– я обратилась к моему единственному советчику. – Может быть, нам лучше выждать и уйти ночью?
– Нет, – ответил он с тревогой, – опасно оставаться в этом доме, он может стать ловушкой. Лучше уйти поскорее. Там, снаружи, мы легче найдем место, где сможем переждать до ночи.
Я согласилась с сыном. Девочки испуганно жались друг к дружке и молчали. Они уже поняли, что случилось что-то страшное.
– Ждите, – велел Брюс, – я выйду и посмотрю, как там снаружи.
– Нет, я сама сделаю это! – я в тревоге за сына схватила его за руки.
– Мама, ты нужна остальным, – сказал он, как взрослый. – Если с тобой что-то случится, я один не справлюсь с ними. И потом ты взрослая, тебя могут схватить и задержать, а я все-таки еще мальчик, со мной ничего не сделают.
Я заставила себя верить в его правоту. Иного выхода у меня не было.
Калитка была не заперта. Брюс выскользнул наружу. Потянулись томительные мгновения. Он вернулся все же довольно быстро.
– Там пусто, никого нет, – сообщил он радостно, – много деревьев и травы. Домов не видно. Какое-то заброшенное место, мы сможем там переждать. Идемте!
Наступил решительный момент. Первым вышел Брюс, за ним – девочки с маленьким Чарльзом, за ними – я с малышом Джоном на руках. Брюс нес узел.
Я аккуратно прикрыла за собой калитку.
Глава восемьдесят четвертая
За калиткой действительно расположился пустырь, поросший низкорослыми деревьями и высокой травой. Мы быстро пошли, не оглядываясь. Пустырь оказался длинным. Место было безлюдное. Пока все складывалось для нас удачно.
– Видишь, мама, – убеждал меня Брюс, – тропинка идет под уклон. Пока мы еще идем по утоптанной земле, но скоро, я уверен, начнутся камешки. Я уже чувствую морской ветерок. Мы выйдем к морю.
– Нет, Брюс, – возражала я, – нам лучше пройти еще немного и укрыться под деревьями. Подождем до ночи. Я боюсь, что нас могут заметить. Возможно, уже отдан приказ о задержании женщины с пятью детьми.
– Хорошо, мама, – Брюс кивнул, – переждем. Мы шли еще почти час. Девочки и Чарльз выбились из сил. Утомленный Джон уснул. Я тоже устала, ребенок оттягивал мне руки.
Начало смеркаться. Мы забрались в кусты. Чарльз захныкал:
– Мама, я хочу есть! Мелинда попросила пить.
Я взглянула на пересохшие губки Сьюзен. Скоро проснется и малыш Джон. Бедные дети! Впервые в жизни они страдают от голода и жажды. Еще вчера у них было все. Они были окружены заботой и любовью многих людей. А сегодня лишь я и подросток Брюс опекаем несчастных малышей.
– Как тебе не стыдно, Чарльз! – пристыдила я мальчика. – Настоящий мужчина не должен плакать. А ведь ты мужчина. Посмотри на Брюса, он не плачет. А ведь Брюсу тоже хочется пить и есть!
Брюс посмотрел на меня и детей с какой-то странной пристальной серьезностью и предложил:
– Я возьму деньги и попробую купить еду, заодно и воды раздобуду.
Я дала ему несколько монет из узелка.
– Но лучше попытайся выпросить, – посоветовала я. – Деньги у бедняков – это всегда может вызвать подозрения.
– Ну, мама, – возразил мальчик, – это мелкие монеты. А, впрочем, ты права. И к тому же, нам лучше поберечь деньги. Кто знает, за что нам понадобится платить.
– Ты хорошо запомни дорогу! – тревожно предупредила я.
– Не беспокойся, мама, я не заблужусь. Он уже хотел идти, но я остановила его.
– Подожди! – затем я обратилась к остальным детям. – Послушайте меня внимательно. Ни слова по-английски! Говорите только на испанском языке. Старайтесь даже думать по-испански! Я совсем забыла о ваших именах. Запомните ваши новые испанские имена. Ты, Чарли, с этой минуты зовешься Карлос или ласково – Карлинхос. Повтори!
– Карлос, Карлинхос, – пролепетал мальчик.
– Карлинхос, Карлинхос, – наклонилась к нему Сьюзен.
– А тебя, Сьюзен, – обернулась я к ней, – теперь зовут Сесильей. Запомни!
Девочка фыркнула.
– Как смешно! – она передернула плечиками. – Меня зовут, как нашу служанку-негритянку в Америке!
– А у нас нет и не было никаких служанок, Сесилья, – строго сказала я. – Не выдумывай! Мы всегда были бедны. Живем подаянием. У нас нет даже своего дома.
Девочка кивала молча, глядя на меня во все глаза.
– Тебя зовут Марика, – я взяла ручки Мелинды в свои и заглянула ей в глаза.
– Марика, – послушно повторила она, не дожидаясь, пока я попрошу ее повторить новое имя.
– Малыша мы будем звать Хуанито, – я указала девочкам на спящего Джона.
– Тогда можно меня будут звать Санчо? – спросил Брюс с внезапно детскими интонациями.
– Нет, – ответила я, – мы не можем рисковать. Твое имя может напомнить о доне Санчо Пико, а ведь он арестован. Но если уж ты хочешь, чтобы тебя что-то связывало с ним, зовись Диего, ведь так звали его доверенного слугу в Америке.
Сесилья изо всех сил сжала губки, чтобы не прыснуть. Ей, конечно, показалось смешным, что Брюс будет носить имя слуги. Но девочка накрепко запомнила все, что я ей сказала и удержалась от смеха.
– Ну вот, – я вздохнула с облегчением. – А если вас спросят, как зовут вашу мать, говорите, что ее зовут Эльвира. Это теперь мое имя.
Брюс кивнул и ушел.
Снова потянулись минуты ожидания. На этот раз мы ждали долго. Проснулся маленький Джон. У меня сердце разрывалось при виде голодных, страдающих от жажды детей. Надо было хоть как-то облегчить их страдания. Воды не было. Но я подумала о растениях и тут же рассердилась на себя, ведь уже давно надо было вспомнить об этом.
Я, вглядевшись в траву, заметила дикий щавель. Я дала Марике, Сесилье и Карлинхосу сосать листочки, а для Хуанито увязала немного в тонкую тряпицу, получилось что-то вроде соски. Детям стало легче. Я сидела на траве, обхватив руками колени, обтянутые синей грубошерстной юбкой, и обдумывала, что делать дальше.
Как понять, что же все-таки произошло? Против кого составлен этот заговор? Казалось бы, против Коринны. Ведь она – жертва. Но ее здесь никто не знает. Хотя… Почему я с такой уверенностью делаю такой вывод? Или нет, кажется, Коринна никогда не бывала в Испании, на родине своей матери. Кажется? Теперь уже некому предоставить мне точные сведения.
Но как странно! Я богата и знатна, но не могу в создавшейся ситуации воспользоваться преимуществами своего богатства и знатности. В порту меня ждет корабль. Но я не могу объявиться. Что же все-таки делать? Кажется, пока остается одно: идти наугад. Уйти из этого города. И… надо узнать, известно ли в городе о трагедии, происшедшей в нашем доме, об аресте Санчо и Этторе…
Брюс все не возвращался. Измученные дети задремали. Я услышала, как Марика тихо плачет. Я подумала, что девочка плачет во сне. Но она не спала.
– Мама… мама… – всхлипывала она.
– Не плачь, милая, – пыталась я успокоить ее, поглаживая нежно по волосам. – Все будет хорошо…
У меня не хватало духа пообещать ребенку, что мать вернется. Девочка словно почувствовала мое состояние.
– Мама не придет? – еле слышно спросила она.
– Я… я не знаю точно, – тихо ответила я. Малышка повернулась ко мне спиной и, уткнувшись личиком в траву, плакала тихо и горько, как взрослая женщина. Я горячо надеялась, что она все же не догадалась о смерти матери.
Раздавшиеся шаги и напугали, и обрадовали меня. А вскоре испуг совсем прошел. Я поняла, что это возвращается мой Диего-Брюс.
Мальчик осторожно раздвинул ветки, и мы увидели его. Он нес глиняную флягу с водой, круглый темный хлеб и яблоки в плетенке.
Слезинки высохли на щеках Марики. Девочки и Карлинхос жадно уставились на принесенные Диего припасы. Хуанито протянул ручонки, что-то лепеча.
Сначала я напоила детей, начав с маленького Хуанито. Затем мы принялись за хлеб и яблоки. Дети уплетали за обе щеки.
Глава восемьдесят пятая
– А ты почему не ешь? – спросила я у старшего сына.
– Я уже поел, – коротко ответил он.
– Откуда эта еда? Расскажи, что ты видел, – попросила я.
Мальчик нахмурился. Казалось, он о чем-то напряженно думает; что-то хочет мне предложить, но никак не может решиться.
– Здесь, в другом конце пустыря, цыганский табор, – наконец начал он. – То есть я даже бы не назвал это табором. Они живут в лачугах, здесь, а не кочуют…
– Как же здесь можно жить? – немного удивилась я. – Чем они занимаются? Какими ремеслами?
– Женщины ходят в город, гадают, танцуют. Мужчины занимаются кузнечным ремеслом и лудят котлы. Живут, конечно, очень бедно. Я сказал, что я сирота из Мадрида. Скитаюсь с маленькими сестренкой и братишкой… Мне дали поесть и дали еды, чтобы я отнес детям…
Диего замолчал и выжидательно посмотрел на меня. Я поняла, какого именно вопроса он ждет. Мне и вправду хотелось задать этот вопрос. Я чувствовала, что мальчик что-то задумал. Но что же?
– Почему ты сказал, что вас только трое? – спросила я. – Ведь нас шестеро.
Он помолчал, глядя, как дети едят. Я отпила воды из фляги и обтерла губы концом линялого красного головного платка.
– Мама, – наконец решился он. – Я думаю, ты права. Женщину с детьми станут искать.
– И что же? – насторожилась я.
Я чувствовала, что ему трудно говорить. Мне казалось, что я догадываюсь, о чем он хочет сказать, и что это будет тяжело для меня, то, что он скажет. Почти инстинктивно я тянула время.
– Эти цыгане ничего не знают о том, что произошло в доме, – продолжал Диего. – По-моему, здешние власти не хотят, чтобы об этом шумели. Пока, во всяком случае. Цыгане сказали мне, что здесь поблизости несколько домов, которые сдаются внаем богатым людям. Больше они ничего не знают. И еще… – он снова запнулся. – Я сразу начал обдумывать такой вариант, мама. А когда встретил цыган, понял, что надо решаться.
– Ты хочешь… – с трудом выговорила я.
– Да, мама, – благородный мальчик пощадил меня и сам высказал все: – Я полагаю, двоих детей мы можем оставить здесь.
Я не стала охать и ахать, для такой реакции не осталось ни сил, ни времени.
– Но разве это не опасно? – тихо спросила я. – Так близко от места, где все произошло. А если цыганам все же придет в голову сняться с места?
– Нет, – решительно возразил Диего, – и мы ведь не оставим детей навсегда. У меня вот какой план: мы должны добраться до Мадрида, ведь это столица; разыскать там английского посла и попросить его помочь нам.
Я задумалась.
В сущности, план Диего хорош, ничего лучшего я не придумаю. Конечно, мы можем идти в Мадрид все вместе. Возможно, опасность не так уж велика. Но все же это риск. Нет, придется поступить, как советует мальчик.
– Кого из детей ты предлагаешь отдать? – я посмотрела на него внимательно.
– Эти цыгане – хорошие люди! – горячо заговорил он. – Они не обидят детей. И ведь мы обязательно вернемся. И если уж ты спрашиваешь меня… Конечно, мы должны отдать Сесилью и Карлинхоса. Они наши, а Марика и Хуанито – дети леди Коринны, у них никого кроме нас нет, мы отвечаем за них и не можем расстаться с ними.
Я порывисто поцеловала сына.
– Когда ты обещал привести детей?
– Завтра утром. Я сказал, что они в городе у одной старухи.
– Цыгане могли проследить, куда ты идешь.
– Я сам проследил, не следят ли они за мной. Все спокойно.
– Значит, завтра, – я произнесла эти слова спокойно.
Мы с Диего договорились спать по очереди, чтобы не оставлять детей без присмотра.
Вглядываясь в тишину, я снова думала о своей жизни. В который раз она начинается по-новому. Кажется, не так уж давно я ночью в роскошном парке подслушала разговор Коринны и Санчо. И вот снова ночь, ночь в джунглях, и я, в мужском костюме, сторожу сон дона Санчо; а впереди – раскрытие страшной тайны отца и Брюса Карлтона. А потом, казалось, всем ужасам пришел конец. Впереди было одно только счастье взаимной любви, общения с интересными умными людьми. Мы были богаты и свободны.
Новый поворот колеса Фортуны: теперь я – испанская нищенка Эльвира с пятью детьми на руках.
С пятью? Завтра их останется трое. И ко всем моим бедам прибавится постоянная тревога за Сесилью и Карлинхоса (я уже и про себя называла детей их новыми испанскими именами). А если дети выдадут себя?
Но тут настала очередь Диего бодрствовать, и, несмотря на все волнения, я уснула.
Утром Диего разбудил меня.
– Пора, мама.
Мы разбудили детей и позавтракали хлебом и яблоками, запив все водой.
– Я боюсь, Диего, – тихонько призналась я, – Сесилья и Карлинхос еще очень малы, как бы они не выдали себя неосторожным словом или жестом. Я хотела бы поговорить с ними, все объяснить им.
– Нет, мама, предоставь это мне. Я лучше объясню им. Они послушаются меня.
Голос его звучал так мужественно, что я послушалась его. Он отошел к детям. Невольно я подумала о Брюсе Карлтоне с чувством признательности. Когда-то ведь я любила его, да думаю, и он – меня; и он одарил меня прекрасным сыном…
Я держала на коленях маленького Хуанито, играла с ним, когда ко мне подошли остальные дети, Диего шел позади. Меня удивил спокойный и мужественный вид детей. Сесилья выступила вперед и, держа за руку Карлинхоса, сделала несколько шагов ко мне, обняла и крепко поцеловала. Мальчик проделал то же самое. Так же они поцеловали маленького Хуанито. Сесилья приблизилась к вытянувшейся, как столбик, Марике. Девочки бросились друг к другу в объятия. Видно было, что они с трудом удерживаются от слез. Все было сказано.
– Идите, – спокойно произнесла я. – И помните, мы обязательно вернемся за вами.
Диего взял за руку Карлинхоса и Сесилью и решительно зашагал прочь. Дети не оглядывались.
Когда они ушли настолько далеко, что их уже не было видно, Марика, стоявшая молча и с жадностью вслушивавшаяся в звучание их шагов, с громким плачем бросилась ко мне. Прижимая одной рукой к груди малыша Хуанито, я другой рукой прижала к себе девочку. Она горько плакала, пока не уснула.
Когда вернулся Диего, дети спали. Он принес еще яблок, флягу с вином, хлеб и несколько копченых рыбин. Меня мучил страх. А вдруг мои дети попадут в руки к дурным людям, к извращенцам…
– На кого ты их оставил? – спросила я.
– Там одна семья, у них шестеро детей, за детьми присматривает старуха.
– Ты сказал, что вернешься за сестренкой и братом?
– Да. Но я сказал, что пока они могут обучать Сесилью и Карлинхоса ремеслам, и что те будут помогать им в их домашней работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59