– Мистер Уильям? – переспросила наконец Фетр.
– Да, мой сиамец. Он прожил у меня двенадцать лет, а это немало для сиамского кота. – Миссис Глисон понизила голос. – Сиамцы живут меньше других котов, – сообщила она и окинула взглядом заставленную безделушками гостиную, словно опасаясь, что ее могут услышать. – Я назвала его так в честь своего первого…
Фетр и Сорвин обменялись вопросительными взглядами. К счастью, им не пришлось уточнять, что она имела в виду, так как миссис Глисон сама поспешно добавила:
– Усопшего мужа.
Впрочем, она так и не объяснила, какой смысл вкладывает в слово «первый», что опять-таки озадачило полицейских, поскольку их собеседница, казалось, была вдовой с самого рождения; однако ни у инспектора, ни у констебля уже не было сил на то, чтобы слушать ее объяснения. Сорвин отогнал от себя пугающую картину умственной деятельности миссис Глисон и продолжил:
– Вы можете описать его?
Миссис Глисон глубоко задумалась, как будто пыталась разгрести завалы собственной памяти.
– Он довольно высокий.
– Насколько высокий?
– Выше меня.
Это мало чем могло помочь, так как миссис Глисон, скорее всего, понадобилась бы стремянка даже для того, чтобы поменять лампочку в торшере.
– Больше шести футов?
Женщина снова задумалась.
– Да, – неохотно ответила она. – Думаю, да.
Фетр добросовестно записала полученную информацию, а Сорвин, уцепившись за эту ниточку, поспешно задал следующий вопрос в надежде, что он поможет ему разобраться в бессвязных мыслях миссис Глисон:
– Вы не помните, он не носил каких-нибудь украшений? Перстней, колец или еще чего-нибудь?
Последовал тот же ритуал. За креслом висели настенные часы с кукушкой, и Фетр начала считать движения маятника в ожидании ответа.
– Кажется, у него был перстень с печаткой, – наконец изрекла миссис Глисон.
– На каком пальце он его носил?
Последовало еще с десяток «тик-таков».
– На правой руке. Кажется, на мизинце. Уильям всегда называл его малышом, а я ему объясняла, что это вульгарно…
Она улыбнулась, погрузившись в счастливые воспоминания, и ни один из полицейских не решился спросить, кого она имеет в виду – кота или мужа.
Фетр подняла с пола планшет, в пластикатовом кармане которого лежало несколько фотографий, выбрала одну из них и протянула ее свидетельнице.
– Может быть, этот?
Миссис Глисон взяла ее, наклонилась и уставилась на нее сквозь очки с толстыми стеклами.
– Может быть, – промолвила она, и по ее тону сразу стало понятно, что перстень с равным успехом мог принадлежать совершенно другому человеку. Фетр забрала фотографию, ощутив большее разочарование, чем Сорвин, который догадывался, что миссис Глисон будет верна себе.
– К нему приходили гости? – спросил он.
Как ни странно, на этот раз миссис Глисон не выразила никаких сомнений.
– Нет. Мне не нравится, когда постояльцы принимают гостей в своих комнатах, и я всегда прошу, чтобы они делали это в гостиной. Но к нему никто не приходил.
– Он часто бывал дома?
– Нет. У него были устоявшиеся привычки. В восемь он спускался завтракать, а без четверти девять уходил из дому – даже по выходным. Я даже сказала мистеру Уильяму – такое ощущение, будто он ходит на работу.
– А вы его не спрашивали? Может, у него была работа?
– Нет, он сказал, что ищет работу. И еще говорил, что раньше работал в этих местах.
– А вы не знаете, где именно он искал работу?
Этого она не знала.
– В округе есть масса мест, где можно найти такую работу.
– А поместье Вестерхэм он не упоминал?
Однако углубление в подробности вновь привело к торможению мыслительного процесса миссис Глисон.
– Возможно, – после длинной паузы изрекла она.
– И насколько я понимаю, у него была машина?
– Да. Красная.
– А вы не можете вспомнить марку? Или год выпуска?… – Еще не успев договорить, Фетр поняла, что с таким же успехом могла попросить миссис Глисон вспомнить точное значение числа «пи».
– Простите… Но, по-моему, она была несколько потрепанной. Мистер Уильям…
Но Сорвин вдруг понял, что ему совершенно наплевать, о каком мистере Уильяме идет речь – двуногом или четверолапом.
– А он не говорил о том, что раньше работал в поместье? Около восьми лет тому назад.
Миссис Глисон покачала головой.
Сорвин попробовал зайти с другой стороны:
– Может, он рассказывал, откуда приехал?
– Говорил, что с севера, – смущенно ответила она, словно извиняясь за то, что ей не удалось оправдать высокого звания любопытной сплетницы.
Сорвин, чувствуя себя потерявшимся в бесконечных тупиках разговора, пытался нащупать какой-нибудь продуктивный ход.
– Значит, каждое утро он уезжал. А когда возвращался?
– В шесть часов. У меня всегда к шести часам готов чай. Я неизменно предупреждаю своих постояльцев о том, что если они едят по вечерам, то это должно происходить не позже шести вечера. Я ложусь в девять, а от поздних трапез у меня начинается несварение…
– И он каждый день возвращался в шесть вечера?
– Да. Кроме разве что одного случая…
На мгновение Сорвину показалось, что она сейчас расплачется, но миссис Глисон, проявив огромное мужество, сдержала слезы.
– А после ужина он куда-нибудь уходил? – продолжил Сорвин.
– Обычно да.
– Вы не знаете куда?
– Наверное, в паб. Мистер Уильям обычно тоже так делал. Я не возражала – ведь надо же было ему чем-нибудь заняться. Лучше, чем весь вечер сидеть перед телевизором.
На этот раз Фетр готова была поклясться, что речь идет о муже, но, поскольку это не имело отношения к их расследованию, она решила не уточнять.
– А вы знаете, в какой именно паб он ходил?
Миссис Глисон не знала, а рядом с ее домом находилось по меньшей мере полдюжины таких заведений.
– И когда он обычно возвращался? – спросил Сорвин.
Этого она тоже не знала.
– Я уже спала. И он никогда меня не будил. Всегда проявлял предупредительность.
– А какое у него было настроение? Может, он был мрачен? Раздосадован? Или подавлен?
Она задумалась, но не надолго.
– О нет. Ничего похожего. Напротив, он был вполне жизнерадостен.
Больше спрашивать было не о чем, оставалось лишь произвести осмотр.
– А теперь нам надо осмотреть его комнату, – пояснил Сорвин.
– Да-да, конечно. Пойдемте, – с готовностью вскочила миссис Глисон.
Остальные помещения дома оказались менее заставленными. Они поднялись по лестнице и повернули налево. Позади располагалась ванная, впереди кладовка, а справа – две запертые двери.
– Это моя комната, – объявила миссис Глисон, выглянув из-за спины Сорвина и указывая на дальнюю дверь, словно предупреждая их о том, чтобы они даже не думали туда заходить. – А это комната, которую я сдаю.
За дверью оказалась спартанского вида комната с односпальной кроватью, туалетным столиком, стоявшим у окна, и шкафом. Ее обстановка резко контрастировала с убранством остальных помещений. Миссис Глисон попыталась войти внутрь, но Сорвин остановил ее.
– Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали.
Та остановилась и обернулась с возмущенным видом. Но прежде чем она успела открыть рот, Сорвин пояснил:
– К сожалению, мы вынуждены настаивать на том, чтобы в комнату заходило как можно меньше людей до тех пор, пока мы ее как следует не осмотрим.
Однако она была явно раздосадована, и ее недовольство только усугубилось, когда Сорвин спросил:
– Надеюсь, вы туда не заходили?
– Конечно нет! Я не вмешиваюсь в личную жизнь своих постояльцев.
Он улыбнулся.
– Ну конечно. Я в этом не сомневаюсь.
И Сорвин проскользнул внутрь в сопровождении Фетр, натягивавшей на руки одноразовые перчатки. Миссис Глисон оставалось лишь отступить в коридор, и Фетр, закрывая за собой дверь, ободряюще ей улыбнулась.
Почти с минуту хозяйка молча смотрела на покрытую краской дверь, затем развернулась и, качая головой, двинулась обратно к лестнице, бормоча что-то себе под нос. В это время через кошачий лаз в дом вошел мистер Уильям, и она кинулась ему навстречу, но тот холодно проигнорировал ее старания.
Кукушка в часах оповестила о том, что пробило три часа.
Сорвин вздохнул, неосознанно повторяя манеру миссис Глисон.
– У меня дежа вю. Некогда у меня была точно такая же тетушка.
– А мне она нравится. Она умеет постоять за себя.
Сорвин не стал утруждать себя ответом и вместо этого вновь принялся осматривать комнату.
– Думаю, это не займет у нас много времени.
– Похоже, он оставил не много следов своего присутствия здесь.
Фетр передала Сорвину перчатки, и они принялись просеивать песок жизни в поисках золотых крупиц.
Им мало что удалось обнаружить, однако и среди этого немногого оказались поистине бесценные находки.
Уильям Мойниган вел в доме миссис Глисон жизнь аскета. Ни книг, ни журналов и минимум предметов личного обихода. С огромной радостью они обнаружили на туалетном столике расческу, которая тут же была помещена в стерильный мешок. Затем они стянули с небрежно застеленной кровати одеяла и простыни, однако под ними ничего не обнаружилось, равно как и под самой кроватью, куда не преминула заглянуть Фетр. В одном из ящиков стола оказалось три пары темно-серых носков, две белых майки и три пары белых трусов, в следующем лежал толстый темно-зеленый свитер, в последнем же обнаружились водительские права, чековая ккижка и потертый кожаный бумажник с одной-единственной банковской карточкой. Все эти документы тоже были разложены по стерильным пакетам и заклеены. Затем Фетр и Сорвин переместились к шкафу, где их взорам предстали две чистые, но неглаженые рубашки, брюки и чемодан, который они извлекли наружу. Открыв его, они нашли внутри толстый помятый конверт, который не был надписан. Сорвин взял его в руки и, подойдя к кровати, вытряхнул на нее содержимое.
Внутри оказалась целая пачка банкнот, перевязанных эластичной лентой.
Часы.
И фотография.
Пока Фетр пересчитывала банкноты, Сорвин занялся изучением часов, а затем фотографии.
– Пятьсот тридцать фунтов. Правда, есть несколько старых купюр, которые уже не в ходу.
Сорвин слушал ее вполуха. Золотые дамские часики были явно дорогими. Сзади на крышке виднелась надпись «Пенелопе от Клода на память». И Сорвину это что-то напомнило. Он переключил внимание на фотографию, старую и замусоленную, на которой, впрочем, вполне отчетливо была видна пожилая пара, сидевшая на садовой скамейке. Снимок был сделан летом. Худой мужчина широко и приветливо улыбался, женщина с округлым лицом, прорезанным смешливыми морщинками, держала его за руку. И снова Сорвину показалось, что ему это что-то напоминает.
– Сэр?
– Да? – Он повернулся к Фетр.
– С вами все в порядке?
– Конечно. А что?
– У вас такой… ну, не знаю… нездоровый вид.
– Не болтай глупости, Фетр, – отмахнулся он. – Положи это в мешки.
Дальнейшие поиски оказались бесплодными. Последние дни жизни Уильяма Мойнигана, несомненно, были просты и незатейливы.
Когда они сняли перчатки и спустились вниз, стараясь не слишком досаждать пожилой хозяйке, из гостиной, откуда доносились звуки работавшего телевизора, возникла миссис Глисон.
– Спасибо вам, миссис Глисон, – улыбнулся ей Сорвин. – Надеюсь, мы вас не очень потревожили.
Однако миссис Глисон не была готова так легко отказаться от участия в этой увлекательной и романтичной истории.
– Вы что, не будете брать у меня показаний? – изумленно осведомилась она.
Особой необходимости в этом не было. Она ничего не могла им рассказать. Однако Сорвин слишком часто видел людей, которые оставались разочарованы общением с полицией.
– Через пару дней к вам еще зайдут, миссис Глисон, – ответил он.
Они уже подошли к входной двери, когда она предприняла новую попытку.
– А что с комнатой? Мне по-прежнему нельзя в нее заходить?
– Ни в коем случае, – с очень серьезным видом ответил Сорвин, открывая дверь. – Это же место преступления. Никто не должен входить туда.
И он вышел на улицу, провожаемый изумленными взглядами как Фетр, так и миссис Глисон.
– По-моему, это жестоко, – промолвила Фетр, когда они подошли к машине.
Сорвин рассмеялся.
– Напротив. Теперь ей будет чем заняться.
Тереза доставала покупки на кухне, и внезапное появление Хьюго стало для нее полной неожиданностью.
– Мама! – тихо окликнул он.
Он расплылся в широкой улыбке, прорезавшей покрасневшие от холода щеки. В левой руке он держал перчатки, а правой расстегивал молнию на куртке.
– Хьюго! – Тереза поставила на стол банку с консервированными помидорами и, улыбнувшись так же, как он, кинулась ему навстречу. – Мерзкий мальчишка. Ты меня чуть до инфаркта не довел, – отстраняясь, добавила она.
Он рассмеялся и, склонившись, поцеловал ее в щеку.
– Ну, тебе это не грозит. У тебя сердце львицы.
– И я крепка как старая калоша.
– Не без этого.
Она нахмурилась, изображая гнев.
– Ну, довольно. С этим не обязательно было соглашаться, знаешь ли.
Он покаянно склонил голову. И чтобы показать ему, что он прощен, Тереза спросила:
– Как прошло Рождество? Надеюсь, работы было не слишком много?
– Достаточно. По крайней мере, отдохнуть не удалось. На лице Терезы появилось выражение сочувствия.
– А как вы? – спросил Хьюго.
– Прекрасно, – ответила Тереза и тут же добавила, чтобы не обидеть сына: – Но мы скучали по тебе. Я так рада тебя видеть. – Она снова обняла его. Он воспринял это терпеливо, как некую неизбежность.
– Как тут дела?
Тереза уже открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент задняя дверь распахнулась и на кухню вошли Том и Доминик.
– Привет, Доминик. – Хьюго вновь широко улыбнулся и повернулся к племяннику. – Привет, Том, старина. Как ты?
Том не ответил, однако было совершенно очевидно, что он рад видеть дядю. Он тоже просиял и со всех ног кинулся к нему. Хьюго подхватил его на руки.
– Боже милостивый, Том! Каким ты стал огромным! – Он повернулся к Терезе. – Чем вы его кормите? Дрожжами?
Том захихикал.
– Дядя Хьюго! Ты приехал! А где мой подарок? – осведомился он с непосредственностью, на которую способен только ребенок.
– Подарок? Какой подарок? – рассмеялся Хьюго. – С чего бы это мне дарить тебе подарки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45