Когда подкупили ее служанку, та описала молодого человека, как две капли воды схожего с его величеством. Однако нечего и говорить о том, что все это были веселые плутни герцога. Он нанял двух мужчин, отдаленно напоминающих его самого и короля; он щедро заплатил Марфизе и ее служанке. Таким образом герцог обеспечил свободу действий себе и королю. В отличие от канцлера, Лерма искренне любил Филиппа и желал видеть его счастливым хотя бы недолгое время, ибо старый герцог хорошо знал, сколь недолговечно счастье.
После второго визита к Марфизе, когда шпионы канцлера уже знали, куда вечерами ездят король и герцог, поздно вечером открылась дверь черного хода. Трое слуг в темных широких плащах и широкополых шляпах вышли наружу и ускользнули в город. Это были герцог, его доверенный слуга и король. Герцог принял на всякий случай самое простое решение – шпионы собирались выслеживать двоих, поэтому Лерма сделал так, что дворец покинули трое. Теперь все меры безопасности были приняты, и его величество спокойно мог наслаждаться своей ночной свободой.
Глава девяносто третья
Юноша почувствовал себя легким и нескованным. Удивительное сознание того, что он может сейчас делать что угодно, вызывало желание подольше оттягивать конкретные действия, наслаждаться тем, что можно просто куда-то идти без всякой цели, просто глядеть по сторонам.
Герцог не повел Филиппа в злачные места, они побродили несколько часов по центру столицы, ярко освещенному фонарями, и вернулись во дворец.
О второй прогулке король сам напомнил Лерме. На этот раз они пошли в один из богатых трактиров, ели, курили, слушали пение.
Когда Филипп напомнил герцогу о необходимости третьей прогулки, тот спросил, слыхал ли Филипп о цыганском пении. Оказалось, молодому королю приходилось слышать об этом.
– Это стоит послушать? – спросил он.
– Полагаю, да, ваше величество.
Тою же ночью они посетили один из кабачков, где имели обыкновение собираться любители цыганского пения. Надо сказать, Лерма отнюдь не случайно выбрал именно этот кабачок. Ему было известно, что совсем недавно сюда начала водить свою пятнадцатилетнюю красавицу-дочь Маритану старая сводня Эрендайра. Не прошло и нескольких дней, а вернее ночей, как о девушке заговорили. Ее изумительный голос не уступал ее красоте, и все это сочеталось с природной грацией, скромностью и умом. Гордые аристократы готовы были напрочь разориться ради прекрасных глаз Мари-таны, богатые торговцы звенели кошелями, соблазняя Эрендайру, но та не спешила продавать дочь. Хитрая цыганка выжидала, нутром чуя такую поживу, какая и не снилась ее соплеменницам.
Когда король, герцог и доверенный слуга герцога вошли в кабачок, там уже было достаточно народа. Герцог заплатил за вино, сигары и закуски. Все трое удобно расположились за столиком в глубине зала, отсюда хорошо был виден деревянный помост, куда взойдет певица. Но выступление еще не начиналось. Лерма украдкой и с удовольствием поглядывал на короля. Филипп выглядел веселым и оживленным. С тех пор, как начались его ночные прогулки, он совсем по-детски стал смотреть на жизнь, как на волшебную шкатулку, из которой может появиться любой, но непременно занимательный и радостный сюрприз.
В углу темно-коричневого занавеса из потертого тяжелого бархата мелькнуло пестрое платье. Зал огласился приветственными криками. Филипп с любопытством подался вперед.
Женщины никогда не привлекали его. Это были или старые придворные дамы, похожие на его мать, одетые в черные платья с туго накрахмаленными белыми воротниками; или юные аристократки, напоминавшие его покойную супругу, скованные жесткими правилами придворного этикета; или же дворцовые служанки, казавшиеся ему грубыми и скучными.
И вдруг на помосте появилось совсем иное существо. Белое платье из легкого шелка было заткано веселыми алыми розами; широкий вырез открывал нежную смуглую шею и очаровательно беззащитную ямочку между ключицами; огромные кольца золотых серег оттеняли маленькие изящные ушки; звенели золотое ожерелье и браслеты на тонких смуглых руках; в четырех черных косах трепетали алые ленты; маленькие ступни в открытых красных башмачках сводили с ума, вызывали отчаянное желание броситься и покрыть их страстными поцелуями, сжимая в пальцах. Огромные, счастливо-радостные черные глаза сияли, красиво вырезанные губы чуть приоткрывались, обнажая белоснежные зубы. Много красавиц знавала Испания, но такая, как цыганка Маритана, дочь Эрендайры, рождается раз в столетие. Девушка всплеснула вскинутыми вверх гибкими руками, вся она блестела, сияла, сверкала, звенела. А голос ее, зазвучавший под звуки гитары, казалось, поднимал людей к небу, словно на крыльях. И все это дышало такой радостью, таким счастьем и весельем…
Даже старый Лерма чувствовал, как сильнее забилось его сердце. А Филипп… Ему чудилось, что жизнь его началась только сегодня и вся полна радостного трепета, света, счастья…
Когда девушка ускользнула за занавес, Лерма спросил, не хочет ли Филипп познакомиться с ней поближе. Филипп ответил горячим пожатием. Девушка появилась снова, и начался новый танец, сопровождавшийся новой песней.
На следующий день доверенный слуга герцога отправился в цыганский квартал, где жили Эрендайра с дочерью, и предложил старой цыганке такую сумму, что та не удержалась и выказала свое изумление, тараща глаза и приоткрывая щербатый впалый рот. В секретных тайных покоях дворца устроено было любовное гнездо. Юную Маритану привезли сюда глубокой ночью слуги в масках.
Девушка знала, что в конце концов мать продаст ее богатому содержателю, сердце ее еще молчало, но втайне она надеялась, что прежде чем она начнет вести обычную жизнь содержанки, ей удастся изведать любовь. И вот все кончено. Стоя посреди роскошной спальни, со страхом глядя на огромную кровать под высоким балдахином, девушка закрыла лицо руками и заплакала.
Лерме очень хотелось наставлять своего юного друга до самой последней минуты. Но чутье подсказало старику, что юноша справится сам.
И вот Филипп остановился в дверях, глядя на плачущую девушку. Он ни у кого теперь не мог попросить совета, он должен был действовать самостоятельно. Возможно, надо было тщательно продумать свои действия. Но Филипп двинулся по иному пути. Мучительная жалость к этому юному беззащитному существу обожгла его сердце. В несколько быстрых шагов он очутился рядом с девушкой, бросился к ее ногам и, обессиленный острым порывом страсти, припал губами к маленькой ступне.
Девушка отняла ладони от лица. Она ожидала, что увидит здесь сластолюбивого старца или грубого дворянина с большими усами. А к ногам ее склонился хрупкий юноша, почти ровесник ей. Не надо девушке быть особенно ученой для того, чтобы почувствовать, что ее страстно любят. Цыганка от природы наделена была пылкостью; беззащитная безоглядная страсть Филиппа вызвала в юной Маритане горячий ответный трепет.
Юноша и девушка не произносили ни слова. Он ощутил, как пламенеют его руки, все его существо мучительно жаждало слияния с этим девичьим телом, со всем тем, что звалось нежным прелестным именем – Маритана.
Губы нашли губы, руки сплелись в объятиях. Огромная парадная кровать под высоким балдахином в ту ночь так и осталась пустой. Два юных тела познали восторг слияния у ярко горящего камина, на пушистом восточном ковре, затканном голубыми цветами.
Ночь прошла в сладостной страсти, в бурном счастье. Они не заметили, как рассвело. В окно Филипп увидел розовеющее небо…
Им прислуживали безмолвные слуги. Ни о чем не надо было заботиться – роскошные яства, вино, одежда, вода для омовения – все являлось как по мановению волшебной палочки. Во дворце было объявлено, что король на месяц отправился инкогнито в поездку по своим загородным имениям. Канцлер наконец-то узнал тайну Лермы и Филиппа, побеседовал с герцогом наедине и теперь с любопытством ждал.
Между тем весна разгоралась все ярче. Пылали цветы, огневой россыпью вспыхивало пение птиц, ослепляла яркость зелени. Филипп и Маритана целые дни проводили в саду.
Теперь окружающая природа уже не раздражала юношу. Благодаря восторженному слиянию с этой прелестной, страстной и чистой девушкой, он сам себя чувствовал частицей природы; частицей, неспособной осуждать, разочаровываться, размышлять. Все его существо жаждало лишь одного – оставаться счастливой частицей этой счастливой природы вокруг. Наслаждаясь взаимными ласками и поцелуями, сжимая друг друга в объятиях, покусывая острыми молодыми зубами, впивая сочность кожи губами, языком, они встречали радостным счастливым смехом рядом с ними подпрыгивающих в совокуплении лягушек, кружащих друг друга весенних жуков; шумного пса, покрывающего сзади свою кудлатую подругу. Это было счастье!
Трудно себе представить, но прошло более десяти дней, прежде чем они заговорили друг с другом, захотели что-то друг о друге узнать. Простодушной Маритане нечего было скрывать. Она была младшей дочерью в большой цыганской семье. Отец вскоре после ее рождения был убит в какой-то драке. Старшие сестры сделались многодетными матронами, братья – контрабандистами или главами больших, как у ее отца, семей. Эрендайра рано заметила талант и очарование младшей дочери и отказывала себе во всем, лишь бы девочка была сыта, нарядно одета, могла бы учиться пению и танцам. Теперь старуха была вознаграждена за свои лишения, она получила столько денег, что ей с избытком хватило бы на ближайшие полвека.
В свою очередь, Филипп тоже открылся возлюбленной. Но Маритана была так влюблена в него, что даже не задумалась о том, что любит самого короля, ни тем более о том, какие выгоды сулит ей теперешнее ее положение королевской любовницы.
Зато призадумался сам Филипп. И не нашел ничего лучшего, как узаконить свою связь с цыганкой. Он решил тайно обвенчаться с ней, ни с кем не советуясь предварительно. Наивный честный юноша полагал, что брак, освященный церковью, никто не сможет оспорить. Ночью, в одном из пригородов Мадрида молодых обвенчал священник, так и не узнавший, чей брак скрепляет.
На следующий день Филипп послал слугу за герцогом Лермой. Старик не замедлил явиться и порадовался перемене к лучшему, которая явно произошла в юноше. Филипп с гордостью объявил о своем браке с Маританой. Герцог призадумался, затем начал мягко увещевать молодого короля:
– Разумеется, вы можете продолжать вашу связь с этой девушкой, ваше величество, но брак вы должны заключить с принцессой, с особой благородного происхождения. Она подарит вам наследника, законного наследника престола. Но уверяю вас, это ни в малой степени не стеснит вашей свободы.
– Но церковь запрещает двоеженство, – возразил Филипп. – А я уже обвенчан с Маританой.
– Обвенчан? Но кто знает об этом?
– Кто знает об этом? – переспросил Филипп, по-мальчишески заложив руки за спину. – То есть вы хотите сказать, что в вашей власти заставить молчать священника, венчавшего нас. Да, я понимаю, вы можете даже убить его. Но мы все равно останемся супругами перед Богом!
– Хорошо, – согласился герцог. – Тогда я попрошу вас лишь об одном: повремените пока с объявлением вашего брака.
Король согласился.
Теперь он стал появляться во дворце, занимался государственными делами, но каждая минута, проведенная не с Маританой, казалась ему потерянной. Между тем, герцог Лерма в отсутствие его величества навестил девушку в тайных покоях. Она была прелестна. Поглощенная любовью, она не обращала внимания на то богатство, которое ее теперь окружало. Она тоже считала мгновения, тоскуя о любимом. Вид престарелого знатного царедворца в строгом черном наряде смутил ее. Герцог назвал ей свое имя и сказал о том, что он друг и бывший воспитатель Филиппа. Маритана поклонилась ему с врожденной грацией, очаровательно робея. Герцог стал говорить о том, что не сомневается в ее искренней любви к Филиппу и что именно поэтому умоляет ее подумать о судьбе молодого короля. Опытный в интригах герцог легко убедил пламенно любящую девушку в том, что законный брак с принцессой и рождение законного наследника необходимы для блага короля. Вскоре Маритана, обливаясь слезами, клялась, что навеки покинет дворец и скроется в безвестности, лишь бы Филипп был счастлив своим королевским счастьем.
– Но, дорогая! – воскликнул растроганный Лерма. – В подобных жертвах с вашей стороны нет ни малейшей необходимости. Вы по-прежнему останетесь возлюбленной вашего обожаемого Филиппа, и я уверен, он будет проводить с вами все время, свободное от государственных дел.
Девушка улыбнулась сквозь слезы.
Когда Филипп вернулся к ней, горя желанием заключить ее в объятия, она принялась горячо убеждать его вступить в законный брак с принцессой. Молодой король недоумевал, сердился, возражал. Девушка сдержалась и не сказала ему о своем разговоре с герцогом Лермой. Она умоляла Филиппа и говорила юноше, что ей невыносимо будет видеть его одиноким, отвергнутым всеми; возможно, даже лишенным трона, и все из-за их злосчастного брака. Весенний ливень слез и водопад лихорадочных ласк излился на юношу. Кончилось тем, что он внял убеждениям.
– Но в сердце моем ты навсегда останешься единственной королевой!
И с этими словами он прижал девушку к груди.
Даже во время пышных торжеств, связанных с его свадьбой, Филипп ухитрялся проводить время в покоях Маританы. Но и оставаясь в одиночестве, она не скучала. Филипп научил ее читать и был в восторге, когда оказалось, что так же, как и он, Маритана обожает рыцарские романы и итальянские сонеты. Она занималась рукоделием, прогуливаясь по саду. Светской жизни она не знала и потому не стремилась к ней.
Король, познавший любовь, больше не страшился женщин, не робел перед ними и не презирал их. Он вступил с королевой в супружеские отношения, и вскоре результаты их не замедлили сказаться – королева забеременела. Вся страна с нетерпением ждала рождения наследника. А Филипп? Его вдруг стала занимать мысль о том, с какой радостью держал бы он на руках сына любимой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59