Надзиратель собрал его одежду и вышел из комнаты.
— Странное дело, доктор, — говорил прокурор, — мне скоро семьдесят, но, представьте себе, с женщинами у меня все еще получается... Я очень обеспокоен, ведь это, наверное, ненормально...
— Ничего, — успокоил его доктор, — вы еще молоды душой.
— Как вы думаете, не надо ли мне лечиться ?
— Никакого лечения. Но старайтесь сдерживать себя. Во всем важно соблюдать меру.
— Не могу! — прокурор в отчаянии воздел руки. — Вы представляете, не могу, и все!
— Господа, не будем забывать, что на нас возложена неприятная обязанность, — вежливо прервал их Вильгельм Икс.
— Что же нам делать с этим человеком? — состроил недовольную гримасу прокурор. — Посадить в тюрьму? Но это опасно. Он ни в чем не виноват. Вы понимаете, мы не можем признать, что он виноват. Если мы это признаем, значит, мы вынуждены будем тем самым признать и смысл его антиобщественных поступков.
— Я здесь, — тихо сказал Боб.
— Если бы решение вопроса предоставили мне, я предложил бы самый разумный выход, — с достоинством произнес Вильгельм Икс.
— Пожалуйста, мы вас слушаем.
— Отпустить его на свободу.
— То есть как? — удивился прокурор. — Ведь вы же сами...
— Отпустить на свободу, — повторил Вильгельм Икс. — А потом устроить ему смерть от аварии в каком-нибудь роскошном автомобиле.
— Но почему обязательно в роскошном? — полюбопытствовал прокурор.
— Такому человеку к лицу роскошная машина. В этом случае авария прозвучит убедительнее.
— Я здесь,— послышался из круга несмелый голос Боба.
— Потом, потом?
— Потом будет объявлен однодневный общенациональный траур. Будут организованы пышные похороны. Мы все будем стоять в почетном карауле.
— Я согласен. Может быть, так и сделаем?
— Нет, — неожиданно заявил Вильгельм Икс, — нельзя.
— Я вас не понимаю.
— Бонапарт не согласится. Он против таких средств. Он требует от нас безукоризненного решения.
— Стало быть, в тюрьму нельзя, убивать нельзя. Что же тогда можно?
— Хорошо бы ему покончить самоубийством.
— Я вам тысячу раз говорил, что самоубийство в тюрьме недопустимо. Это будет значить, что мы его убили. Надо было создать все условия, чтобы он сделал это на воле, понимаете, на воле.
— Правильно, на воле было бы лучше. Но какое мы могли бы дать объяснение?
— Самоубийство на почве любви. И пожалуйста - популярность национального героя достигла бы тогда своей кульминации.
— Я здесь, - сказал Боб, на этот раз уже громко.
— А что думаете вы, доктор?
Главный врач неторопливо встал из-за стола, подошел к Бобу и поглядел на него в раздумье.
— А ну-ка скажи алфавит.
Боб начал называть буквы алфавита. Но в одном месте споткнулся, забыл.
— Подскажите, я вспомню дальше, — попросил Боб.
— Не надо. Сядь.
— Можно мне выйти из круга?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Где же тут сесть?
— Ладно, я сейчас принесу тебе стул.
Главный врач принес стул, усадил Боба и объяснил членам комиссии:
— Я не хочу, чтобы обвиняемый устал. Если он устанет, мне трудно будет осмотреть его должным образом.
Члены комиссии наклонили головы в знак согласия. Главный врач тщательнейше выстукал и выслушал грудную клетку Боба, после чего сострадательно покачал головой.
— Легкие не в порядке. По видимости, в детстве он перенес болезнь, а впоследствии не получил надлежащего лечения. Пока что болезнь в скрытой форме, однако она грозит проявиться в любое время. - Главный врач улыбнулся. - Этот осмотр, конечно, не имеет никакого отношения к нашей задаче. Я несколько отклонился, но что поделаешь — привычка врача.
— Неужели у меня и вправду больные легкие? - спросил Боб. — Родители мне ничего такого не говорили.
— Не волнуйся, мой мальчик. Спокойно. Пугаться нечего... Кошка поймала мышь. Где в этом предложении подлежащее ?
— Кошка.
— Молодец. Сказуемое?
— Поймала.
— Дополнение?
— Мышь.
— Совершенно верно. Теперь построй предложение так, чтобы мышь стала подлежащим, а кошка дополнением.
— Мышь поймала кошку.
— Господа, обратите внимание. Стало быть, мышь поймала кошку. Вы можете себе это представить?
Члены комиссии засмеялись.
— А теперь считай.
— Что считать?
— Считай, начиная с единицы.
(Считай, сукин сын, считай. Будь примитивнее.)
— Не могу.
— Внимание, господа, внимание. Считать не умеет, алфавита не знает, понимает, что из круга выходить нельзя. - И сделал заключение: — Для меня все ясно.
— Что ясно? - в один голос спросили Вильгельм Икс и главный прокурор.
— Комплекс вины. Единственно правильный диагноз.
— Что вы предлагаете?
— Эта болезнь чрезвычайно опасная. К тому же она заразна. Больного необходимо изолировать. И необходимо обеспечить ему особые климатические условия. Я предлагаю отправить его на другую планету, ну, скажем, на планету Тюнитос... В сопровождении врача и женщины.
— А нельзя ли отправить его одного?
— Стоит ли экономить средства в подобном деле? — укоризненно произнес главный врач.
— Значит, как мы оформим свое решение?
— Давайте напишем коротко и исчерпывающе: сбрасывание бомбы, независимо от того, какова ее разрушительная сила, не может вызвать в здоровом человеке ощущение вины и укоры совести. В противном случае на свете не существовало бы ни единого военного летчика. Тщательное медицинское обследование показало, что Клод Роберт Изер-ли страдает комплексом виновности.
— Спасибо, доктор, вы нас выручили.
— Я хочу в тюрьму! — крикнул Боб. — Я совершил кражу!
Члены комиссии были заняты составлением решения.
— Я хочу Бонапарта! — безнадежно кричал Боб из своего круга. — Вы обязаны судить меня так же, как судили Отца атомной бомбы!
— Теперь, надеюсь, ему уже не вредно волноваться, не так ли, докторе — спросил главный прокурор.
— Нет, конечно же нет, — сказал главный врач. — Ведь обследование уже закончено.
— Я прошу вас, обманите и меня, и мне расставьте ловушку ! — уже со слезами в голосе кричал Боб. — Я прошу уважения! Я демагогии прошу!
Комиссия завершила свою работу.
— Позовите сюда Бонапарта!
— Вы слышите ? — сказал главный врач. — Типичный комплекс вины.
Перед тем как выйти, члены комиссии подошли к Бобу и некоторое время внимательно его разглядывали.
— Он хорошо сложен и мог бы стать великолепным спортсменом.
— Бедный парень. Он мог бы жениться, иметь детей и жить обыкновенной счастливой жизнью. На черта ему было звание национального героя!
— Война виновата, господа, война.
— В трудные времена живем, — повздыхали они в заключение и удалились.
Боб остался один в комнате, но он все еще боялся выходить из круга.Один, в пустой комнате, голый, в отчаянии, он крикнул из круга:
— Скажите хоть, неужели у меня и вправду больные легкие? — И он разрыдался.— Ведь я же не знал... Мне никто не говорил об этом...
Глава тринадцатая
Боб стоял посреди открытого поля, рядом с космическим кораблем, на борту которого крупными буквами было написано: Земля — Тюнитос.Его провожали не солдаты и не полицейские, а врачи-психиатры в белых халатах.Волосы у Боба были острижены по последней моде, на нем был лучший его костюм, лучшие ботинки и модный галстук.
Вдалеке от космолета полицейские образовали плотную цепь перед довольно-таки внушительной толпой людей. Люди эти пришли попрощаться с Бобом. Над головами они держали плакаты и транспаранты: «Скорейшего выздоровления нашему дорогому Бобу!» И как бы в знак уважения они все стояли молча и неподвижно.
Боб посмотрел на часы. Отлет был назначен на час дня. Оставалось каких-нибудь тридцать минут.
— Что же они не едут? — сказал он обеспокоенно, — Этак можно и опоздать.
— Ничего, — откликнулся ему врач в белом халате. — Не обязательно же вылетать в назначенный час.
Несмотря на такой ответ, Боб с явным нетерпением посмотрел на дорогу, где должна была появиться автомашина, и повторил раздосадованно:
— Что же они опаздывают? Полчаса осталось.
— Сколько вы весите? — раздался рядом с ним незнакомый голос.
Боб обернулся и увидел перед собой репортеров.
— А зачем вас это интересует?
— У нас очень мало времени. Потом мы вам объясним, если успеем.
— Семьдесят пять килограммов.
— Рост?
— Метр восемьдесят.
— Любимый вид спорта?
— Легкая атлетика.
— Любимое время года?
— Лето.
— Кто вам нравится больше — брюнетки или блондинки?
— Блондинки.
— Что любите из фруктов?
— Арбуз.
— Ночью спите хорошо?
— Да.
— Сколько вам было лет, когда вы в первый раз влюбились ?
— Пятнадцать.
Боб поймал себя на том, что он не только не противится внутренне этим вопросам, но даже отвечает на них охотно и где-то в глубине души даже боится, как бы они не кончились слишком скоро.
— В школе я удирал с уроков...- добавил он уже от себя.—Был очень непослушный... Хорошо плаваю... Отпуск проводил всегда на берегу моря... Очень люблю ходить в кино... Никогда в жизни не заявлял, что кино — это обман. Что кино снимается. Снимается аппаратом. На ленту. Я всегда верил...
Его голос охрип и задрожал.
— Я был непослушный, но учился хорошо... Курить начал совсем мальчишкой... Раньше почти не кашлял... Сейчас кашляю много... Наверное оттого, что много курю... Учиться я не любил, но учился хорошо...
Теперь он говорил торопливо, едва переводя дух, словно запыхавшись от долгого бега.
— Я всегда был точным... На свидания приходил за десять минут... Ни разу не опаздывал на поезд или на самолет...
— Благодарим вас, довольно.
— А... а зачем вы все-таки пришли? — уже тихим голосом спросил Боб. - У вас найдется еще время, чтобы объяснить?
— Да, в нашем распоряжении еще пять минут, — посмотрев на часы, сказал один из репортеров,— и мы можем теперь объяснить цель своего прихода. Нам нужны были некоторые данные о вас. Правительство решило поставить вам памятник в центре города.
— Памятник? Мне? — опешил Боб.
— Да. И мы хотели бы написать о вас несколько слов на мраморной мемориальной доске.
— Памятник ? — повторил он машинально. — Мне ?
— Мы могли, разумеется, придумать сами, но предпочитаем, чтобы наше слово соответствовало действительности.
— А это все...— растерянно пролепетал Боб,— а я...
— Вы, наверно, имеете в виду последние ваши поступки и... как бы сказать... и это ваше путешествие? Видите ли, мы охотно упомянули бы и про это, однако, к сожалению,, не хватит места.
Репортеры еще раз выразили ему благодарность и удалились.Боб снова проверил время: шел уже второй час. Точность была нарушена. Ну а если точность нарушена, то, значит, все пойдет по-обычному.
Наконец вдали заклубилась пыль и показалась машина. Боб с нетерпением кинулся ей навстречу. Машина подъехала, остановилась, и из нее вышли мужчина и девушка.
Боб улыбнулся им и хотел было поздороваться, однако мужчина тут же отвел его в сторону и сразу же заговорил деловым тоном.
— Требований у меня немного, — сказал он. — Вы должны меня слушаться и не делать ни шагу без моего разрешения. Ясно?
— Но позвольте...
— Вы обязаны подчиняться мне, — перебил его мужчина, - Я требую этого отнюдь не потому, что мне нравится держать людей в подчинении, а потому, что это необходимо для вашей же пользы.
— Но позвольте мне сказать...
— В отличие от других я считаю вашу болезнь вполне излечимой.
— Как вас называть, доктор?
— Так именно и называйте.
— Быть может, доктор, вы выслушаете меня...
— Мне уже ясно, что я вам не понравился. Однако прошу запомнить: я не придаю этому никакого значения.
Он взял свой чемодан и направился к космолету.А Боб остался стоять на месте как пригвожденный и со страхом подумал, что доктору, по-видимому, ничего не известно. Что он действительно считает его больным. Значит, он не предупрежден. Его обманули. Утаили от него правду.
Боб неторопливо подошел к девушке и молча остановился рядом с ней. Девушка тоже стояла молча. Она была высокого роста, у нее были длинные ноги и руки тоже длинные, и платье на ней было до колен...
— Сколько тебе лет? — спросил наконец Боб.
— Двадцать два.
— А мне двадцать семь.
Девушка смотрела куда-то вдаль. А Боб - на девушку. И платье на ней было до колен.
— Кто у тебя есть?
— Никого.
— Ты где-нибудь работала?
Девушка кивнула, все так же глядя куда-то вдаль.
— Кем?
— Машинисткой.
— А с парнями гуляла?
— Да.
— Со многими?
— Да... со многими.
Они стояли бок о бок, вровень друг с другом, оба высокие ростом.
— А ты?
— Я тоже.
Им обоим сейчас казалось, что только так и можно было начать знакомство.
— Как ты попала сюда?
— Меня вызвали.
— Потом?
— Потом заставили.
Боб достал сигарету из пачки, закурил.
— Дай и мне, — попросила девушка.
— Тебе? Я не хочу, чтобы ты курила.
— Правда? Хорошо, не буду.
Они засмеялись и медленно пошли к космолету.Бобу хотелось сказать девушке: «Я виноват перед тобой. Я только перед тобой и виноват...» Но вместо этого он остановился, протянул руку к ее лицу и нежно провел по нему пальцами.
— Меня зовут Боб.
— Знаю.
— А тебя?
— Лили.
Они продолжали шагать, не замечая, что кружат вокруг космолета.
— Скажи, ты очень меня ненавидишь?
— За что? — удивилась девушка.
— Да так... неважно...— И переменил разговор.— На какой улице ты жила?
— На тысяча четыреста сороковой.
— Не знаю... Не бывал там, наверно...
— Я жила на четвертом этаже,— сказала девушка, считая, вероятно, что сейчас это очень важно.
— А лифт у вас был? Они помолчали.
— Ты знаешь, почему меня отправляют туда?
— Знаю.
— Почему?
— Ты сам этого захотел.
— Что, что?
— Мне сказали, что ты сам захотел туда.
— Как это сам? — остановился Боб.— Почему?
— Мне ничего больше не сказали.
— Но ты сама-то как думаешь? — спросил он почти грубо.
— Мне кажется, с тобой случилось что-то плохое. Что-то очень плохое.
— Почему тебе так кажется?
— Не могу объяснить.
— Попытайся. Я прошу тебя. Мне это очень нужно сейчас.
— Потому... потому что ты хороший парень...
— Поднимитесь и займите свои места, — послышался приказ командира корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20