– Мы знаем, что в прошлом между ними произошла ожесточенная драка, – продолжил Сорвин. Это выглядело малоубедительно, а Беверли лишь усугубила ситуацию, заметив:
– Это было восемь лет тому назад.
– Возможно, Мойнигану было что-то известно о Блуме, о его прошлом, – поспешно ответил Сорвин. – Может быть, Блум имел какое-то отношение к делу Итон-Лэмберта, – помолчав, добавил он. – Может, Мойниган шантажировал его.
«Возможно, но маловероятно», – было написано на лице Беверли.
– У Блума нет криминального прошлого, – заметила она, – по крайней мере, ничего связанного с насилиями и грабежами.
У него уже сняли отпечатки пальцев и взяли образцы ДНК, но результаты должны были поступить лишь на следующий день.
– И все же я бы спросил его об убийстве Флемингов.
Беверли согласилась, хотя и нехотя. Она продолжала надеяться на то, что Блум никак не был связан с делом Итон-Лэмберта; ей совершенно не хотелось, чтобы по прошествии восьми лет внезапно объявился свидетель этого преступления, способный разрушить так красиво выстроенное ею дело.
– И все же ты неправ, Эндрю. Ты утверждаешь, что сначала Блум убил одного, который его шантажировал, а через несколько дней, в приступе ярости, второго. Мне в это не верится.
Сорвин вздохнул, чувствуя, что и сам верит в это с трудом. И все же он не сомневался в том, что Блум убил своего отца, а если смерть Мойнигана не вписывалась в общую картину, значит, она была следствием самоубийства.
– Пойдем, – произнес он, вставая. – Вряд ли мы что-нибудь выясним, если не зададим ему еще пару вопросов.
– Рано или поздно нам придется предъявить ему обвинение. Если ты считаешь, что улик достаточно, к чему тратить время?
Но Сорвин был осторожен. Сайм и Таннер уже ушли домой, поручив ему разбираться самостоятельно. И поэтому он хотел быть на сто процентов уверен в том, что делает.
«Моя дорогая Нелл!
Что же мне сказать, чтобы успокоить тебя? Скажу без преувеличения, что мы с твоей тетей Пенелопой были совершенно потрясены. Мы не знаем, как это произошло, но можешь не сомневаться в том, что мы окажем тебе всяческую поддержку. Мы одобряем твое решение не прерывать беременность и верим, что в результате этой страшной истории родится дитя, воплощающее красоту и надежду.
Пожалуйста, звони и пиши без колебаний в любое время. Мы оба горим желанием помочь тебе. Возможно, ты столкнешься с немалыми трудностями, даже несмотря на твое привилегированное положение. Мы не сомневаемся, что твои родители сделают для тебя все, что в их силах, и все же ничто не заменит разговор по душам с любящими людьми.
Пожалуйста, не отказывай нам.
Любящий тебя твой крестный отец».
Елена чувствовала, что вторгается на запретную территорию, и тем не менее не могла преодолеть соблазн прочесть письма, написанные рукой отца. Она никогда не знала, что Нелл во время беременности переписывалась с ее отцом. Елена посмотрела на дату: третье апреля, значит, Нелл была уже на пятом месяце. Она бесшумно переворачивала страницы, чтобы не потревожить лежавшую рядом Нелл, поскольку это было вторжением в чужую личную жизнь. Чувствуя себя преступницей, она успокаивала себя тем, что это письма ее отца, а следовательно, у нее есть право прочесть их.
Тристан редко заходил к Грошонгу, и поэтому тот был сильно удивлен, когда в его дверь постучали.
– Мистер Хикман!
Тристан вымок до нитки. Вид у него был несчастный, и он явно не собирался обмениваться любезностями. Сняв куртку, Хикман бросил ее на пол и прошел в гостиную, не снимая сапог и оставляя на ковре грязные следы. Грошонг шел за ним по пятам.
– Что, черт побери, происходит, Малькольм? – обернувшись, спросил Тристан.
– Простите, не понимаю, – нахмурился Грошонг.
– Труп! Труп на Стариковской Печали!
На лице Грошонга появилось выражение легкого презрения.
– Ну и что? – неторопливо осведомился он с неумолимостью, неявно извращавшей отношения работника и работодателя.
Однако Тристан был слишком встревожен, чтобы вдаваться в подобные нюансы.
– Что-то происходит, Малькольм.
– Правда?
– Бога ради!
Грошонг уставился на своего хозяина, словно оценивая, достоин ли он этого положения и заслуживает ли доверия. Потом управляющий подошел к буфету и достал оттуда бутылку виски.
– Выпьете? – спросил он.
Тристан нетерпеливо затряс головой.
Грошонг пренебрег приличиями и налил виски в один стакан.
– Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, – произнес он, отчеканивая каждое слово. – У нас ничего не происходит.
– Ничего? Ты считаешь, что случившееся с Альбертом Блумом – это ничего?
– Ну, что касается Альберта, я не стал бы этого утверждать, но это не имеет никакого отношения к вам, семье и поместью.
Теперь недоумение появилось на лице Тристана.
– Но… – начал он, уставившись на своего управляющего.
– Убийство Блума не имеет к нам никакого отношения, – оборвал его Грошонг.
– А смерть Мойнигана?
– Лично я его не убивал, – сделав глоток виски, произнес Грошонг. – А вы?
– Нет.
– Вот и хорошо.
Тристан, нахмурившись, перевел взгляд с Грошонга на ковер.
– Насколько я понимаю, сына Блума сейчас допрашивает полиция, и все знают, что он угрожал своему отцу накануне вечером, – добавил Грошонг.
Тристан опустился в кресло, стоявшее у стены, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, словно пространство вокруг было пропитано амброзией. Через некоторое время он открыл глаза и уже гораздо спокойнее заметил:
– Хорошо.
Грошонг допил остатки виски и поднял бутылку. На этот раз Тристан не стал противиться. Грошонг разлил виски в два стакана и, подняв свой, заметил:
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Хикман. Совершенно не о чем.
– Расскажи нам, что произошло, когда ты вчера подрался со своим отцом, Майкл.
Адвокат, сидевший рядом с Блумом, делал какие-то записи, не глядя на своего подзащитного.
– Я уже говорил вам… – устало произнес Блум.
– Да, мы уже обсуждали это, инспектор Сорвин, – внезапно отрываясь от своих бумаг, произнес адвокат. Казалось, он находится в полусне, а может быть, он обдумывал более интересное дело.
– Повтори, пожалуйста, – обворожительно улыбаясь, попросил Сорвин.
Блум кинул взгляд на своего адвоката и пожал плечами.
– Он пришел в «Танцующую свинью». И подошел прямо к стойке, хотя видел, что я сижу там, и знал, что это выведет меня из себя.
– А почему это должно было вывести тебя из себя?
– Из-за того, что он сделал. Из-за матери и… Фионы.
– А что он сделал?
– Он убил мою мать, – устало ответил Блум. – Он отказался позвать повитуху. Сказал, что сам справится. Но он не смог ничего сделать. И она умерла в страшных мучениях.
– Откуда ты это знаешь? Насколько я понимаю, ты же был тогда младенцем.
– Соседи позвали врача. Не могли больше слышать ее крики. Они мне и рассказали.
Сорвин откинулся на спинку стула. И это стало знаком для Беверли.
– На мой взгляд, звучит не слишком убедительно, Майкл. Все это произошло более тридцати лет тому назад, и ты не можешь этого помнить, – сказала она.
– Откуда вы знаете?
– Думаю, тут есть что-то еще. Думаю, ты ненавидел своего отца потому, что чувствовал свою вину за случившееся. А вина твоего отца заключалась лишь в том, что он недооценил серьезность положения…
– А что, эта доморощенная психология так необходима? – снова поднял голову адвокат.
– Ты обвинял своего отца, потому что боялся посмотреть правде в глаза, – не обращая на него внимания, продолжила Беверли.
– Какая разница, – с пренебрежительным видом откликнулся Блум.
– А может, дело не в этом? Может, он плохо с тобой обращался?
Блум пожал плечами.
– Вы часто ссорились?
– Иногда.
– Насколько часто?
Блум снова пожал плечами.
– Он бил тебя, когда ты был маленьким?
На это ответа не последовало.
– Видимо, да.
– Бывало, – вздохнул Блум.
– Так он бил тебя? – повторила Беверли, легко улыбаясь краешками губ.
Блум начал ерзать.
– Чем он бил тебя? Ремнем? Щеткой для волос?
Блум опустил голову. Адвокат начал проявлять некоторый интерес к происходящему, однако это был пассивный интерес зрителя, а не участника.
– Именно поэтому ты так его ненавидел? – продолжила Беверли, восприняв его молчание как утвердительный ответ. – Потому что он бил тебя, когда ты был маленьким? Потому что ему нравилось тебя бить?
– Да. Именно так. – Блум внезапно вскинул голову. – Ему нравилось издеваться надо мной. И он не любил, когда ему напоминали о том, что он делал. В то время он был настоящим куском дерьма. А потом я вырос, а он состарился. И однажды я отплатил ему за то, что он делал, да еще с процентами. – Майкл глубоко вздохнул и мрачно ухмыльнулся. – А потом с ним произошел этот несчастный случай. И после него он уже начал хуже себя чувствовать. – Блум издал неприятный смешок. – Начал разваливаться на части. Начал пить, и ничто другое его уже не заботило.
Сорвин вопросительно поднял брови, а Беверли нахмурилась.
– А что это за несчастный случай?
Блум не слишком убедительно изобразил свою полную непричастность.
– Упал с лестницы. Разбил голову, повредил себе мозги.
– И это произошло случайно? – спросила Беверли. – Без всякого участия с твоей стороны?
– Абсолютно.
Ой ли?
«Тут что-то есть, – подумала Беверли. – Мы подходим к этому не с той стороны».
Блум снова опустил голову. Беверли немного переместилась, чтобы лучше видеть его лицо.
– Расскажи мне о своей сестре. Ее зовут Фиона, да?
– А что моя сестра? – раздраженно осведомился Блум.
– Как твой отец обходился с ней?
Ответа не последовало.
Интересно.
– Она на три года старше тебя, так? – спросила Беверли.
– Да.
– Ее он тоже бил? – после небольшой паузы продолжила Беверли.
Блум занервничал и принялся потирать руки, словно его пот был лосьоном.
– Значит, бил. И думаю, жестоко.
Она чувствовала, что это значило для Блума гораздо больше, чем то, что происходило с ним самим. Однако он ничего не ответил и лишь заерзал на месте.
– А он не вступал с ней… в отношения? – тихо спросила Беверли.
Блум вскинул голову.
– Лучше бы ему этого не делать! – прошипел он так, словно Альберт Блум был все еще жив.
– Иначе?… – прошептала Беверли.
Блум открыл рот, потом закрыл его и снова опустил голову.
– Я не убивал его, – уткнувшись в колени, произнес он. – Я ненавидел его за то, что он сделал с мамой, со мной и с Фионой, но я не убивал его.
Беверли передала бразды правления Сорвину.
– Насколько я понимаю, он был безобидным стариком и совершенно не заслуживал того, чтобы его били, – произнес тот.
Блум запыхтел.
– Просто вы не видели, каким он был пятнадцать-двадцать лет тому назад. Тогда он был настоящим зверем. Считал, что избивать нас с Фи очень весело. Недоносок.
– И ты не в состоянии его простить?
– Нет, – с вызовом ответил Блум.
Честно говоря, Сорвин не знал, куда двигаться дальше, и уже готов был вернуться к событиям минувшего вечера, когда Беверли вдруг спросила:
– А где она сейчас?
– Насколько я знаю, в Лестере, – пожал плечами Блум.
Сорвин, проигнорировав это нарушение протокола, обменялся с Беверли многозначительными взглядами.
– Она была знакома с Уильямом Мойниганом? – спросил он.
– Да. Они очень дружили… – Блум резко умолк, внезапно сообразив, к чему его подталкивают. – Эй, эй, постойте! Я не имею никакого отношения к смерти Билла. Я же говорил…
– Признаешь ли ты, что сделал что-либо в отношении своего отца? – спокойно осведомился Сорвин.
Блум запаниковал.
– Они не имеют права! – вскричал он, поворачиваясь к своему адвокату. – Они все пытаются повесить на меня!
Адвокат, чувствуя, что должен проявить какую-то активность, сделал то, что сделал бы любой на его месте.
– Вам не кажется, что вы слишком усердствуете, пытаясь свалить на моего клиента все убийства, происшедшие здесь в последнее время? – саркастически осведомился он. – Я полагал, вас интересует лишь прискорбная кончина отца моего клиента.
– Нас интересуют также обстоятельства смерти мистера Мойнигана.
– Но насколько я знаю, пока не доказано, что его смерть не была самоубийством. И вам придется сильно постараться, чтобы доказать причастность моего клиента к этой трагедии.
К сожалению, сказанное было правдой.
– А твоя сестра когда уехала? – спросил Сорвин, не желая признавать очевидное.
– Семь-восемь лет назад.
Беверли подумала, что за это время произошло очень много событий.
– А почему она уехала?
Блум глубоко вздохнул.
– Не смогла больше терпеть.
– Отца? Того, как он с ней обращался?
– Думаю, да.
– А до этого она жила дома?
– Да.
– И он по-прежнему… досаждал ей?
– Да.
– И в один прекрасный день она решила, что с нее довольно?
– Это было очень тяжелое время, – ответил Блум, помолчав.
– В каком смысле?
– Этот старый пердун бил ее все чаще и чаще. Совсем взбесился, – после недолгого колебания объяснил Майкл.
– Для этого были какие-то особые причины?
Блум молча уставился на них.
– Она была беременна, – очень медленно произнес он.
Беверли едва заметно кивнула. Ну естественно.
– А от кого?
Блум сделал вид, что не расслышал вопроса.
– От кого, Майкл?
Блум не ответил, и Сорвин перевел взгляд на адвоката, который тоже повернулся к Блуму.
– Мы все равно это выясним, Майкл. Так что ты можешь спокойно сказать нам сам.
«От Альберта Блума. Отцом ребенка был Альберт Блум», – вспыхнуло в голове Беверли.
Однако в ответ прозвучало нечто совсем иное, хотя и не менее впечатляющее:
– От Малькольма Грошонга.
Сорвин и Беверли понимали, насколько серьезна эта информация, однако, вместо того чтобы что-то прояснить, она еще больше все запутывала, создавая новые призрачные связи.
– Она в то время встречалась с Биллом Мойниганом, – продолжил Блум. – Их отношения длились уже несколько месяцев, и мы считали, что они поженятся. По крайней мере, так думал наш отец.
А потом она забеременела, только не от Билла, а от Грошонга. Из-за этого они и поссорились. Грошонг уволил Билла, тот потерял коттедж, в котором жил, и уехал. Отец взбесился и выгнал сестру из дома. Она ушла прямо ночью, ничего мне не объяснив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45