https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/Roca/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

С.Шушарин: «Если теперь отвлечься от всей многослойности и остатков военного коммунизма (войны и пр.), то нэп и был первым в истории процессом осуществления гигантской социальной революции эволюционным путем, в интеллектуальной форме. Ведь за неизбежно мифологизированными оболочками развертывался, опять же впервые в истории, вполне научно обоснованный и рациональный процесс (обобществление основных средств производства), причем в сроках и формах, просто несоизмеримых со столетиями непрекращающихся боен типологически предшествующего процесса капитализации в Европе. Вникайте, вникайте, критики большевизма, «посеявшего зло» (А.Н. Яковлев). Даже у Л.Троцкого, «демона революции», едва ли не в одном из самых еще постановочных докладов о нэпе, нет ни одной радикальной интонации. Конечно, еще оставалась мощная инерция чрезвычайщины и уже действительно подрастали тенденции будущего сталинизма, набирали самостоятельную силу репрессивные органы, но вот это как раз и суть всякие «наложения» на главное собственное производственное содержание нэпа» (Цит. изд. т.4. с.217).
А.С.Шушарин следующим образом определил основное противоречие эпохи нэпа: «Образовалось противоречие, если угодно, трех основных типов производственных структур: натуральность, или парцеллярность с общинностью, бартером, мелкотоварностью, - товар, или обмен (рынок), - планомерность, адресное соисполнение функций. В борьбе этих трех (только основных, конечно) структур с точки зрения злополучного (или несчастного) товара, экономических отношений две задачи по общественной форме были прямо противоположны: от товарного к плановому (линейному) и от, кратко говоря, натурального к товарному (капиталистическому) равновесию» (Цит. изд. т.4. с.221). К этому следовало бы добавить невероятно трудную задачу восстановления разрушенного войнами экономики, выход на уровень 1914 года. Без решения этой задачи все планы оставались бы на бумаге, в частности взаимоотношение городской промышленности с огромным аграрным рынком, а также проблема т.н. ценовых ножниц.
Объясняя переход в 1929 году к новой политике - усиленным темпам индустриализации и отказу от нэпа, А.С.Шушарин считал, что причиной такого радикального поворота была опасность агрессии со стороны империалистических государств. Он писал: «События происходили, пишет Р.У.Дэвис, «в сравнительно отсталой стране», «оставшейся более или менее одинокой в опасном мире. Все эти обстоятельства воспринимались как мощные аргументы в пользу стремительной индустриализации<…>возможности развития, предоставляемые рыночной экономикой нэпа, были ограниченными, и для осуществления быстрой индустриализации предстояло внести в систему коренные модификации» (Дэвис Р.У. Нэп и современность // Коммунист, 1990, № 8, с. 77) (Цит. изд- т.4. с.236). И еще одна цитата, которая проливает свет на логику А.С.Шушарина: «Крайности, трагедии, да и сам период коллективизации полностью «совпали» с глубочайшим кризисом капитализма, с Великой депрессией, которая не могла не окрылить и без того возбужденные «красные» настроения и уж во всяком случае являлась «живым примером» для отказа от любого типа капитализационных решений» (Цит. изд. т.4. с.237).
Разъясняя свое понимание «великого поворота» и раскритиковав политическую версию этого исторического события, А.С.Шушарин, опираясь на свою полилогию, дал ему следующую искажающую историческую действительность трактовку: «Политика «великого перелома» проявляла и даже экзотерически отражала такое сложнейшее производственное и социально-политическое содержание перемен «всех сторон общественной жизни», в котором как раз, между прочим, и происходило окончательное снятие экономических отношений (а заодно и доминанты экономических объяснений). Неумолимая «негэнтропийная диссипация» - энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне.
Это и было завершение стихийно начатой (еще как околобуржуазной) в 1905 г. социалистической революции в сложнейшем сплетении производственного (структуры, отношения) и связанного с ним, но и не тождественного, социально-политического (институты, классы, массы, мироощущения, интеллигенция, партия, политический режим и пр.). В отнюдь не пассивной внешней «среде» (Цит. изд. т.4. с.241).
Постараемся из дальнейших пояснений А.С.Шушарина уразуметь, что означает это мудреное изречение - «неумолимая «негэнтропийная диссипация» - энтропийный срыв, но уже на более высоком негэнтропийном уровне».
Уже в следующем параграфе 24.2.7.2. «Срыв и трансформация в «соединившихся» коллективизации и индустриализации» начинает кое-что проясняться. Читаем: «При всей многомерности происходившего основное состояло в энтропийном срыве «диалогической» композиции двух в нэпе неустойчивых взаимодействующих субкультур (с зажатым между ними, третьей, «рынком») - индустриальной, плановой и слабо товарной, сельской, отягощенной общинностью, и их трансформации, особенно села, с уже общим функциональным равновесием производства. В итоге и промышленность, как бы внутри себя, сбросила уже неадекватные нэповские формы, и село (как сельскохозяйственное производство, естественно) радикально переменилось, можно сказать, вообще перескочив экономические формы. В целом еще сохранявшаяся «атомарность» рыночных структур была снята во всем по типу не «атомарном», технологическом, линейном производстве. Энтропийный срыв («процесс пошел») действительно произошел (поскольку даже неустойчивая «диалогическая» композиция негэнтропийно выше последующего уже равновесного состояния), но он произошел уже на новом, негэнтропийном уровне общего, постэкономического равновесия. Не мифическая «квазисобственность» (В.Мау), а, наоборот, как раз уже новая, вполне определенная доминирующая группоиерархическая собственность на технологии, статусные формы, безраздельно утвердилась (в отраслевой, ведомственно-учрежденческой форме), типологически сохранившись неизменной с 30-х гг. до «постперестройки»; в 1936 г. это и нашло свое выражение в мифологеме «построения основ социализма», в «сталинской» Конституции (которая, во всяком случае в части национального вопроса, норм демократии, по всем юридическим канонам даже многими западными аналитиками считается вполне прогрессивной). Хотя, конечно, во всей агломерации картина значительно сложней» (Цит. изд. т.4. с.241-242).
Итак, приступим к расшифровке полилогической шарады А.С.Шушарина. Сначала необходимо уразуметь, что означает «диалогическая композиция двух неустойчивых взаимодействующих субкультур». Первым элементом этой композиции была плановая индустрия, а вторым - аграрный сектор. Между этими двумя «субкультурами» была зажата третья «субкультура» - рынок. Если обратиться к действительности конца 1920 - начала 1930-х годов, то, во-первых, следует заметить, что рыночные отношения были присущи как плановой индустрии, так и аграрному сектору, между которыми существовали товарно-денежные отношения. Так что никакой рынок не был в качестве «субкультуры» зажат между аграрным сектором и индустрией. Наоборот, он был мостом, соединяющим оба сектора экономики. Во-вторых, совершенно не понятно - в чем состояла неустойчивость первых двух субкультур. И аграрный сектор, и индустрия показывали высокие темпы роста. Сказка о неустойчивости - это вымысел А.С.Шушарина. Далее следует также надуманный тезис об «общем функциональном равновесии производства». Наоборот, существовал серьезный натурально-вещественный и ценовой дисбаланс между этими двумя «субкультурами». Он выражался в нехватке продовольствия для быстро растущих городов, где развивалась индустрия, и в слишком высоких ценах на промышленные изделия для сельского рынка. Далее, где у А.С.Шушарина аргументы, подтверждающие, что индустрия была облачена в «неадекватные нэповские формы»? Наоборот, индустрия работала в условиях адекватного хозяйственного механизма. Что означает выражение «село вообще перескочило экономические формы»? Наоборот, шел нормальный процесс кооперации темпами, соответствующими интересам крестьянских хозяйств и возможностям поставки селу орудий труда промышленностью страны. Весь процесс развития шел в соответствии с выверенными решениями XV съезда партии большевиков вплоть до начала насильственной массовой коллективизации. Ну а далее следуют надуманные полилогические термины, характеризующие социализм - энтропийный срыв, группоиерархическая собственность на технологии, статусные формы. А в заключение А.С.Шушарин спел гимн знаменитой сталинской Конституции, похоронившей окончательно такую форму как Советы, избираемые по производственному принципу. Недаром она вполне соответствовала юридическим канонам, которые многими западными аналитиками считались вполне прогрессивными! Словом, все разобранные компоненты полилогической шарады А.С.Шушарина - это, мягко выражаясь, элементарное невежество, прикрытое заумными терминами.
Я в своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества» (глава 3, параграф 2.3.7.) дал следующую оценку «великому повороту» 1929 года (цитирирую):
«Отход от политики, сформулированной на ХV съезде ВКП(б), обозначился уже в 1928 году, однако решительный поворот был осуществлен в 1929 году, т.е. два года спустя. И.Сталин назвал этот поворот наступлением по всему фронту. Оно было предпринято после разгрома группы Троцкого-Зиновьева, а также группировки т.н. «правых уклонистов» (Бухарин, Рыков и др.). Ревизия решений ХV съезда ВКП(б) свелась к двум главным моментам: во-первых, пересмотру заданий первой пятилетки по темпам роста в сторону их резкого повышения; во-вторых, отказу от нэпа.
Каким образом аргументировал Сталин необходимость резкого форсирования темпов? Он обосновывал это учетом совокупности внешних и внутренних условий.
К числу аргументов, определяемых воздействием внешних условий, Сталин относил следующие:
необходимость преодолеть технико-экономическую отсталость страны; догнать и перегнать развитые капиталистические страны;
невозможность отстоять независимость страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны.
Спрашивается, что изменилось во внешних условиях в 1928-1929 годы? Разве необходимость преодоления технико-экономической отсталости не была очевидна уже в 1927 году? Или Сталин и его ближайшие соратники получили какую-то новую информацию о планах западных стран, в частности, Германии в отношении СССР? Сталин говорит о серьезной опасности, угрожающей стране и вынуждающей развивать индустрию более быстрами темпами, чем это предусматривалось пятилетним планом. Что скрывалось за этим аргументом: трезвая оценка реальной угрозы или нетерпеливое желание быстрее преодолеть отсталость страны?
К числу аргументов, определяемых воздействием внутренних условий, Сталин относил:
необходимость преодолеть чрезмерную отсталость земледелия, его техники, его культуры;
необходимость преодолеть растущую диспропорцию между развивающейся индустрией и сельским хозяйством.
Однако вышеназванные аргументы были в силе и в 1927 году при утверждении заданий первой пятилетки. Что изменилось внутри страны в последующие два года? Пожалуй, можно отметить только одно важное объективное обстоятельство - это кризис государственных заготовок хлеба в условиях растущей потребности в товарном зерне, для разрешения которого были применены чрезвычайные, репрессивные меры в отношении не только кулачества, но и состоятельных крестьянских хозяйств.
Вероятнее всего, И.Сталин, повторяю, поддержанный большинством членов ЦК и партийным активом, разгромив противостоявшие политические группировки и добившись желаемых результатов в ходе хлебозаготовительных кампаний 1928 и 1929 годов, почувствовал свою силу и уверовал в способность партийно-государственного аппарата решать любые поставленные ими задачи, в частности, путем применения массовых репрессий. («Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления…» Сталин И. Соч. Т. 12, с. 309).
Однако политика «скачка», как показал ход дальнейших событий, обернулась не только достижениями, в ряде случаев весьма сомнительными (например, дутые колхозы и нежизнеспособные коммуны), но и такой катастрофой, как голод 1930-1933 годов в сельских местностях Украины, Дона и Кубани, Среднего и Нижнего Поволжья, Южного Урала и Казахстана, унесшего жизни около шести миллионов людей, не говоря уже о резком сокращении поголовья продуктивного скота, необходимости введения карточной системы, росте инфляции, обесценивании рубля и т.п. «За годы первой пятилетки количество денежных знаков в обороте поднялось с 1,7 миллиарда до 5,5, чтобы в начале второй пятилетки достигнуть 8,4 миллиарда рублей <…> Денежная система, укрепленная в начале НЭПа, снова оказалась расшатана в корне». (Троцкий Л. Преданная революция. Что такое СССР и куда он идет? 1936. http://www.magister.msk.ru).
О. Лацис, анализировавший ход выполнения первых пятилеток, отмечает нарушения плановости, вызвавшие диспропорции и резкий спад темпов в конце первой и в начале второй пятилеток. Он пишет: «Нетрудно понять, что срыв второй половины пятилетки объяснялся именно авантюрным игнорированием материальной стороны дела. При такой напряженности и отсутствии резервов за срывом в одном месте шла целая цепная реакция, одна диспропорция тянула за собой другую» (Статья Лациса О. «Перелом» в сборнике «Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма» М.: Издательство политической литературы. 1989. с.77). В качестве примера О.Лацис приводит недовыполнеие сверхнапряженного задания по добыче угля, недовыполнение которого потребовало осуществления экстраординарных мер по добыче торфа и заготовке дров.
В январе 1933 года И.Сталин на объединенном пленуме ЦК и ЦКК вынужден был признать необходимость снижения темпов, ибо разрушительное действие «скачка» стало очевидным, а продолжение его - опасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71


А-П

П-Я