– Ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим о б разом. Меня никто не ругал, никто не выгонял. Я просто ушла.
Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.
– Пх-пх-пх… Фууу… Ага. – Крапчатые совиные глаза уставились на меня. – Значить, все еще хужее, чем я думала. Значить, тебе еще всыпать могут. Каких таких делов ты там н а чудила, чудилка?
Я закусила губу. Ну вот режь меня – не скажу. Еще чего. Может, мне это вообще пр и снилось.
– Молчишь, ага. – Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. – Знатных, зн а чит, делов… – Слыхали? – обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. – Малая-то моя… дуреха скудоумная… внученька шелк о вая… Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки – не тв о ри, чуфонь немытая, непотребства… Знай, шавка, свою веревку…
Я отвернулась к окну.
– А не скрала ли ты там чего, девонька?
– Нет.
– Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?
– Нет.
– Куда не след нос сунула?
– Нет! Левкоя! – Я вскочила. – Отстань от меня! Отстань! Отстань!
– Ах-ах, вертопрах. А вот за тобой солдатики придут? А вот потащат тебя, кошку о б лезлую? А вот вывалят в смоле и перьях, да на кобылу хромую, да по всему городу… Хошь в смолу?
– Пусть. Левкоя, тебя они не тронут, со мной пусть делают, что хотят. Все. Я больше об этом говорить не желаю.
– Ремнем бы тебя, внученька. Да с оттяжечкой. Да чтоб света белого не взвидела.
Я подобрала скребок, подобрала тряпку, окунула в ведро с водой и опять полезла под стол.
Говорят – хуже нет чем ждать и догонять. Неправда. Ждать – хуже. Когда гонишься – хоть что-то делаешь. А тут сидишь сиднем, только душа мечется, покоя не знает. Ыыы! Ве р нет меня Каланда или нет? Может, и впрямь, солдат пришлет?
Книжка! «Верхель кувьэрто», «Облачный сад». Тайны, волшебство, гении… "Когда же означенное свершится, и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет сопр и сущ тебе в делах твоих и помыслах твоих"… Неужели из-за минутной слабости я этого л и шусь?
Я стиснула пылающее лицо мокрой грязной рукой. Сама виновата.
– Хорош сопеть, дурилка.
Бабкина нога в крепком смазанном сапоге пнула меня в бедро. Я молчала, с остерв е нением скобля пол.
– К вечере в Торну Ходь пойдем, слышь? Сперва в церкву, а потом до Луши Габор о вой, она Гетинку свою замуж выдает. Будем девку отчитывать, от порчи, от сглазу, от вреду, от дурного ветру.
– Гета замуж выходит? – удивилась я. – Вот новость! За кого?
– За Тавени Дрозда. Тю, белоручка, все прозевала со своей прынцессой. Такого парня прохлопала! Рукастый, не драчливый, башка на плечах… Старый Дрозд им дом на выселках откупил. А ведь поглядывал на тебя Тавен, поглядывал. Да ты ж у нас за журавлем гоняеш ь ся, синицы-то тебе не надобно, приблуде. Вот Гетинка тебя и обошла.
– Дай им Бог счастья.
Скры-скры – шаркал скребок. Пфффф – пыхала трубка. Левкоин пыльный сапог к а чался у меня перед носом.
– Кабы все обошлось! – вздохнула Левкоя. – Отдам я тебя замуж, с глаз долой, ага. Пусть твой мужик за тобой хлопочет, стара я уже чудеса твои терпеть.
– Не хочу замуж.
– А кто тебя спрашивает, дурилка? Села бабке на шею, еще и погоняет. Драли тебя м а ло.
– Меня вообще не драли.
– Оно и видно. Ниче, будет у тебя хозяин, он с тебя шкуру спустит, ага. Отдохнет ст а рая бабка. Тока кто тебя такую возьмет, недоделанную?
– Никто. У меня приданого нет.
– Найдется кое-что, малая. Бабка в заначку припрятала. За Гетинку меньше дают. Вот Рох-вдовец еще весной про тебя спрашивал…
– Рох – кобель!
– Кобель, ага. Зато хозяин справный.
– Не пойду за Роха. Я лучше сбегу.
– Бегала уже. Ронька мой тоже бегал, где теперь тот Ронька!
Я решительно вылезла из-под стола.
– А куда он бегал, Левкоя? Как та страна называлась? Ирия?
– Ирея. Ирея Черная. Это, милая, по ту сторону Кадакара, у идолов поганых, что о г ненному черту молятся.
– Там волшебники живут?
– Почем мне знать. Можа, волшебники, можа, нахлебники. Неучен наш бродяга оттеда приехал. Как был дурак, так и остался.
– Ирея, – повторила я. – Черная Ирея.
Если Райнара и ее книга мне больше не доступны, поеду в Ирею. Как отец. И стану волшебницей. Стану. Стану!
– Тю… – Левкоя ткнула в меня трубкой. – Глаза-то как замаслились. Вижу, дурь тебе в башку пришла.
– Не хочу замуж, хочу стать магичкой. Как отец.
– Да кто ж тебе сказал, что он мажик? Видали мажика! Он там, небось, только в кости жулить и научился.
– Ты не знаешь, где он, Левкоя. Может он уже великий волшебник.
– Э! Где этот великий волшебник? Что ж евонная мамка в земле ковыряется да бол я щих пользует, вместо чтоб на перине пуховой лежать? Что ж евонная женка в скиту сидит, белый свет ненавидит? А дочка ево н ная – в девках, а скоро уж в перестарках?
Я надулась. Может, отца давным-давно и в живых-то нет…
– Не дури, внуча, – Левкоя понизила голос. Глаза у нее потемнели, и глянула из них т а кая усталость, что у меня голова поникла и кулаки разжались. Забытый скребок оставил на ладони глубокую ребристую вмятину. – Одна ты у меня. Я ж тебе добра хочу, негоднице. Найдем мы тебе парня пригожего, доброго. Плечо тебе надобно, плохо, знаешь ли, бобыл и хой жить. Уж поверь старухе. Мне немного осталось, а ты одна не выдюжишь. Кость у тебя тонкая, в ма м ку. А будешь за мужниным плечом, как за каменной стеной, тогда и книжки свои вумные читай. И никто те слова поперек не скажет, ага. Да и где это видано, чтоб девка во л шевать могла? Пока ты девка – никакой волшбы. Таков уж порядок. Так что забудь про кор о левну, про дурь ее заморскую, а лучше бабке своей помоги. У тебя ручки умелые, а сердце доброе, люди т а ких любят. Вот к вечере…
Грянули во дворе копыта, что-то залязгало, загремело. Окрик. Лошадиный всхрап.
Никогда я не видела, чтобы Левкоя так бледнела. Она стала ноздревато-белесой, как поплывшая по весне снежная баба. Пальцы у нее свело, трубка выпала, рассыпав по столе ш нице тлеющий табак.
В сенях грохнуло, простучали шаги. Я вскочила, сжимая словно оружие несчастный скребок. Дверь распахнулась, в горницу ворвалась Каланда. За ней ввалился еще кто-то. Звон мета л ла, скрип кожи, топот, голоса…
– Лехта! Араньика! Ахес эхперарте!
Она откинула плащ, сбив полой кочергу и совок для углей, протянула мне руки. За м шевые перчатки, в специальных разрезах на пальцах вспыхивают камни. Два золотых с эм а лью запястья прихватывают рукава. Сверкающие кудри, ясные глаза, улыбка как цв е ток. Еще шаг – рука в перчатке крепко ложится мне на пл е чо.
– Вамох а тода приса!
Уходя следом за принцессой, я оглянулась. Левкоя сидела бледная, будто соляной столб, а перед ней на столе дымился черный пепел.)
Чувство вины разрушает. Затягивает в топи прошлого, увлекает бесконечной игрой в упущенные возможности. «Если бы я тогда сделал то, если бы сказал это… если бы свернул направо, а не налево… если бы послушался старших…» Чувство вины – наркотик, такой же упо и тельный как жалость к себе, только, может, чуть более горький. Там рядышком еще одна пакостная трясина – самоунич и жение. Та, что пуще гордыни.
Гордынька?
Вот-вот. Она самая. Запомни их по именам, Лесс. Эти топи никогда не давали ни до б рых ростков, ни цветов, ни плодов – ничего живого. Это плесень и ржа, гниль и тлен. Это провалы в По л ночь.
Неправда. Это опыт. Вспоминая и размышляя, я делаю выводы. Чтобы потом не с о вершать подобных ошибок.
Вспоминая и размышляя – да. Но не упиваясь этим. Не щекоча воспоминаниями зас о хшие раны. Маг безжалостен, Лессандир. В первую очередь – к себе.
Не щекочу я ничего! Просто вспоминаю.
А теперь ты оправдываешься.
…
Тихий, переливающийся аккорд, словно дрогнула гроздь колокольцев.
– Малявка! – шепотом. Горячие пальцы принцессы стиснули мою руку.
Длинный, громоздкий, в чешуе огненных бликов – Эрайн выплыл из ночи как боевая галера. Звенящий шелест лезвий. Шаг тяжел, но бесшумен.
Лессандир. Ты звала. Рад тебя видеть.
Ты опять залез ко мне в голову без предупреждения, Эрайн.
Скрытность – та же гордынька, Лесс.
Руки его сложены на груди, голова опущена. Отсвет костра рыжим шелком кутает острия и зазубрины. Едва заметный поворот – свет располосован в мелкие клочья, осыпае т ся искрами с черных лезвий. В глазах у меня пляшут зигзаги тьмы и золотые вспышки. Эрайн прекрасен, как к о рабль под парусами. Как солнце. Как тысяча звезд.
Спасибо.
Что?
Тебе приятно на меня смотреть, Лесс. Как тому парнишке, твоему другу. Где он, кст а ти? И кто это с тобой?
Ратер в городе. А это Мораг, дочь Врана.
О!
Пауза. Мантикор глядит на принцессу глазами полными тьмы. Кромешной тьмы, в них даже огонь не отражается.
– Что он на меня так уставился? – Мораг положила ладонь на рукоять меча. – Если он кинется, я ему голову снесу.
– Не надо, миледи. Не кинется.
– Тогда говори с ним, что ты молчишь?
– Малыш, – попросила я. – Сядь, пожалуйста, там. За костром.
Скажи дочери Врана, что я ее не трону.
– Малыш говорит, что он не тронет ни тебя, ни меня.
– Скажи ему, что я его тоже не трону. Пока он пристойно себя ведет.
Мантикор по ту сторону костра со звоном тряхнул головой и ухмыльнулся. Двухдю й мовые клыки несомненно добавили ему блеска.
У Врана храбрая дочь. Похожа на него. Такая же задира.
– Ты ему нравишься, – сказала я. – Говорит, ты похожа на Врана.
– Он молчит.
– Я слышу его мысли, а он слышит мои. Ты можешь поговорить с ним, а отвечать он будет через меня.
Мораг убрала руку с меча и выпрямилась.
– Я хочу увидеть своего отца, слышишь, мантикор? Малявка хвасталась, что ты ко л дун и друг Врана. Позови его сюда или отведи меня к нему. Это моя просьба. Что ты хочешь за это?
Некоторое время Эрайн молчал. Было не понятно, куда он смотрит – то ли на Мораг, то ли на меня, то ли в огонь.
– Ты слышал? – не выдержала я.
Он медленно кивнул – колыхнулся сноп лезвий.
Слышал. Лесс, неужели ты думаешь, что Вран не знает о существовании собственной дочери? И только поэтому до сих пор не встретился с твоей подружкой?
Знает, конечно. Мало того, он ее видел и залечил жуткие раны, которые ты принцессе нанес.
Я? Разве мы встречались?
Еще как встречались. Чуть не прикончили друг друга. Ты и впрямь не помнишь что делаешь, когда на тебя находит?
Усмешка. Эрайн отрицательно качнул головой.
Не помню. Когда эта полуночная мразь берет верх… Впрочем, мы говорим о принце с се. Так значит, Вран приходил лечить ее…
Нет. Гаэт Ветер отвез ее в Сумерки. Мне… как-то удалось призвать Гаэта. Вообще-то я хотела затворить Мораг кровь, но Гаэт меня услышал.
Тогда почему ты привела принцессу ко мне? Обратитесь к Гаэту.
Но Гаэт – где-то, а ты – здесь! В чем дело, Эрайн? Ты не хочешь нам помочь?
Опять усмешка, опять покачивание головой.
Свои желания маг должен выполнять сам. Лесс, мы об этом уже говорили. Мне каз а лось, ты поняла.
– Он отказывается? – вскинулась Мораг. – Почему? Что он хочет?
– Хочет, чтобы я училась все делать сама.
– Может, он хочет, чтобы его получше попросили? Что тебе надо, мантикор? Говори свою цену.
Скажи ей – она не может дать мне то, что я хочу. А что я хочу, я возьму сам.
– Тогда сделай это просто так, Малыш! – выкрикнула я. – Даром. За красивые глаза. Просто потому, что тебя попросили о помощи две женщины.
– Каррахна! Мне на коленках поползать перед этой ящерицей? Под хвост его поцел о вать? Хватит, пропасть! Пойдем отсюда, м а лявка.
Мораг рванулась встать, но я повисла у нее на локте.
– Погоди, миледи, погоди. Он не набивает цену и не издевается. Он вправду думает, что так будет лучше.
Именно так я и думаю.
Малыш, у нас нет времени. Мораг и ее матери грозит опасность. Где-то бродит ко л дун, который желает Мораг смерти, а ее мать и брата держит в заложниках. Я не справлюсь с этим одна, Малыш!
Колдун?
Колдун! Очень сильный, если смог скрутить Каланду… мать принцессы. Врану вряд ли об этом известно. Я даже уверена, что он ничего не знает. Если бы знал – помог бы. Давно помог.
Колдун. Это другое дело. Так бы сразу и сказала.
– Ты позовешь Врана? – обрадовалась я.
Пауза.
Позвать легко. Всего-то надо – просто позвать, пожелать увидеть. Тот, кого зовут, об я зательно услышит. И если захочет… или если сможет – придет.
– Позвать? Но я не знаю истинного имени Врана.
Он услышит и без истинного имени. Истинное имя вызвало бы его наверняка. Почти наверняка. Но принцессе достаточно просто позвать отца. Без имени. Просто крикнуть – «Отец»!
– Просто крикнуть: «Отец»… И он услышит…
– Что? – Мораг затеребила меня. – Просто крикнуть? В темноту? Крикнуть «Отец»? Мне?
Проще простого, правда, Лесс? Почему ты сама не догадалась? Я сказал тебе об этом, и это моя ошибка. И тебе теперь никакой пользы от этого знания.
– Почему никакой пользы? Мораг, иди, зови отца. Пожелай его увидеть, обратись к нему. Он услышит тебя. Если сможет – придет.
Или если захочет, подумала я.
Вот именно.
– Куда идти? – спросила Мораг.
– Можешь прямо отсюда звать. С этого места.
– Хм…
Она передернула плечами, встала и, ни говоря больше ни слова, зашагала через поляну в лес.
Эрайн, но ведь так можно призвать любого обитателя Сумерек?
И Полночи тоже.
И они придут?
Легкий жар – приливом. На мгновение мне показалось: крови в жилах добавилось вдвое, расправляя мне плечи, напрягая мышцы рук, окрашивая ночь алым. Гнев, гордость, хмел ь ная ярость. Усилие воли, внутренний приказ. Спокойно. Спокойно. Выдохни.
Сумерки могут прийти, но не желают, а Полночь желает, но не может. Однако слышат зов и те, и другие.
Но неужели Каланда не могла позвать Врана, когда попала в беду? Гордость помеш а ла? Или… колдун?
Или Вран не откликнулся.
Не откликнулся? Он мог не откликнуться? Почему?
На это есть множество причин, Лесс. Эта женщина, Каланда, как я понял, училась м а гии? Тогда Вран вполне мог посчитать, что испытание ей по силам, и она способна справит ь ся самостоятельно.
Как не откликнулся Амаргин, когда я его звала. Как не откликнулся Эльго. Амаргин помалкивал в тряпочку и всем вокруг строго наказал не вмешиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96