Макаревичем, Иоафаном, Гельфрейхом и т.п. Ни
одна столица мира не знала такого варварства в отношении к бесценным
памятникам национального зодчества, которое в Москве осуществляют "творцы"
вроде Посохина. Этот архитектор-космополит, "подаривший" Москве унылое,
стеклянное здание Дворца съездов в Кремле, при осуществлении своего плана
застройки Арбата (Калининского проспекта) с какой-то патологической яростью
настаивал на сносе русской церкви XVII века на Поварской улице. К счастью,
русские патриоты в буквальном смысле слова легли под бульдозер, но не
позволили уничтожить святыню.
Бульдозер идеологии "малого народа" стремился снести все, что не
соответствовало космополитическому взгляду на жизнь и отражало духовные
особенности Русского народа.
Несмотря на культурные погромы и неблагоприятные условия для русского
национального творчества, оно продолжало существовать в трудах истинных
русских писателей.
Патриотические мотивы поведения русского человека на войне отражаются в
лучших произведениях этого времени: книгах М. Шолохова "Судьба человека" и
"Последние залпы" и "Тишина" Ю. Бондарева, "Живые и мертвые" К. Симонова.
Вехой в понимании русской крестьянской жизни стали "Районные будни" В.
Овечкина. Весьма знаменательно - они начали печататься еще при жизни
Сталина, отражая тот сдвиг в общественном сознании, который требовал
изменения отношения к крестьянству.
Именно в этот период, несмотря на злобное противодействие космополитов в
условиях жесткого раскрестьянивания, внутренним духовным, даже
демонстративным протестом рождается новая, глубоко народная русская
литература, корнями связанная с деревней, с крестьянством.
Создаются (хотя некоторые публикуются позднее) такие выдающиеся
произведения русской литературы, как "Дело было в Пенькове" С. Антонова,
"Линяги" С. Крутилина, "Пряслины" Ф. Абрамова, "Деньги для Марии" В.
Распутина, "Привычное дело" В. Белова, "Горькие травы" П. Проскурина, а
также произведения В. Астафьева, Е. Носова, В. Шукшина. Эти писатели рисуют
замечательные по своей цельности и духовному богатству образы русских людей
на селе. Многие из них становятся как бы певцами уходящей, но по-прежнему
духовно великой крестьянской Руси.
В русле этой русской народной литературы появляются рассказы А.И.
Солженицына. Особенно хорошо написан рассказ "Матренин двор". Простая
русская женщина Матрена Васильевна выражает самые характерные черты
коренных русских людей: трудолюбие, добротолюбие, нестяжательство - те
самые черты, которые так нещадно и жестоко эксплуатировали большевики.
Матрена любила самозабвенно работать, так работать, "чтобы звуку не было,
только ой-ой-ойиньки, вот обед подкатил, вот вечер подступил". Как и для всех
коренных русских крестьян работа для нее была смыслом жизни, "верным
средством вернуть себе доброе расположение духа". Матрена "не гналась за
обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей
жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и
злодеев". Именно на таких людях, заключал автор, стояло и стоит наше село, наш
город и вся земля наша.
Народная русская литература была принята космополитами в штыки. Лучшие ее
произведения с большим трудом попадали в печать. Московские журналы
отвергали "Районные будни" В. Овечкина, повесть В. Белова "Привычное дело"
(и только позднее она была опубликована в журнале "Север"), не давали ходу
первому роману Ф. Абрамова "Братья и сестры", а когда он вышел, всячески
травили, как и за предыдущие "Пути - перепутья", "Вокруг да около". Сколько
страданий испытал Шукшин с одной только "Калиной красной". А Яшина
травили за его рассказ "Рычаги" и очерк "Вологодская свадьба".
И коммунистические идеологи, и критики "малого народа" смыкались в единый
фронт, не давая развиваться корневой русской литературе.
На Втором съезде писателей интеллигенция "малого народа" организовала
выступление против М. Шолохова. Руководил действом сам член Политбюро
Суслов. Этот партийный функционер перед съездом позвонил Ф. Гладкову и
сказал: "Вы должны дать Шолохову отпор". Гладков выступил, страшно
волнуясь. На следующее утро ему позвонили: "Вашим выступлением вполне
удовлетворены, вы должны провести последнее заседание". На этом
последнем заседании Гладков снова выступил против Шолохова. Письма,
которые стали поступать Гладкову, не оставляли сомнения, что большинство
писателей поняло антирусский характер выступления Гладкова.
Острое неприятие коренной русской литературы в стане "малого народа"
выразилось в злых нападках на рассказ А. Солженицына "Матренин двор".
Больше всего наследников комиссаров раздражал образ самой Матрены.
Антирусская еврейская публицистка Л. Иванова заявляла: "Не такие
"праведницы" восстанавливали колхозы и теперь работают, чтобы сделать их
передовыми. Жизнь преобразуют сильные и активные люди, воодушевленные
высокими гражданскими идеалами". А по мнению другого еврейского критика
Г. Бровмана, не следует изображать таких людей, как Матрена, с ее "костным
страдальческим праведничеством", так как не они "составляют действительную
моральную опору и села, и города, и всего нашего советского мира".
Самыми шумными кумирами "малого народа" в хрущевский период были
несколько еврейских литераторов и один еврейский скульптор. Имена И.
Эренбурга, Е. Евтушенко (Гангнуса), Б. Окуджавы, А. Вознесенского, В.
Аксенова, Э. Неизвестного подавались русским людям как самые выдающиеся
явления современности. Благодаря бесстыдной саморекламе и наглому нахрапу,
эти творчески бесцветные личности сумели завоевать доверие
коммунистического руководства, сочиняя дежурные партийные стишки вроде
этих:
Я, - писал Евтушенко, - если мучат сомненья,
Ища от них исцеленья,
Иду ходоком к Ленину...
Или он же:
Не умрет вовеки Ленин
И Коммуна не умрет.
Или еще он же:
И пусть, не в пример неискренним,
рассчитанным чьим-то словам,
"Считайте меня коммунистом",
вся жизнь моя скажет вам.
Не обладая творческим талантом, эти деятели привлекали к себе внимание
периодическими скандалами, которые сами организовывали вокруг своих имен.
Будучи обычными прислужниками космополитического режима, они
создавали себе образ "гонимых".
На встрече Хрущева с творческой интеллигенцией в декабре 1962 года именно
еврейские литераторы больше всего пресмыкались перед партийной верхушкой.
Тот же Евтушенко в своей речи, в частности, сказал: "Вся наша жизнь - борьба,
и, если мы забудем, что должны бороться неустанно, каждодневно за
окончательную победу идей ленинизма, выстраданных нашим народом (по-
видимому, он имел в виду народ, к которому принадлежали еврейские
большевики. - О.П.), мы совершим предательство по отношению к народу".
"Бой за Советскую власть, - патетически восклицал этот еврейский поэт, - бой
за Советскую власть продолжается! Я как никогда понимаю, что мы отвечаем за
завоевания революции, за каждую ниточку знамени нашей революции. И на
наших плечах сегодня как никогда лежит большая ответственность перед
ленинскими идеями, перед завоеваниями революции, как никогда!"
В таком же духе обращались к Хрущеву В. Аксенов и Э. Неизвестный.
Прохиндеи благодарили КПСС за заботу о них, восхваляли марксистко-
ленинскую философию, твердили о верности идеям XX и XXII съездов партии.
При всем удивительном пресмыкательстве этих деятелей "малого народа" перед
Хрущевым, в одном они безусловно были искренни - в стремлении сохранить
"завоевания нашей революции", имея в виду главный ее результат - господство
над Русским народом еврейских большевиков.
Русские писатели презирали подобных деятелей и избегали их. А. Твардовский,
например, не считал Евтушенко настоящим поэтом, а видел в нем только
фигляра, который вечно чувствует себя под прожектором. Эта точная оценка
"творчества" Евтушенко разделялась многими. Подобным образом русские
писатели оценивали и В. Аксенова. Чивилихин записывает в своем дневнике в
1963 году, какое отталкивающее впечатление производил этот еврейский
литератор. "Эти фаты (имея в виду Аксенова), - записывает в дневнике
Чивилихин, узаконили в нашей литературе тип молодого литератора -
фанфарона, всезнайку и трепача. Когда наступят другие времена? Что этим
щеглам до народа, до его бед и проблем. Прочирикать, и ладно".
Пользуясь особым благоволением литераторов "малого народа", занимавших
сильные позиции в Союзе писателей и Агитпропе ЦК КПСС, Аксенова в 1963
году направляют представлять молодой советский роман на Ленинградский
симпозиум европейских писателей. На этом симпозиуме Аксенов (по словам
Чивилихина) произнес "гимназическую" речь, в которой между прочим ввернул
такую фразу: "Свою-то страну я знаю неплохо".
Ностальгические нотки по ушедшей эпохе 20 - начала 30-х годов
олицетворялись у интеллигенции "малого народа" в понятии "Арбат". певцом
которого при хрущевском режиме стал сын видного еврейского большевика Б.
Окуджава. "Ах, Арбат, мой Арбат, ты моя религия", - пел, бренча на гитаре,
этот еврейский бард, тоскуя по временам, когда "малый народ" чувствовал себя
полным господином великой страны.
Арбатство, растворенное в крови,
Неистребимо, как сама природа, - декларировал сын
большевика.
Ах, Арбат, мой Арбат!
Ты мое призвание,
Ты и радость моя, и моя беда.
Или:
Солнце, май, Арбат, любовь
выше нет карьеры...
Недаром примерно в это же время другой еврейский литератор Рыбаков писал
роман "Дети Арбата" (опубликован в 1980-е годы), в котором также
ностальгически описывал эпоху 20-х годов.
Особняком среди творческих деятелей "малого народа" стоял Б. Пастернак. Этот
воистину выдающийся поэт стал козырной картой в нечистой игре, которую вели
против Русского народа западные спецслужбы при поддержке еврейских
диссидентов и эмигрантов.
В начале 1956 года Б. Пастернак тайным образом переправил в итальянское
издательство рукопись своего романа "Доктор Живаго", который явно не
принадлежал к лучшим образцам русской литературы. Например, известного
литературоведа К. Чуковского роман Б. Пастернака сильно разочаровал. Роман
этот, писал Чуковский, "не слишком понравился - есть отличные места, но в
общем вяло, эгоцентрично, гораздо ниже его стихов". Появление этого романа
на Западе было использовано в целях антисоветской (и прежде всего
антирусской) пропаганды. С помощью западных спецслужб организуются
шумная кампания и массовая публикация книги в ряде стран. В течение 1957
года за рубежом вышло восемь изданий романа, а уже в 1958 году Шведская
Академия наук присудила за него Нобелевскую премию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176