Родителей позабавила мысль, что Чарльз будет на каникулах выступать в качестве фокусника. Для них это было примерно то же, что отправиться в море юнгой, только менее опасно и не так далеко и надолго. Мистер Картер был вполне в состоянии помочь сыну: представитель Олби, владелец одного из лучших в Америке варьете «Кит-Орфей», недавно с его помощью получил ссуду для строительства «Сан-Франциско Порт» – небольшого театра для утонченной публики, куда намеревались приглашать только европейских исполнителей.
Таким образом, Чарльза согласились прослушать в объединенной билетной кассе сети «Кит-Орфей», где он, взопрев от волнения, в течение десяти минут демонстрировал номера с монетами и платками, сопровождая их репризами, почерпнутыми из «магических книг». В «Кит-Орфее» его трюки не произвели большого впечатления. Ему дали рекомендательное письмо в менее престижные труппы. Еще в трех местах Чарльзу отказали, в четвертом, самом низкопробном, дали работу.
Летом 1906 года, перед последним годом в Тетчер-скул, Картер отправился в турне с захудалой труппой «Лицей». Они гастролировали в южных штатах, причем в афишах Чарльзу убавили пять лет и объявили его «чудо-ребенком». Всю поездку Чарльза жрали блохи, другие актеры таскали его заработки, и он вернулся в Калифорнию, пропахший табачным дымом. Всё турне было одной сплошной сказкой.
На фотографии 1906 года в ежегоднике Тетчер-скул Картер запечатлен в твидовом костюме на том же берегу, где снимали всех выпускников. Внизу написано, что он намерен поступать в Йель, как и под всеми фотографиями его одноклассников. Однако, если вглядеться внимательнее, можно было выяснить истинные его намерения. Если некоторые выпускники зажимают в зубах трубку или смотрят на часы, то Чарльз Картер держит веером колоду карт – все сплошь тузы.
Что бы ни утверждала афиша, он не был «чудо-ребенком». В простом невыразительном лице отсутствовал намек на раннюю гениальность. На коричневатой выпускной фотографии пропала ледяная голубизна глаз – видны лишь черные как смоль волосы и еще неоформившиеся черты. Современники затруднялись описать его внешность, на групповых снимках он обычно терялся.
Ему нравилась такая безликость. «Поскольку я выгляжу заурядно, публика поначалу не будет ждать от меня многого, – писал он Джеймсу. – Будь я красавцем, мне было бы труднее завладеть залом, поскольку от меня ждали бы чего-то невероятного».
Летом 1906 года Чарльз Картер, восемнадцати лет, отправился в девятинедельное турне с труппой «Рэдпат Чатокуа», созданной методистским священником в рамках просветительного движения. Хотя она больше не имела религиозного уклона, репутация сохранилась, и на спектаклях царила атмосфера благопристойности. Картер получал двадцать долларов в неделю, что было не плохо и не хорошо. Он демонстрировал номера с монетами, картами, платками и бумажными цветами настолько успешно, что представитель «Кит-Орфея» предложил ему на пять долларов больше.
Теперь, когда его физические возможности хоть немного оценили, Картер принялся работать над силой воли и умением подчинять себе других. На праздничном ужине в честь своего возвращения он осторожно сообщил родителям новость, стараясь подать ее не как блестящую перспективу на будущее, а как финансовый успех. Да, поступление в Йель придется отложить – всего на год, – зато какая возможность «закалить характер»! Он читал, что Пьерпонт Морган ценил это превыше всего. Отец начал возражать, но довольно вяло, поскольку тоже читал про Пьерпонта Моргана.
– Только на год! – заметил он строго.
– Конечно, – кивнул Картер, улыбаясь самой рассудительной улыбкой. – Только на год.
Год спустя, на семейном ужине по случаю приезда старшего сына, разговор повторился примерно в тех же выражениях; при словах Чарльза о том, что поступление в университет откладывает на год, отец кинул на него неодобрительный взгляд.
На таких же обедах в 1908-м и 1909 году Картер с возрастающей настойчивостью говорил о своих намерениях. Некоторые исполнители, рассказывал он, получают по пять тысяч в неделю. Никто из них не окончил университет. Даже если он сумеет заработать десятую часть – пятьсот долларов в неделю – а это просто вопрос опыта, то его карьеру можно будет назвать успешной.
В сентябре 1910 года, накануне очередного турне (Картеру было двадцать два), эти доводы уже звучали неубедительно. Отец пригласил его в кабинет выпить по бокалу семийона из их виноградника в Напе.
– Ну как твои пятьсот долларов в неделю, Чарльз?
– Непременно будут, – отвечал Картер. Сейчас он получал тридцать пять – на четыре больше, чем в прошлом году.
На этом разговор, как обычно, заглох. Отец, помолчав, достал из кармана письмо от одного из бывших преподавателей Чарльза и несколько долгих минут читал вслух, как много молодых людей из выпуска 1906 года уже работают старшими клерками или младшими счетоводами. Чтение перешло в нотацию, затем в спор, после чего повисла пауза. Хотя Чарльз Картер скорее умер бы, чем признал это вслух, в душе он начал соглашаться с отцом. Искусство фокусника может быть прибыльным для некоторых исключительных личностей, но Чарльз Картер Четвертый не обладает нужными дарованиями.
После безрадостного семейного обеда Картер вышел прогуляться по городу. Ему почти двадцать три. Он добился того, что тридцать недель кряду выступает в «Кит-Орфей» – вполне прилично по меркам шоу-бизнеса. И все. Четыре года в качестве манипулятора монетами и картами – восемнадцатиминутное выступление «крупным планом» между оркестром «Ласло и его американские гусары», имитирующим выступления знаменитых дирижеров, и «Балаганом в старшей школе» – старой юмореской с избитыми шутками, украденными из других скетчей.
Картер томительно мечтал о большем, однако не знал, как этого добиться. У него были идеи для зрелищного иллюзиона, но контракт оговаривал, что он должен ограничиться манипуляционными трюками. В разговорах с другими фокусниками или в ответ на расспросы родителей приходилось сознаться, что он по-прежнему выступает на авансцене, при опущенном занавесе – ничего грандиозного.
Мистериозо предстояло это изменить.
Картер бесцельно бродил час или два, когда его внезапно привлекли звуки карнавала. Несмотря на поздний час, ворота стояли открытыми. Юношу потянуло на привычный запах керосиновых ламп. Он старался примечать всё, чтобы потом, может быть, использовать в своих выступлениях. Постоял, посмотрел на наперсточника. В нескольких палатках бросали мяч на приз – плюшевую игрушку. Каллиопа играла «Индейку в соломе» и «Вальсируй со мной, Вилли». Картер занял очередь в палатку хиромантки мадам Зинки. Та похвалила линии сердца и головы, поцокала языком, глядя на «браслеты» в основании ладони, сказала, что его ждет дальняя дорога, что он работает руками и напрасно не пошел по отцовским стопам.
Картер вытащил долларовую купюру; когда хиромантка к ней потянулась, бумажка исчезла. Мадам Зинка со вздохом приложила руку ко лбу.
– Всякий богатенький мальчик знает хоть один фокус. Следующий!
– Нет, погодите. Вы ощупали мою ладонь и поняли, что я работаю руками, потом увидели мой костюм и сообразили, что мне он не по средствам. Вы угадали про дальнюю дорогу, но как? – Картер протянул долларовую бумажку, потом вторую, однако женщина смотрела с прежним равнодушием. Наконец он добавил: – Я работаю в «Кит-Орфее». Фокусник. Так что я еду в Европу не за папенькин счет.
– Каждый хочет отправиться в дальнюю дорогу, сынок. Вот и всё. Следующий.
– И всё?
– Слышал, что я сейчас сказала?
Следующий посетитель уже садился за столик мадам Зинки. Однако Картер, выйдя из палатки, не прошел и десяти шагов, как его остановил голос предсказательницы, перекрывший музыку каллиопы.
– Эй! – Мадам Зинка приподняла полог и высунулась из палатки. – Ты в этом году женишься. Ее зовут Сара.
– Простите?
Увы, полог уже опустился, и Картер понял, что ничего больше не выяснит. Он пошел по траве к воротам, думая, что бы всё это значило.
В последние пять лет, изучая разные виды представлений, он обращался примерно к десяти цыганкам, которые гадают по руке, на картах Таро и по хрустальному шару. Ему предрекали дальнюю дорогу и много денег, советовали избегать бурного моря и предлагали за вполне умеренную сумму общение с миром духов. Он выяснил также, в чем тут хитрость: гадалка держит человека за руку и смотрит ему в лицо, угадывая малейшие реакции.
Одно не поддавалось объяснению. Помимо общих слов и явно неверных догадок, Картеру неоднократно говорили, что в двадцать три года он женится на девушке по имени Сара.
Вернувшись домой, он долго не мог уснуть. Ему всегда плохо спалось перед отъездом, но эта ночь выдалась особенно тяжелой. Джеймс поступил в Йель и дома не жил, так что поговорить было не с кем. Чарльзу хотелось спросить кого-нибудь, почему он так отличается от своих знакомых – и при этом в каком-то существенном смысле такой же, как все? Почему одни знамениты, а других сразу забывают? И, что важнее, действительно ли ему предстоит жениться? Он записал в дневнике: «Возможные объяснения: законы случайности; заговор предсказателей; в мире есть что-то, чего я не понимаю». На пороге двадцатитрехлетия (он родился в ноябре) Картер готов был верить во все три возможности сразу.
Он раскрыл ладонь. Линия головы, линия сердца, Венерин бугор и четыре пальца, которые хироманты называют Меркурий, Аполлон, Сатурн и Юпитер. Провел пальцем по коже, воображая за всей этой мистикой не менее романтичную анатомию: глубокая ладонная фасция, которой можно придерживать монеты, musculus adductor obliquus pollicis, позволяющий прижимать большой палец к указательному – слабый у большинства людей, но набирающий силу с каждым днем, если сдвигать им карты.
Часа в четыре утра он принес новый чемодан и сложил туда реквизит. Старый трафарет: «Картер, фокусы с картами и монетами» казался признанием жизненного провала, но он еще не готов был присовокупить к своей фамилии: «Изумительный» или «Великолепный», поэтому вырезал новый – простой и четкий – и нанес краской на чемодан: «Чарльз Картер, иллюзионист».
Глава 7
На следующее утро родители отправились его провожать. Отец не задавал вопросов, мать не произносила ободряющих слов. Только получая прощальные подарки – «Капитальные мысли», последнее творение Дж. Пьерпонта Моргана от матери и «Толкование снов» Фрейда от отца, Картер понял, что это не просто капитуляция, – родители достигли в отношении него какого-то компромисса.
– Так сколько тебе платят в неделю? – ласково осведомился отец.
– Тридцать пять долларов. – Чарльз остановил носильщика, который вез на тележке его единственный чемодан. – Я сам понесу.
Нехорошо, чтобы коллеги увидели тебя в обществе носильщика. Чарльз пожалел, что не догадался повозить чемодан по полу, чтобы он не выглядел таким новым.
– Как ты на это проживешь? – не без ехидцы спросил отец.
– Буду экономить.
(На самом деле мать тайком высылала ему пятнадцать долларов в месяц, давая возможность свести концы с концами.)
– Это… хорошо, – сказал отец. – Послушай, сынок. Мы уже разговаривали, но я понимаю, что ты должен следовать велению сердца, – он говорил как актер, читающий новую роль.
– Однако мы надеемся, что ты начнешь делать успехи, – добавила миссис Картер, оглядываясь на мужа. Тот одобрительно кивнул, как будто сам не додумался до такой мысли.
– Конечно, – быстро ответил Картер. Эта невысказанная угроза висела над ним несколько лет, но пока всё обходилось. Он ускорил шаг, направляясь к дальней платформе, откуда всегда отходили поезда с гастрольными труппами.
– Другими словами, – продолжала мать, – полагаю, это твое последнее турне.
Картер остановился как вкопанный. Посмотрел на коллег – женщин в боа, мужчин с тяжелыми чемоданами, потом снова на родителей. Сейчас они были единодушны, как никогда.
– Мы тебя любим, – добавила мать.
Картер кивнул. Переход из родительского дома в мир варьете всегда давался ему с трудом, а тягостный разговор еще усугублял нервозность.
– Да, – сказал он. – Я понял. Поезд… идемте к поезду.
Однако при виде вагонов сердце его упало – покрытые прошлогодней копотью, они обещали вонь, которую вытравят лишь три недели цитронеллы. Родители смотрели на вагон с натянутыми улыбками, которые не сходили с их лиц все утро.
Кондуктор в потертом котелке и с резинками на рукавах махнул в сторону Картера незажженной сигарой.
– Имя?
– Картер. Я фокусник.
Кондуктор вытянулся.
– Фокусник? Сейчас, сэр. – Он щелкнул пальцами, и служитель взял у Картера чемодан.
– Это все ваши вещи? Я погружу их, сэр.
Картер шагнул к вагону, но его мягко взяли за плечо. Молодцеватый носильщик в красном кепи сказал со смехом:
– О нет, сэр. Вам сюда.
– Надо же, как мило, – заметила мать. – Ты ожидал этого, Чарльз?
Картер взмахнул рукой, пытаясь скрыть изумление.
– Ну, у меня новый контракт, а фокусники нынче в чести.
Носильщик повел их на платформу, где стоял состав из четырех новеньких красных вагонов. Алый паровоз выпустил струю дыма.
– Ваш поезд, сэр.
– Мой… поезд?!
– Это поезд иллюзиониста. Все согласно контракту.
Пуговицы на форме носильщика ослепительно сияли под лучами солнца.
– Мама, отец… хотите посмотреть мой поезд?
В первом вагоне было темно: свет шел только из открытых дверей в начале и в конце. Надеясь, что родители увидят в этом явный знак его растущего финансового благополучия, Картер предложил им войти. Посредине вагона оставался узкий проход, всё остальное было заставлено задниками, декорациями и реквизитом, ящиками и чемоданами. Тонн пять, не меньше, прикинул Картер. На одном из ящиков было написано: «Собственность Мистериозо!!!». Картер никогда не слышал этого имени. В дальнем конце вагона он приметил клетку, накрытую одеялами. В ней двигалась какое-то животное.
– Наверное, моя полка в следующем, – сказал Картер. Однако он ошибся: в следующем вагоне сидела компания нарядно одетых незнакомцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71