Похоже, он или чей-нибудь бастард, или настоящий нобиль, хоть и опустившийся.
– Здесь готовят прекрасного гуся с капустой, – певец принюхался. – М-м! Я чувствую соответствующие колебания эфира. Тебе, добрая госпожа, в самом деле следует дождаться обеда, как, я слышал, рекомендовала хозяйка.
– Не знаю. Мне в полдень придется уйти.
– Неужели? И куда же моя госпожа пойдет в полдень по самой жаре?
– Какое тебе до этого дело, Пепел?
Он смешался. Отпрянул, и мне опять стало не по себе. В его присутствии я ощущала какое-то напряжение. Он не был мне симпатичен. Я ждала от него подвоха. Не знаю, почему. Я сама, своими руками, выдала ему золотой и теперь расплачивалась за собственную щедрость.
Он пошаркал по столу пустой кружкой.
– Прошу прощения, госпожа. Действительно, никакого дела…
Я попыталась загладить резкость:
– А почему ты поешь без сопровождения, Пепел? У тебя не было денег чтобы купить какой-нибудь музыкальный инструмент?
– Во-первых, с сопровождением, – сказал он, не поднимая глаз от кружки. – Это особая школа пения, называемая «сухая ветка». Ты, госпожа моя, заметила наверное ореховый прут у меня в руке? Им вышивается основной узор ритма, им метятся на земле мелодические вариации и расставляются ритмические акценты. Сухая ветка – единственное оружие для борьбы с песней. Певец сражается со своей песней, как с неким могущественным духом, коим одержим. А во вторых… во-вторых мне однажды пришлось дать слово, что я не буду играть ни на одном из музыкальных инструментов, до тех пор, пока… пока не произойдет некое событие.
– И что это за событие?
– Прошу прощения, госпожа моя, но я не могу тебе об этом рассказать, – он поднял на меня глаза и улыбнулся, не размыкая губ. – Хотя, видит небо, я хотел бы это сделать.
Квиты. Но я отметила, что он не стал мелко мстить и грубо ставить меня на место: мол, что тебе за дело? Черт, лучше бы он сказал какую-нибудь гадость, и все стало бы намного проще.
Мы помолчали, разглядывая друг друга. Глаза у Пепла были серые, с карими крапинками, а на радужке правого красовалось большое рыжее пятно. Белки имели желтоватый оттенок, подсказывающий, что у хозяина неприятности с печенью. Пепел вдруг покачал головой и отвернулся.
– Я не буду просить у тебя денег, госпожа, – тихо проговорил он, и я вздрогнула. – Не бойся.
– Я… не боюсь.
– Боишься. Вы все боитесь быть слишком щедрыми, слишком добрыми. Боитесь покормить бездомного пса, потому что он увяжется за вами и его придется бить, чтобы отстал. Я умею укрощать надежды, госпожа моя. И умею быть признательным за любое благо, будь то погожее утро, золотая монета в пыли или твоя, госпожа, улыбка. Я приму это с радостью, скажу спасибо и не потребую большего.
– Да ты философ, Пепел.
– Нет, – сказал он, – я поэт. Артист. И, похоже, аскетических форм. Но это не потому, что я не люблю роскоши. Просто… так получается…
– Откуда ты, Пепел?
– О! Издалека. У меня нет дома. Я брожу повсюду. А ты тоже не отсюда, госпожа моя.
Это было утверждение и я кивнула. Путешественника не обманешь.
– Я тоже издалека. Но теперь буду жить здесь, в Амалере.
– И я решил здесь пока остаться. Хороший город.
– Хороший. А скажи… – я немного замялась, – скажи, пение на улицах действительно может тебя прокормить?
Пепел чуть отодвинулся от стола вместе с табуретом, положил пальцы на край столешницы.
– Не знаю, – сказал он беспечно. – Надеюсь. Пока все было почти удачно. – Он снова продемонстрировал щербатую улыбку. – Вот, приоделся даже.
– Осень на носу.
– Может, мне повезет до холодов.
Он еще раз улыбнулся, ритмично застучал пальцами по столешнице, прикрыл глаза, выпрямился:
– Горстка битого стекла
Или – выходка природы,
Та, что в сумерках породы
Гранью неба расцвела?..
Словно вырвал из затылка
Боли ржавую иглу –
Руку в красном,
Позабыл как
Оказался на полу.
Пыль алмазная в углу и…
Разбитая бутылка…
Он оборвал себя, прикусив губу и хмурясь. Тонкие пальцы продолжали выстукивать неровный ритм.
Меня опять передернуло от его голоса. Самый звук его, шершавый, ломкий как сухая трава, отдающий дымом и старой гарью, со множеством изломов, зазубрин и заусенцев расцарапал мне слух. У меня запершило в горле, словно я вдохнула эту самую алмазную пыль. Я поспешно проглотила остатки молока.
Далеко, на стенах Бронзового замка ударил колокол. Третья четверть пошла. Полдень.
Я подумала о Амаргине, и о том, как буду выкручиваться, когда он обнаружит, что в гроте побывал чужак. Я не сомневалась, что он это обнаружит. Главная загвоздка – убедить его в необходимости моего союзника в городе. Однако, слышала я такую поговорку: то, что знают двое (то есть, мы с Амаргином) – тайна, а то, что знают трое – знают все на свете. Но мне ведь нужен кто-то, кому я могу довериться!
А почему не грим, вдруг пришла в голову мысль. Почему не грим? Разве не для этого Амаргин нас познакомил?
Ох, предчувствую, отберет он у меня свирельку…
Я протерла глаза и села. Ирисов плащ подо мною свалялся и был замусорен песком и палой листвой. Сквозь свисающие каскадом ивовые ветви просвечивала вода, ровного, бе с плотно-серебряного цвета, сплошь изузоре н ная звездами водяных лилий и желтым крапом кувшинок. Вокруг стеной стояла трава. Ко мне, в сумерки живого шатра, заглядывали т а волга и в о досбор. Воздух, неистово свежий, до предела насыщенный запахом воды и водных растений переполнял легкие. Я вздохнула поглубже – и захлебнулась. Меня не хватало чтобы полностью воспринять этот букет.
За спиной, на берегу, слышались голоса.
– Почему? – голос Ириса, тихий и летящий, словно шелест листвы. – Ты знаешь сам, я не могу, не умею этого делать. Я не делал этого никогда. Если это сделал кто-то иной, то я его не видел, и ничего о нем мне не и з вестно.
– А она что говорит? – спросил другой голос, погрубее и поглуше.
– Она говорит, что не помнит. Знаешь, я нашел ее на отмели, в тростниках, чуть выше по течению. Она была связана по рукам и ногам, и лицо у нее было замотано, а во рту торчала тряпка. Я очень долго ее размат ы вал, потому что мой нож не резал эти веревки. У нее рассечен лоб, разорв а ны губы. Спина исполосована, руки и плечи – сплошной синяк. Ты хочешь ск а зать, она сама себя изувечила и связала?
– Они на все способны, – заявил еще один голос, сдержанно-звучный, в нем отдаленно слышался металл.
– Ты не прав, Вран, – укорил его Ирис. – Зачем ты так говоришь?
– У меня есть на это причины.
– Все равно ты не прав. Случайность, стечение обстоятельств – вот где надо искать ответ. А потом – это же река. Водный путь открывается чаще, чем какой либо другой. Амаргин знает.
– Смертные! – с презрением бросил голос, в котором звенел металл. – Они ищут вс я кую мразь себе в подселенцы, потому что собственной силы и собственной воли у них хв а тает только на сглаз и порчу. А обретя паразита, ломятся без дороги, как слепой медведь, учуя в ший съестное. Не так давно мы в этом лишний раз убедились.
Я попыталась раздвинуть траву и ветви, чтобы разглядеть беседующих, но с этой стороны ивовый куст оказался совершенно непролазным. Тем более я побоялась трещать и шуршать ветками. Я закусила губу – п о хоже, не все здесь такие доброжелательные как Ирис…
– Ты опять за свое, Вран, – в глуховатом голосе прорезалась усталость. – Ненависть делает тебя каким-то ограниченным. Тебя послушать, так этим, как ты говоришь, пар а зитам, только и забот что досаждать тебе.
– Скажи спасибо, что в тебе не сидит эта дрянь, Геро. Иначе я бы с тобой не так разговаривал.
– Я слышал, как ты разговаривал с тем, в ком сидит эта дрянь, – как ни странно, но обладатель глуховатого голоса улыбался. – Вернее, с той…
– А вот это совершенно не твое дело!
– Брат, не надо, – попросил Ирис. – Мы все знаем, что ты их не те р пишь. Ты можешь проверить сам, но здесь совсем другое. Я чувствую такие вещи, я бы сразу тебе сказал.
– Ты не знаешь их коварства, Ирис. Тебя, мальчишку, любой демон обведет вокруг пальца. Они умудряются прятаться даже от меня.
– Ты частенько ищешь там, где ничего нет, – фыркнул глухой голос. – У тебя мания преследования, Вран.
Пауза, наполненная тонким плеском воды и перекличкой водяных к у рочек в камышах.
– Крови фолари в тебе не больше стакана, – заговорил тот, кого называли Враном. Голос у него опустился на полтона ниже, металл в нем гр о мыхнул более чем отчетливо. – Но только она и спасает тебя, дурак. Только благодаря ей ты на что-то способен. Все равно ты вожжаешься с полуночной мразью, и меня не удивляет что ты, как и твои соплеменн и ки, ищешь силу в этой проклятой пропасти.
– Может хватит ерунду пороть, Чернокрылый? – с некоторым раздражением бур к нул владелец глуховатого голоса. – Я равен тебе, и ты это знаешь. Или желаешь еще раз проверить, чего я стою? Нет? Тогда оставим этот спор. А что касается моих соплеменн и ков, то они находят союзников не только в Полночи, и это ты тоже прекрасно знаешь. Так что кончай передергивать.
– Не зли меня, Геро.
– Я тебя не злю, ты сам злишься. На пустом месте, похоже. Босоножка, давай-ка, покажи свою игрушку.
– Если у смертной нет союзника, – жестко заявил Вран. – значит путь открыл кто-то другой. В любом случае я хочу знать, чьих это рук д е ло.
Бесшумно раздвинулись кусты. Приподняв ветки, в мое убежище нырнул Ирис. Мне показалось, он бледнее, чем я запомнила.
– Ох, ты не спишь…
– Кто там, Ирис?
– Волшебники. Хотят поговорить с тобой.
Я испуганно поежилась.
– Они чем-то раздражены? Один, кажется, очень зол. Это из-за м е ня?
Ирис успокаивающе поднял ладонь.
– Тебе нечего бояться. Брат думает, что в тебе сидит паразит, но это не так.
– Какой еще паразит?
– Нет в тебе никакого паразита. – Ирис с улыбкой покачал головой. – Внутри тебя много непонятного, но паразитов там нет. Пойдем. Не бойся.
– Ирис… они прогонят меня?
– Они не могут тебя прогнать. Прогнать тебя может только Королева… а ей нез а чем это делать.
Голос его чуть сфальшивил в конце фразы. Он не мог говорить за королеву. И он с о всем не был уверен, что ей незачем меня прогонять. Поддавшись мгновенной панике я схв а тила его за руку. Ладонь Ириса была такая ускользающее-невесомая, что, казалось, она т а ет у меня под пальцами. Я чувствовала, что теряю это чудо, прямо здесь и сейчас.
Он потянул руку к себе и я выпустила ее.
– Тише, – шепнул Ирис, осторожно проведя сгибом пальца по моей щеке. – Не бойся. Я не отдам тебя им.
В глазах его тлело знакомое свечение, едва уловимое в светло-сумеречной глубине. Он улыбнулся, но от этой улыбки дистанция между н а ми только увеличилась. Я вся дрожала, выбираясь вслед за ним из ивовых з а рослей.
Один из волшебников сидел на большом плоском камне, свободно з а кинув ногу на ногу. Другой прислонился к стволу сосны, не боясь запачкать одежду смолой. Оба были чернов о лосы и черноглазы, и к тому же одеты в черное. Черный цвет – это было единственное, что их объединяло. Потому что только один из них, тот, который сидел на камне, оказался ч е ловеком.
Он, улыбаясь, смотрел на нас, но не двигался. На лице второго не было даже тени улыбки. Этот второй отлепился от сосны и шагнул к нам н а встречу.
Вернее, я видела только начало движения, когда он повернул голову и резанул меня н е добрым взглядом, а потом он вдруг воздвигся высоченной башней прямо надо мной и жес т кие пальцы, стиснув подбородок, задрали мою голову кверху. Огромные, приподнятые к ви с кам глаза его надвинулись – в лицо мне словно кипящей смолой плеснуло.
Я ощутила боль и моментальное проникновение, будто змея скользнула в трещину в черепе. В долю мига все внутри у меня, включая кости, мозги и кишки, было покромсано и превращено в фарш, и только кожа сохранила внешнюю форму и не позволила мне разлиться у него под ногами лужей слизи. В следующее мгновение все внутренности оказались на ме с те, а в голове возникла легкость и гулкая пустота. Я не успела ни охнуть, ни вскрикнуть, ни потерять сознания. Я бы с удовольствием потеряла его се й час, но волшебник выпустил мой подбородок и ткнул пальцем в переносицу, сделав это невозможным.
– Ох, Вран, – пробормотал у меня за спиной Ирис. – что же ты тв о ришь…
Волшебник отодвинулся, глядя на меня с недоверием. Он молчал, поджав губы. Кожа у него была очень смуглая, такого странного оттенка темной, чуть запыленной листвы в разгар лета. Иззелена-смуглая и необычайно чистая кожа, благородный металл без полиро в ки. Резкое, яростное лицо немыслимой красоты. От взгляда на него захватывало дух и бег а ли по спине мурашки. Впрочем, я уже не понимала, красив этот Вран или безобр а зен – такую едва сдерживаемую неистовую силу излучало его большое тело и его дикие, черные, лише н ные малейшего проблеска глаза.
– Итак, – оказалось, что второй волшебник, человек, неслышно п о дошел к нам. – Что ты теперь скажешь?
– Ничего нет, – сквозь зубы буркнул Вран, и зубы эти жутковато вспыхнули. – Стра н но.
– Я же говорил!
Руки Ириса легли мне на плечи, прохладной тенью коснулись обожженной кожи. Я воспряла, как засыхающее растение, опущенное в воду.
– Как тебя зовут, девочка? – спросил человек.
– Леста, – пролепетала я.
На фоне высоченного Врана человек выглядел бледно. На полголовы ниже его, в бе с форменном длинном балахоне, в тяжелом плаще, скрыва ю щем фигуру. Но все равно было видно, что плечи у него узковаты, а откр ы тые кисти рук слишком худы и похожи на птичьи лапы. Северянин с земл и стым лицом. Возраст его был совершенно не определяем.
– Меня зовут Амаргин, а этого громилу – Вран. – Я снова увидела спокойную приве т ливую улыбку, и мне сразу стало легче. – Он на самом деле вполне сносен, если не унюхает где-нибудь себе врага, а в тебе он врага не унюхал, так что бояться его нечего. Ты можешь вспомнить как попала с ю да?
– Меня связали и бросили в реку, – ответила я. – Я вообще-то умею плавать, но не в связанном виде. Я захлебнулась. Больше ничего не помню.
Во мне обнаружилась храбрость, но только потому, что Ирис стоял за спиной и сжимал мои плечи. Мне страшно хотелось прислониться к нему, но такая фамильярность не понравилась бы волшебникам, и, скорее всего, самому Ирису тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96