Если верить афишам, Тёрстон потратил пятьдесят тысяч долларов на иллюзию с исчезновением лошади. Картеру, чтобы осуществить свой замысел, потребуется не меньше. Воображение быстро переключилось с ответственности за деньги на то, как весело их будет тратить. Он произнес одними губами: «Дамы и господа, представляю вам умного эльфа, существо из другого мира».
Сдвинув канотье на затылок, Картер оглядел палубу. Все эти пассажиры – его потенциальные зрители. Есть одинокие мужчины, есть семьи с детьми-школьниками. Каждый заплатил по пять центов за поездку на пароме, строительство которого тоже потребовало вложений. Если деньги – не бесконечная субстанция, то откуда они берутся изначально?
На деревянной скамейке сидели, прислонясь друг к другу, две девушки в помятых вечерних платьях. Картер взглянул на их коленки – ничего там нарисовано не было.
Паром подошел к пристани, и Картер сошел на берег. Радуясь, что магазины уже открыты, он нырнул под салями, болтающиеся над входом в бакалею «Нью Юнион», любимый магазин Джеймса. Импортных и отечественных вкусностей здесь было столько, что посетитель ощущал себя не в бакалейной лавке, а в пещере Али Бабы. Картер некоторое время бродил между сыров и засахаренных фруктов, прежде чем нашел и купил великолепный итальянский батон, а заодно разных пирожных и булочек.
Через несколько минут, неся в руке розовую коробку, он вошел в Ферри-билдинг – меблированные комнаты на Коламбус-авеню, на полпути от пристани к району, где располагались театры. Впервые Картер вступил сюда однажды рано утром в 1911 году, чтобы объявить, что отныне выступает вместо Мистериозо. Сегодня он нажал кнопку рядом с медной табличкой: «Дж. Картер и Т. Крандалл».
Джеймс Картер поселился тут в 1920 году и превратил верхний этаж в пентхауз. Здесь он жил в свое удовольствие и отсюда, когда хотел, звонил в контору спросить, какой доход приносят его инвестиции.
Джеймс взялся вести дела Великого Картера еще в 1917 году, когда тот вернулся на сцену. Это означало, что за средствами на новую иллюзию надо было с протянутой рукой идти к младшему брату. Он решительно позвонил, жалея, что принес пирожные, а не цветы.
Джеймс открыл сразу. Его золотые кудри поредели, но пока не поблекли. На нем был халат с монограммой – подарок Картера – поверх синей шелковой пижамы.
– Чарли! – воскликнул Джеймс. Потом: – Итальянский батон! – и наконец обнял брата.
Картер обхватил руками Джеймса – что было сейчас заметно труднее, чем два года назад. Очевидно, в путешествии он поддерживал силы мучным и сладким.
Джеймс с гордостью выпрямился.
– Толстею.
– Да ты просто турецкий паша!
Из пентхауза открывался великолепный вид на Сан-Франциско и залив. В большие окна струился утренний свет. Джеймс велел снести почти все внутренние стены, оставив лишь несколько маленьких жилых комнат, всё остальное составляло L-образное свободное пространство.
Джеймс не был коллекционером, но унаследовал отцовский вкус. Его жилье представляло собой как бы череду картин, предназначенных для любования. Всякий раз, навещая брата, Картер сперва огорчался скудости обстановки, однако следом приходило желание выбросить из своего дома половину вещей и снести внутренние стены.
Нарезая батон и раскладывая булочки с пирожными, Джеймс передавал приветы от родных и знакомых. Мама делает большие успехи в фотографии, папа, кажется, всерьез одобряет ее Увлечение. Это была хоть и добродушная, но всё же светская болтовня – предисловие к настоящему разговору.
– А как твои звери?
– Малыш сдает. Таг полюбила яблочное повидло.
– Не может быть!
Картер спросил:
– Где Том?
– Не поверишь. В церкви.
– Действительно не верю.
– Это чуть ли не единственное место, где семья с ним встречается. Ну вот. Не будем строго соблюдать этикет, ты человек светский, видел, как варят кофе. Яванский, мокко. – Джеймс снял кофейник с плиты и отнес к столику у камина.
Картер опустился в кресло и понял, что Джеймс купил самое удобное кресло в мире. В нем хотелось остаться навсегда.
– Что-нибудь еще насчет Европы?
– Париж прекрасен. Лондон прекрасен. Берлин удручает. В Берлине тебе понравилось бы.
Вот он – мастерски выполненный переход к настоящему разговору. Картер поневоле рассмеялся.
– Что с тобой?
– Со мной? Ничего.
– Отлично. Рад, что ты в таком замечательном настроении, потому что у нас кой-какие проблемы. – Джеймс взглянул в блокнот. У него было множество блокнотов, и все содержались в образцовом порядке.
Он прошел через комнату и вернулся с афишей четырнадцать на двадцать дюймов, которую и протянул брату. Тот ахнул, словно увидел обезображенное лицо мертвого друга. Его афиша: ошалевший рогатый дьявол держит четверку королей, торжествующий фокусник в тюрбане – четверку тузов. Однако у фокусника были тонкие усики и монокль, а от текста афиши у Картера мурашки пошли по коже.
– Далтон побеждает дьявола? – прошептал он. – Далтон? Кто такой Далтон?
– Очень глупый англичанин, которому предстоит в ближайшие пять лет не вылезать из судов. Речь вообще-то не о нем. Настоящая проблема в том, что это – не шелкография.
Картер внимательнее вгляделся в афишу. Качество печати безупречно.
– Ты хочешь сказать, это литография? Отпечатано с клише?
– С твоих клише. Я только что проверил. Они исчезли.
Картер медленно дышал, принуждая себя к спокойствию.
– У нас в труппе шпион.
Такое время от времени случалось. У него крали реплики и трюки – как правило, это означало, что нужно искать вора среди своих.
– Карло, – закончил Картер.
У Карло было много подружек по всему миру, которых он одаривал жемчугами и серебряным безделушками. Джеймс занес ручку над именем Карло в блокноте.
– В конце сезона мы всех уволим и снова наймем с осени, а для Карло места не останется.
– Да, отлично. Ой нет, погоди.
– Прибавить ему жалованье?
– Нет, – сказал Картер. – Припугни Далтона, а в остальном будем вести себя так, будто ничего не случилось. Шпион в труппе – то, что нам надо. Мы говорим Карло, что осенью собираемся на гастроли в Антарктиду, после чего Далтон, Джордж и иже с ними наперегонки бросаются нанимать рыбачьи лодки, чтобы поспеть туда прежде меня. Джеймс, ты сообщил отличную новость. Спасибо.
– Н-да? – Джеймс взглянул на брата, как будто тот немного не в себе. – И еще. Я получил телеграмму. Вот она, на подносе.
Телеграмма была адресована «Джеймсу Л. Картеру, импресарио Великого Картера» неким «Томасом Брисоном, эск., поверенным мадам Зора». Картер никогда не слышал о Томасе Брисоне, но поскольку его телепатка на самом деле звалась Тельма Брисонски и славилась невероятной скупостью, предположил, что поверенным выступает кто-то из ее родственников.
Прочитав телеграмму, Картер сказал:
– Джеймс, с чего она взяла, что мы удвоим ей жалованье?
– Она уверяет, что на выступлении, на котором присутствовал Гардинг, предсказала его смерть.
– Разумеется, нет. Я бы уволил ее на месте.
– Профсоюз поддерживает ее требование.
– Вот пусть профсоюз ей и платит. – Картер бросил телеграмму на груду бумаг в холодном камине и сказал голосом Ледока: – До свидания, вы уволены.
– Тогда тебе нужна новая телепатка.
Картер задумался: в спиритическом сеансе он предполагал демонстрировать в том числе и чтение мыслей. Как бы убедительно смотрелось, если бы новая телепатка была слепой!
– Ау, ты где?
– У меня идея.
Джеймс доел печенье, но не спросил, какая идея. Даже взрослым он остался всё тем же упрямцем.
– Я думаю… Джеймс, пойми, я хочу зарабатывать деньги. – Так в детстве взбираются по веревочной лестнице в шалаш на дереве, надеясь, что другие мальчишки тебя впустят. – Да, прежде я не очень следил за своими финансами, но хотел бы знать, как распорядиться средствами. Распорядиться ими хорошо.
– Отлично. Замечательно. Я кое-что тебе покажу. – Джеймс подошел к письменному столу и вернулся с афишей. Развернув ее на полу, он сказал: – У меня есть свой человек в типографии Отиса, и он передал мне это.
Афиша сообщала о шоу Тёрстона, с которым тот выступал последние пятнадцать сезонов. На всех прежних афишах была изображена знаменитая «исчезающая пожарная машина». Однако в этом сезоне Тёрстон превзошел самого себя: призрачные девушки в полупрозрачных платьях парили вокруг нарисованного во всех подробностях автомобиля, который показался Картеру гораздо менее эффектным, чем пожарная машина, пока он не прочел вслух: – «Исчезающий шестицилиндровый «виллис-уиппет». Взгляните на этот роскошный седан с изготовленными вручную кожаными сиденьями и приборной доской красного дерева»…
– Надо же, даже условия покупки сообщаются, – заметил Картер, дочитав мелкий шрифт.
– Я мог бы организовать тебе что-нибудь в таком же роде.
– Только если я усажу мадам Зора на заднее откидное сиденье и материализую автомобиль под ногой у Таг.
– Они платят ему по пятнадцать тысяч в сезон за то, что он использует их автомобиль.
– Я совершил четыре мировых турне, выступал во всех крупнейший театрах мира и никогда не брался рекламировать…
– Еще один такой успешный сезон, и тебе останется в лучшем случае показывать карточные фокусы матросам в порту. – Джеймс завязал пояс на халате. – Чарли, мне казалось, что ты хочешь зарабатывать деньги.
– Брать деньги у Форда – не заработок, а самоубийство.
– Так что ты задумал?
– Совершенно новое шоу. Такое, что все лопнут от зависти! – Это было сказано с чувством, но в пентхаузе Джеймса прозвучало довольно жалко. Картер вспомнил «Потешную ферму», свое собственное мерило плохой актерской игры.
Джеймс выбрал маленькую булочку с корицей и до половины засунул ее в рот, прежде чем поймал на себе взгляд брата. Он протолкнул в рот всю булочку и склонил голову набок, словно спрашивая: кому-то здесь не нравятся мои простые удовольствия? Картеру стало обидно. Мысленным взором он видел, как семилетний Джеймс забирается в ванну, не желая больше иметь ничего общего с магией. Неужели его, Картера, призвание всегда будет их разделять?
– Джеймс… насчет твоего предложения. Я подумаю.
– Отлично. Теперь рассказывай про свои приключения всё без утайки.
Картер спросил:
– С чего начать?
Он рассказал Джеймсу, как выступал перед президентом Гардингом, как разыграл побег за границу, и закончил визитом агентов и попыткой неизвестных проникнуть в дом. Вся история заняла десять минут, в течение которых Джеймс доел остатки батона. После этого Джеймс еще минуты две, глядя в потолок, молча допивал кофе.
– Ну, – сказал он наконец, обратив лицо к брату, – какая она собой?
– Кто?
– Феба Кайл.
– Прости, ты, кажется, плохо слушал.
– Не думаю.
– Ты слышал про президента?
Джеймс пожал плечами.
– Она тебе нравится?
– Ты невыносим, – пробормотал Картер. Он посмотрел на потолок, потом на персидский ковер, потом в окно, потом на стену, ища, на чем бы остановить взгляд, и наконец выбрал ярко-синюю с золотом акварель Климта. На большого Климта – квадратный, очень золотой и очень осенний пейзаж – смотреть не хотелось, уж слишком точно в тон была подобрана одинокая орхидея в вазе под картиной. И вообще Картера раздражало, как безупречно гармонируют картина, ваза, цветок и стол. Если бы он попытался сделать такое у себя дома, ничего бы не вышло.
– Не знаю, что мне делать. – Картер подался вперед, сжимая и разжимая кулаки.
– По поводу мисс Кайл?
– Нет. Но она… – Картер сложил ладони домиком и теперь смотрел на свои пальцы. – Она очень приятная. Мы толком не познакомились.
– Ты ее еще увидишь?
– Она забыла у меня перчатки. Я даже не заметил, что она их сняла.
Джеймс рассмеялся.
– Изобретательная особа.
– Ты не понимаешь. Она такая свежая… как это сказать…
– Я понял. Как глоток свежего воздуха.
– Да.
– И что тут плохого?
– Я не такой. Не хочу ее отравлять.
Джеймс кивнул, но сказал:
– Не понимаю, о чем ты.
Когда Картер начал объяснять, Джеймс перебил:
– Знаешь, за что публика любит твои выступления?
– Да. – Картер помолчал, потом сдался: – Ладно, за что?
– Для людей это способ развеяться, и, когда они потом вспоминают твое выступление, им снова становится хорошо.
– Рад, – отвечал Картер, будто Джеймс и впрямь спросил, как он к этому относится.
– Значит, ты тоже должен развеяться.
Картер всё еще придумывал остроумный ответ, когда Джеймс заговорил снова:
– Мне правда нравятся артисты. Вот почему мы с Томом живем здесь, а не на Пасифик-хайтс. Куда веселее обедать с меццо-сопрано, чем с президентом банка. Однако, если честно, почему ты всегда такой мрачный? Знаю, то, что случилось с Сарой, тебя убило. Однако прошло уже почти десять лет. Думаю, тебе нравится быть мучеником. Что удобно, поскольку позволяет не увиваться за хорошенькими слепыми девушками.
Картер снова сложил ладони домиком. Обидно, когда младший, более богатый брат понимает тебя лучше, чем ты – его. Краем глаза он видел большого Климта – деревья, наполовину спрятанные в сплетении медной и золотой листвы. А что, хорошая иллюзия: ценное полотно находят вырезанным из рамы, искромсанным на кусочки и заляпанным грубой мазней. Картина безнадежно испорчена, реставрация невозможна. Появляется Картер, накрывает раму платком, убирает его: картина чудесным образом восстановлена. Аплодисменты. Можно сделать.
Картер прочистил горло.
– Я более или менее готов… в самое ближайшее время… задуматься на эту тему.
– Замечательно. Хвалю. – Джеймс бросил ему что-то – ключ, который Картер поймал, не глядя.
– Что это?
– Ключ.
– Когда-нибудь я тебя всё-таки убью.
– «Байерише моторен верке» – маленькая немецкая компания. Раньше они делали авиационные двигатели, теперь, по условиям Версальского мира, им это запрещено. Руководит компанией милейший Макс Фриц – вечно всем недовольный Макс Фриц. Они отчаянно пытаются сделать что-нибудь на экспорт, вот и построили автомобиль. Посмотри, может, пригодится.
– Я не стану использовать его в представлении.
– На здоровье. Твоя новая идея наверняка лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71