– Романтичные… в смысле старомодные.
– Ой. – У него застучало в груди.
Берни надула губки.
– Я пошутила. Я имела в виду – романтичные в хорошем смысле.
Облегчение.
– Спасибо.
– А вы сами, Картер, вы – романтик?
Он не ответил. Берни вела себя слишком вызывающе, слишком недвусмысленно, и вместе с тем она могла бы играть с ним так целый вечер, словно он у нее на крючке. Должен быть какой-то способ освободиться.
– Ладно. – Она вытащила блокнот. – Нам нужно записать несколько ваших высказываний.
– Замечательно. Позвольте вам предложить… правда, у нас только пиво и бутерброды, но…
– В другой раз. – Тон ее изменился, стал чисто деловым: Картер не выдержал испытания. – Итак, что для вас магия?
– Простите?
– Ну, любое шмо может вытаскивать кроликов из цилиндра. Я спросила Тёрстона, зачем он это делает, и он ответил, что для детей. По словам Гудини, его цель – показать, что человек может спастись в любых обстоятельствах. А ваше отношение?
– Ну… – начал Картер. Берни держала карандаш наготове. Отработанные слова начисто вылетели из головы, вместо них лезла неуместная правда. Как сказать, что он стал фокусником, потому что чувствовал себя одиноким в пустом доме? Что вернулся на сцену из желания утешить брошенных женщин? Что, перебарывая тоску, снова и снова доставал затрепанные карты? Что не будь он фокусником, то был бы никем, пустым местом?
– Это способ прогнать тьму, – пробормотал он.
– Простите? – Девушка скривилась. – Простите, не поняла.
– Я хотел сказать, мир ужасен, не правда ли? Магия на минуту делает его чуть менее ужасным. – Картер чувствовал, что срывает бинты и показывает незажившую рану. – Если я могу снять с человека бремя его забот, то чувствую себя лучше.
Лицо Берни Саймон замкнулось, словно в доме погасили свет и вежливо прикрыли двери.
– Я хочу сказать, надо радоваться и удивляться. Я люблю выступать. Магия прогоняет одиночество. Это всё, что я умею.
– Ясно, – ответила Берни. С какой стати ей его понимать? С тем же успехом он мог бы сложить ладони рупором и кричать через пропасть.
Когда она уходила, Картер помахал на прощание.
– Ну? – с улыбкой обернулся он к Л едоку. – Как?
– Quelle catastrophe.
– Что?
Ледок развел руками и, не находя слов, схватился за голову.
– Не знаю даже, с чего начать. Нет, неправда. У тебя горчица на воротнике. Была там все время.
– Ну, это не катастрофа.
– Зато весьма символично, – сказал Ледок.
– Если я слишком стар, чтобы с ней флиртовать…
– Ах, Картер, ты безнадежен.
– Мне казалось, я был очень честен.
– Вот именно. – Ледок мгновение боролся с собой, потом выключил приемник (шел десятый раунд). – Тогда скажи мне, что тебе нужно в жизни?
– Мне?
– Нужно. Нужно, – повторил Ледок и сморгнул. Теперь, когда хрипящий репортаж смолк, помещение казалось пустым.
– Не знаю. Ничего не нужно. Я всем доволен, – сказал Картер. – у меня всё хорошо.
– Эх. – Ледок пожал плечами и вытащил серебряный доллар. – Ты доволен, как кайзер. Смотри. – Он взял монету за края, положил на ладонь. Зажал кулак, сделал над ним пасс и снова разжал. На ладони лежал серебряный доллар.
– Я что-то не заметил? – спросил Картер.
– Да. – Ледок повторил трюк второй раз, потом третий. Наконец Картер увидел: год на монете сменился с 1921-го на 1923-й.
– Скучный трюк, – вздохнул он.
– Верно. А почему?
– Если делаешь трюк, который зрители не замечают…
– Ага! Поймал! Тебе нужны зрители.
– Звучит ужасно.
– Ну, не так уж. Мы все хотим любви. Когда созреешь, найдешь ее где-нибудь в другом месте, скажем, в красивой девушке.
– Мне это не нужно.
– Нужно. Я видел тебя минуту назад.
– Мне нужна Берни? Полно тебе!
– Нет, она тебе не нужна, она ништикайт, пицвиник. Но истина втом, Чарли, что под всей этой магией есть человек, и мы его откопаем. – Кивнув, как будто доказал геометрическую теорему, Ледок включил радио. Послышались треск, хрип, завывания, затем крики зрителей и голос комментатора.
Леонард по-прежнему вел в счете. Очень скоро Картера захватил рассказ о поединке:…удар справа… удар слева… сокрушительный апперкот… Леонард увернулся… переходит в нападение… осыпает Тендлера градом ударов… и, наконец, ликующее: «Леонард послал Тендлера в нокдаун!», звон колокольчиков и победное: «Да!» Ледока, ибо к концу пятнадцатого раунда один Леонард остался на ногах.
– Знаешь, – сказал Картер, когда крики толпы начали затихать, – я правда люблю магию. Ради нее самой.
Ледок кивнул.
– Если ты делаешь фокус, и никто не замечает, много тебе радости? Или это как будто дерево упало в лесу, и никто не услышал?
Картер вздохнул. Вот незадача – вечно он притягивает людей, которые видят его насквозь. Отхлебнув пива, сказал: – Мне жаль это дерево.
? ? ? ?
…Хотя сообщают, что президент устал, в театре «Курран» не тревожатся: Великий Картер, уроженец нашего города, обещает немыслимые чудеса. Он сказал: «Надо радоваться и удивляться». Президент провел много недель в «Турне понимания», однако сам Картер путешествовал долгие годы. Тем не менее после стольких мировых турне он говорит: «Мне нравится выступать». И если нашего обожаемого главнокомандующего ждут незабываемые впечатления, искрометного и обходительного махатму не пугает такая ответственность. Он говорит, подмигнув: «Если я могу снять с человека бремя забот, то чувствую себя лучше».
Берни Саймон, корреспондент.
К тому времени, как Гриффин закончил читать, рабочие давно вернулись. Молотки и пилы поднимали облака гипсовой крошки, и в свете из разобранной крыши казалось, что идет снег. Мисс Уайт несколько раз приносила ему воду, и, хотя Гриффин постоянно сосал мятные леденцы, новый зуб по-прежнему болел.
Закрыв подшивку, он некоторое время сидел в задумчивости, потом встал, поблагодарил мисс Уайт, вернул сторожу каску и вышел на улицу. Молодые агенты, нащупав ниточку, тут же бегут к начальству со своими полусырыми теориями. Однако Гриффин был спокоен. Картер выжил другого фокусника из варьете. Уверял, что связан с японской военщиной. Его жена погибла при загадочных обстоятельствах. Было какое-то мошенничество со страховкой в Индонезии, которое он пытался прикрыть сказочкой про пиратов. С островом для престарелых животных Гриффин пока не разобрался. Возможно, это перевалочный пункт для контрабанды. Спиртного в тех краях мало, но есть опиум. Возможно, Картер возит наркотики.
Он выступал перед Гардингом, после чего президент умер. Причины смерти скрываются. «Избавить великого человека от бремени забот» – что Картер имел в виду?
За обедом Гриффин сидел неподвижно, только иногда трогал языком новый зуб, чувствуя неприятный металлический привкус. Картер не мог действовать в одиночку. Кто-то был заказчиком – возможно, распорядители ветеранских фондов. Или почтовики. Или даже Герцогиня, уставшая от измен мужа. А Секретная служба помогала и теперь хочет замазать нового сообщника.
Или Картер совершенно ни при чем, а они ищут козла отпущения.
Доев всё, что было на тарелке, Гриффин перелистал записки. Гардинг несколько раз спрашивал различных людей: «Если бы вы узнали страшную тайну, как бы вы поступили для блага страны: скрыли бы ее или обнародовали?» Откуда ни посмотри, Картер явно не сторонник разоблачений.
В гостинице ждала записка от Старлинга: может ли он, агент Гриффин, составить ему компанию завтра утром? Полковник предполагает, что Чарльз Картер в Окленде, и просил бы Гриффина помочь при допросе.
? ? ? ?
В понедельник шестого августа 1923 года Картер стоял на лестнице своего оклендского особняка, теребя в пальцах листок тайского базилика. Словесный поединок с полковником Старлингом уже начал его утомлять.
Полковник спросил:
– Фотография в гостиной… Ваша жена?
– Жена… покойная. Я – вдовец. – Картер произнес это театральным голосом, спокойно.
– Простите.
Покуда Старлинг растирал в пальцах лист мяты, Картер мысленно взвесил еще один вопрос и счел его достаточно безобидным:
– У президента были неприятности?
– Смотря что под этим подразумевать, – сказал Стерлинг. – Вы что-то заметили?
Картер пожал плечами.
– Я провел с президентом лишь пять минут. У нас, у фокусников, странная жизнь. Я встречался с президентами, королями, премьер-министрами и несколькими восточными деспотами. Почти все хотели знать, как я делаю свои трюки, или показать мне карточные фокусы, которым научились в детстве. Мое дело улыбаться и восклицать: «Превосходно!». Впрочем, это не такая плохая профессия, если не ввязываться в свары о том, кто какой номер придумал.
Картер замолчал, довольный тем, что не ответил на вопрос.
Взгляд Старлинга вспыхнул. Картер понял, что каким-то образом угодил в капкан, и Старлинг теперь ходит кругами, прикидывая, как лучше отпилить ему ногу.
– Понимаю. Вы сами создали завораживающую программу.
– Спасибо.
– В качестве восхищенного зрителя, сэр, я хотел бы задать вопрос и надеюсь, он не покажется вам грубым. Не мог ли я прежде видеть какие-то ваши трюки?
– Так, как я их показываю – нет.
– Значит, вы сами придумали все эти фокусы. Потому что Тёрстон – я имел счастье присутствовать на его выступлении – тоже демонстрирует трюк с веревками. А несколько лет назад я видел Голдина, и у него тоже были два факира. Может быть, какие-то из ваших номеров…
– Нет, – резко отвечал Картер. – Вообще-то, полковник Старлинг, практически все иллюзии придуманы давным-давно. Дело в том, как их преподнести.
Он надеялся, что эта тема исчерпана, но, поскольку Старлинг молчал, вынужден был продолжить:
– Другими словами, я не изобрел сахар и муку, но пеку вполне съедобный пирог.
– Значит, коллеги так же уважают вас за качество исполнения, как и тех иллюзионистов, которые придумывают собственные номера, – сказал полковник.
Картер внезапно почувствовал себя так, словно Старлинг медленно сверлит ему живой зуб. Хотелось заорать: «Да, это правда, меня уважают не так, как прежде, я жулик!» Однако он овладел собой, сложил руки и произнес с улыбкой:
– В какой-то момент наш разговор ушел от президента Гардинга.
– Виноват. Мне любопытны все виды надувательства. – Старлинг вытащил из нагрудного кармана визитную карточку, быстро оглядел ее и протянул Картеру. – Если еще что-нибудь вспомните…
– То позвоню.
Старлинг спустился к Гриффину и вместе с ним двинулся вниз, потом внезапно остановился и обернулся.
– Мистер Картер!
– Да? – Картер почувствовал изнеможение, как будто в длинном забеге от него внезапно отодвинули финишную ленточку.
– Президент ничего не говорил о тайне?
– О какой?
– Несколько людей сообщили, что в последние недели жизни президент задавал им вопрос… – Старлинг открыл блокнот и прочел: – «Что бы вы сделали, если бы узнали страшную тайну?»
– Как любопытно! Что бы это могло быть? – При этих словах на Картера навалилась непомерная усталость – он чуть было себя не выдал. Старлинг пригвоздил его очередным ледяным взглядом.
Однако, видимо, лицо Картера осталось достаточно бесстрастным, потому что Старлинг сказал только:
– Мы выясним. Спасибо.
И они вместе с бессловесным Гриффином ушли, оставив Картера одного.
Глава 6
После того как Старлинг и Гриффин ушли, Картер несколько секунд стоял в халате, упершись лбом в дверь и держась одной рукой за ручку, а другую закинув за голову так, что локоть указывал в потолок.
Убедившись, что никто больше к двери не подойдет, он осел на пол и проговорил: «Слава Богу, всё позади», ни к кому в особенности не обращаясь. За последние три дня он спал в общей сложности десять часов, поэтому вставать с пола не собирался.
Однако теперь Картер оказался лицом к лицу с… собой. Из надорванной оберточной бумаги на него смотрела прислоненная к вешалке стопка афиш. Сюжет неоригинальный: поясной портрет в три четверти, Чарльз Картер в тюрбане и смокинге, на плечах бесенята что-то нашептывают ему в ухо. Эта композиция стала фирменным знаком фокусников еще со времен Келлара, она говорила зрителям: «Приходите посмотреть на человека, которому нашептывает советы сам дьявол». Даже за границей все знали, что черти означают мага, как крендель означает булочную.
Для Картера черти означали что-то другое. Они шептали: «Можешь сидеть здесь, Чарльз Картер, и не двигаться, пока твое сердце не перестанет биться».
Для измученного человека, сидящего у двери оклендско-го особняка, этот совет, голос самого дьявола, звучал очень заманчиво. Тем не менее Картер с усилием встал, пошел на кухню и начал мыть посуду. Когда вода полилась в мойку, он сказал: «Ха!», как будто взбирался на вершину Альп. Картер был полным профаном в домашней работе и с отъездом Бишопа не мог бы отмыть бокал до чистоты даже за миллион долларов золотом.
Однако он упорно трудился, составляя планы на завтра, послезавтра и последующие дни.
Он вымыл стакан из-под апельсинового сока, говоря себе: «Мистер Картер, вы замечательно показали фокус Голдина» и воображая, что моет человеческий череп и прячет его в мыльной воде. Если бы кто-нибудь снова спросил, он бы ответил: «Я показал много иллюзий, господа, уникальных и захватывающих. И оригинальных».
Но когда, Великий Картер, вы последний раз показывали такую иллюзию?
Недавно.
И какую же?
Он захлопал глазами и в отчаянии произнес вслух: «Боюсь, что не могу ответить вам на этот вопрос». Вопреки словам Ледока о дереве в лесу, Картер недавно осуществил трюк, который зрители не увидели, и это делало уколы Старлинга еще более чувствительными. Мало того, что он деградирует профессионально – единственный действительно хороший фокус был показан после выступления, вне сцены, и никто о нем никогда не узнает.
Внутренний следователь, умеющий задавать вопросы куда лучше любого агента Секретной службы, продолжал: «В таком случае, когда вы в последний раз представили совершенно оригинальную иллюзию перед зрительным залом – не как дерево, упавшее в лесу, а как новый шаг в вашем призвании?» Две руки, исключительно искусные в магии – а не в мытье посуды, – замедлились под водой. Картер сказал тихо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71