– Держись за стенку, барышня, здесь ступеньки скользкие. Чего носом крутишь? Чуешь, как мерзость человеческая пахнет? Во! Все мы, человеки, суть грязные животные… Эгей!! – вдруг в голос завопил страж. – Господа воры-негодяи! Кто из вас Ратер Кукушонок, отзовись! Эгей!
Послышался дробный железный лязг – мой проводник, проходя мимо камер, провел ключами по решетке. Темнота внутри заволновалась, отозвалась волной ропота, ругани, вскриков, плача.
– Выпустите! Выпустите меня! Я невиновна!
– Когда жрать дадут, итить вашу маму через левое колено…
– Куда женщину ведешь, козья морда, давай ее к нам…
– Не тро-гай-те ме-ня. Не тро-гай-те…
– Хооорт! Хооорт! Где Хорт, собачьи дети? Хорт, черт плешивый, где ты?
– Барышня! Барышня! Найди Касю Одноглазого, это у Новой Церкви, слышь, скажи ему…
Я вырвала край юбки из цеплючей пятерни. Страж ловко прошелся древком копья по тянущимся в коридор рукам. Бледные пятна лиц в полумраке за решетками плавали и разевали рты как какие-то больные глубоководные рыбы. Они были совершенно одинаковы, я с трудом отличала мужчину от женщины, мальчика от старухи.
– Держись середины коридора, барышня, – велел стражник. – Не зевай, а то одежу порвут, идолы. А ну, руки прочь! Мало получил? Щасс еще приласкаю. – И снова во весь голос: – Эгей! Который здесь Ратер Кукушонок, отзовись!
– А Лахор Лягушонок вам не нужен?
– А Люм Зараза? Это я! Можа я спонадоблюсь? Бери не глядя, задарма…
– Мама… мамочка моя…
– Леста! Да пустите же вы, уроды… Леста, я здесь!
– Ратер?
Расталкивая шевелящиеся тела, к решетке пробился кто-то, такой же бледный, с больным рыбьим лицом. Грудью навалился на прутья, вжался лбом, протискивая в узкий промежуток черные бесформенные губы:
– Пришла… надо же… А я все гадал – придешь, не придешь…
– Это, что ли, твой воришка? – стражник на всякий случай занес древко.
– Да, это он. Любезный, выпусти его на два слова, пожалуйста!
– Еще чего, сбрендила, камеру отпирать! Так говорите. Через решетку. Щасс прочих отгоню… А ну убрали рыла, шушера!
Загремело копье о прутья, кто-то взвизгнул, кто-то захохотал.
– Ратери… – Я шагнула поближе, всматриваясь в чумазое неузнаваемое лицо. – Тебя били? Ох… бедный мой…
Глаза его сумасшедше блестели в темноте. Один был обведен траурной каймой и наполовину заплыл; на щеке чернела большая клякса – то ли ссадина, то ли грязь.
– Леста, я ничего не крал.
– Я знаю, знаю. У тебя нашли деньги, мои деньги. Почему ты не сказал, что они мои?
– Леста, слушай. – Холодные пальцы ухватили меня за запястья. – Нельзя мне было говорить. Тебя бы… это… как свидетеля. Позвали бы.
– Призвали как свидетеля. Конечно! Завтра, говорят, будет суд, я приду свидетельствовать.
– Нет. Не надо. Чем докажешь, что деньги твои? Ты хоть помнишь, скоко их там было, в кошельке этом?
– Э-э…
– Во. Я тоже ни черта не помню. А судейские тутошние, смекай, народ ушлый, начнут расспрашивать, кто ты, да откуда, да за какой корыстью приехала… врать начнешь, выворачиваться, а врать ты ни на полстолька не умеешь.
– Умею, когда надо. Я виновата, тебя из-за моих криков схватили…
Ратер пропихнул сквозь прутья руку почти до локтя и сгреб меня в охапку. Разбитые губы воткнулись в ухо:
– Не спорь, а? Ну, не спорь. Не надо мне такого, чтобы с тобой случилось что поганое. Ты смекай, ежели они неладное почуют, от тебя ведь ни в жизнь не отвяжутся. Ежели унюхают, какие сокровища за спиной у тебя … наизнанку вывернут … остров твой по камешку растащат… мантикора… на чучело пустят…
– Ратери…
– Нет, я сказал. Не надо… этого… свидетельств за меня. Не надо. Мне это не поможет, и тебе худа наделает – возьмут нас с тобой обоих за жабры.
– Что же тогда делать? Ты знаешь, что тебе грозит?
– Галеры. Или руку оттяпают, правую. Послушай, Леста. Послушай. – Он перевел дыхание, помедлил и сильно сжал мою ладонь. – Если хочешь помочь… Просто выкупи меня. Внеси за меня залог.
– Какой залог?
– Деньги. Полсотни авр. Мне тут сказали… знающие люди. Это как взятка, только законная. Залогом называется. Под залог меня отпустят. Ты ж потянешь отдать за меня такие деньги?
Он отстранился, заглядывая мне в лицо. Ни с того, ни с сего вспомнился Пепел – как он не более шестой четверти назад точно так же смотрел на меня, с абсолютно таким же искательным испугом в таких же невозможно расширенных глазах.
– Че? – нахмурился Кукушонок. – Не? Почему? Нельзя такую кучу из пещеры выносить? Или… Ты тогда про свирель кричала … она что, впрямь потерялась? Леста! Ты чего молчишь?
– А? Нет, я не молчу. Все в порядке. Я принесу деньги. Сколько ты сказал?
– Полсотни авр. Пятьдесят золотых.
– Эй, голубки! – окликнул стражник. – Давайте прощайтесь. Время идет. Не дай Бог, сменщик объявится.
– Свою долю затребует, – фыркнул Кукушонок. Потом наклонился и мимолетно коснулся исцарапанной щекой моих пальцев, вцепившихся в решетку. – Не забыла таки про меня, дроля белая. Пришла к дураку.
– Ну что ты говоришь, братишка. – Я погладила грязные, всклокоченные волосы. – Ты же по моей вине сюда попал. Ничего, потерпи немного, завтра ты отсюда выйдешь.
– Это верно. Выйти-то я выйду, да вот куда…
– Ратери!
– Ты… это. Если добудешь золото, не отдавай залог сама. Людей с большими деньгами пытать не принято, но береженого Бог бережет… снеси их к батьке моему, ладно? Да назовись как-нибудь позаковырестей. А на суд не ходи, мало ли что. И молодчина, что платье сменила, очень уж оно приглядное у тебя.
– Все, барышня, конец разговорам. – Стражник деликатно постучал меня пальцем по плечу. – На выход!
– Прощай, Леста. Если что… не поминай лихом.
– Ратер, прекрати! Все получится. Слышишь? Все получится!
Стражник уже двигался к выходу, унося с собой фонарь, пришлось спешно догонять. Узники снова загомонили, забубнили, прихлынули к решеткам, потянули со всех сторон растопыренные пятерни. Я оглянулась на Ратера – но не различила его в гроздьях облепивших прутья тел.
На улице уже сгустились сумерки. Я жадно вдохнула сладкий воздух свободы.
– Так того. – Стражник, щурясь, посмотрел на лоскуток неба, зажатый меж тюремных стен. – Как там насчет, чтобы поддержать кротость и это… человеколюбие в душе скромного блюстителя справедливости? – поскреб щетину на подбородке и восхитился. – Эк я завернул!
– Все в руце Божией, – ответствовала я. – А так же в руце моего спутника, коего ты, о предусмотрительный страж, оставил дожидаться по ту сторону ворот.
– Мда?
Страж отпер калитку и выглянул наружу.
– Эй, господин Подзаборник! Вылазь. Получи назад свою благородную госпожу. Эй? Заснул ты там, что ли?
Подвесив фонарь к копью, стражник осветил арку. И арка, и участок улицы за ней были пусты.
– Слинял твой Подзаборник, – констатировал страж. – Вместе с наградой за сострадание… сострадай теперь людям после этого… так и норовят вокруг пальца обвести, ядрит твою переядрит… Черт с тобой, барышня, проваливай подобру, пока я не передумал.
Я не заставила себя упрашивать и скоренько проскочила в калитку, а слова благодарности прокричала уже с воли. В ответ раздраженно лязгнул засов и все затихло.
Выйдя на площадь, я огляделась. Пусто. Только серая кошачья тень мелькнула в дальнем ее конце. Почему Пепел не дождался меня? Почему ушел? Что-то отвлекло его или ему просто надоело сидеть под воротами и ждать?
Сказать по правде, пеплово исчезновение меня разочаровало и обескуражило. Я-то думала что могу располагать им, раз ему все равно приходится таскаться за мной в надежде получить какую-то таинственную помощь, о которой он не в праве попросить прямо. Я-то понадеялась уговорить его продать или заложить с десяток драгоценных безделушек из пустого дома, чтобы добыть денег на выкуп. А теперь… если только попробовать забраться в тот дом самостоятельно? Может, Пепел уже там, в зеленой шелковой комнате, сидит и ждет меня…
Черта с два! Я остановилась посреди площади и попыталась собрать расползающиеся мысли. Чем бежать сломя голову и делать глупости, попробуем мыслить спокойно, обстоятельно и разумно. Что мне требуется? Мне требуется завтра к полудню откуда угодно достать сумму в пятьдесят золотых, и не монеткой меньше. Будь у меня моя свирелька – Ратера уже можно было бы считать свободным. Но свирельки нет, золотые груды недоступны, надо думать, откуда достать деньги.
Эх, а ведь еще сегодня утром я держала в руках кошелечек от самого Нарваро Найгерта! Не знаю, сколько в нем было, но вряд ли король оценил жизнь сестры в сумму меньшую, чем установленный залог за мелкого воришку. Ну какого дьявола мне встретился этот Пепел! Не застряла бы я внизу, в зале – не столкнулась бы с дружками покойного Гафа, не ввязалась бы в драку, не швырялась бы кошельками направо и налево…
Что же все-таки тогда произошло с этим кошельком, откуда появилась гора золота, словно кто-то перенес ее из моего грота и рассыпал по трактирному залу, хоть Пепел и сказал, что золото не настоящее? Кошелек не был волшебным, тогда получается, что гора золота – моя работа, … да, собственно, я и не отказываюсь от содеянного, я прекрасно понимаю, что совершила волшебство. Только вот кто бы мне объяснил, КАК? Значит, я все-таки что-то могу, и Амаргин не зря взял меня в ученицы…
Так. Стоп. Страдать по поводу несостоявшегося (или состоявшегося?) ученичества ты будешь после, когда Кукушонок окажется на свободе, при всех положенных от рождения конечностях, без лишних украшений на лбу, а если и с веслом в руках, то исключительно по доброй воле. Сейчас думай только о том, как достать денег. Только об этом, все остальные мысли по боку.
Безделушки из пустого дома. Смогу ли я без Пепла найти этот подвал, пройти по нему куда нужно, обнаружить потайную дверцу… которая запирается на ключ, а ключей-то у меня и нет. Не годится. Если ничего другого не придумаю, поищу Пепла утром.
Каким-то образом пробраться в замок к Ю… нет, он сейчас, кажется, в Нагоре, в загородной усадьбе королевского камерария. Пробраться в Нагору, найти Ю, попросить в долг… Или кинуться в ноги самому королю… или принцессе… ой, мама, принцесса Мораг так меня своей плетью поприветствует, никакой Ю потом не откачает!
Времени нет! Нет времени искать Ютера, да и кто сказал, что он захочет еще раз меня видеть – сбыл с рук и выкинул из головы. Не даром он все твердил – уезжай, уезжай. Первый раз страшный господин Диринг меня миновал, а во второй точно не минует. Бррр!
О! Вот кто мне поможет – Эльго. Эльго, который способен превратиться в кошель с деньгами, размером со среднюю наволочку. Пообещаю ему что угодно. Он мне уже один раз помог, почему бы не помочь опять?
А теперь – ноги в руки и бегом к Паленым воротам, пока их еще не закрыли!
Еле успела. Створки захлопнулись почти у меня за спиной.
Портовая площадь никогда не засыпала. Старательно изображая старую бабку, я проковыляла по внешнему ее краю, к повороту на кладбище; ко мне, слава небу, никто не привязался. Кладбищенский сторож выглянул из домика, я поклонилась ему издали, и он махнул рукой: какой вред от одинокой старушки?
Кое-как перебравшись по шаткому мостику над ручьем, я влезла на скользкий склон и углубилась в заросли заброшенного кладбища. Здесь было очень темно и очень сыро, зудели комары (откуда они только взялись в конце августа?), все тропинки куда-то подевались, крапива и ежевика путались под ногами… я, наверное, с самого начала свернула не туда.
Выдравшись из зарослей, я обнаружила, что стою в тылу у сгоревшей церкви, а сквозь скелет ее колокольни насмешливо перемигиваются звезды.
В какой-то момент мне показалось, что в траурном кружеве обнаженных перекрытий вырисовывается неподвижный силуэт сидящей собаки, и тускло-красные огоньки сверху смотрят на меня. От неожиданности я моргнула – и морок исчез.
Прикинув направление, я повернула в сторону оврага. Тьма вокруг стояла необычайная – луна не вышла, а звездный свет не рисковал спускаться к самой земле. Кладбище словно кто-то перекопал вдоль и поперек бесконечными овражками и колдобинами, нарочно заплел все вокруг невообразимо мусорным подлеском, перепутал все могилы и понакидал везде непонятных обломков. Мое ночное зрение, похоже, отказало. Я совершенно потеряла направление.
Я ощупывала покосившиеся памятники, пытаясь вслепую прочесть надписи, но щербины и желобки на камнях не желали складываться ни во что вразумительное. Отчаявшись найти могилу «Живые», я принялась в голос звать Эльго… но только всполошила уснувших в черных кронах птиц. Кладбище вымерло… Вымерло. Кладбище.
Новая попытка выбраться хоть куда-то вывела меня все к той же сгоревшей церкви.
Я усмехнулась, а потом села прямиком в мокрую крапиву и заплакала.
Почему?
Почему все наперекосяк? Почему все меня бросили? Где Пепел? Где Эльго? Где Амаргин, черт его дери???
Ирис!
Ирис, почему ты оставил меня? Почему ты позволил Королеве вышвырнуть меня за дверь, словно нашкодившего котенка? Я же не шкодила, я… Это случайно получилось, я не виновата, что моя фюльгья оказалась полуночной. Фюльгий не выбирают, как не выбирают родителей, детей, братьев и сестер. Как не выбирают собственное отражение: что отразилось – то твое, каким бы страшным и косорылым оно не оказалось.
– Перла, у меня нет слов… Такого платья не было даже у Каланды! Это не полотно, это шелк, лучше шелка…
– Такие платья не для смертных, девочка. Благодари за него Босоножку, не меня. Иди, тебе пора. Найдешь сама дорогу?
– Найду, конечно… Ох, Перла, мне кажется, я сейчас взлечу!
Вместо ответа Прекрасная Плакальщица улыбнулась и откинула полог шатра. Я выбежала на свет. Ночь уже кончилась, лунные полосы на песке погасли, а над морем разгоралось медленное серое утро.
Странное утро. Неподвижное, холодное… зимнее.
Я сделала пару шагов – и остановилась. Прямо под ногами простерлись руины песочного города – кто-то совсем недавно играл здесь, на берегу, выстраивая замки и крепости по периметру круглого рукотворного озерка. От озерка до воды был прорыт канал, перегороженный дамбой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96