А для чего я стану бороться сейчас? Бороться за любовь Санчо Пико? Глупо и смешно.
Что же делать? Уехать с детьми? Возможно, это лучший вариант. Да, конечно, моя гордость будет задета довольно чувствительно. Ведь я словно бы уступлю Коринне; что называется, отступлю без боя.
Но посмотрим, что будет дальше. Я спокойно прощусь со всеми и объявлю, что хочу попутешествовать одна с детьми. Я уеду не так уж далеко. Санчо легко сможет следить за моим маршрутом. Коринна очень скоро надоест ему своими претензиями. А там… Или Коринна смирится… Или… Санчо поедет со мной… Тогда… если, конечно, Коринна проявит должное смирение, я примирю его с ней…
Впрочем, существует и еще вариант. Я могу все рассказать Санчо прямо сейчас. Он умен, мы доверяем друг другу. Пусть он сам попытается найти выход из создавшейся ситуации.
Решено!
Я вскочила, набросила на плечи шаль, надела халат, убрала волосы под сетку, сунула ноги в домашние туфли.
Взяв серебряный подсвечник с ярко горящей свечой, я вышла из комнаты, заперев за собой дверь.
Я тихо постучалась в дверь Санчо. Молчание. Я прислонилась к стене, напряженно ожидая.
Наконец дверь приоткрылась.
– Эмбер? – спросил голос Санчо.
– Да. Я могу войти?
– Конечно.
Я проскользнула в дверь.
Горели две свечи на столе. Санчо, одетый, сидел в кресле. Увидев меня, он улыбнулся.
– Садись, – он указал на кресло напротив своего.
– Тебе лучше? – спросила я, с удовольствием опускаясь в мягкое кресло.
– Пожалуй, да. У меня какое-то странное недомогание. Похоже, кто-то добавил мне в тарелку ртуть. Странная приправа. Но, кажется, ни ты, ни Коринна, ни Этторе ничего подобного не чувствуете?
– Да, – мне стало уютно и спокойно, как всегда бывает с человеком, который тебя понимает и не оставит в беде, в то же время всегда сохраняя тон добродушной насмешки. – Да, – повторила я, – мы ничего подобного не чувствовали, и поэтому с уверенностью можно сказать, что это кто-то из нас подмешал тебе яд в пищу. – Я улыбнулась.
– Приятно слышать, – Санчо подмигнул мне. – Думаю, Этторе догадался о причине моего недомогания, – он посерьезнел. – Я бы понял его, если бы он сегодня же ночью уехал. Не всякий захочет вмешиваться в какую-то странную и темную историю.
– Но он твой друг, – заметила я.
Так вот в чем причина странного состояния Этторе! Конечно, он мог определить причину недомогания Санчо. Ведь Этторе занимается естественными науками. Интересно, что подумал Этторе, кого заподозрил? Но тут ход моих мыслей был прерван. Я заметила, как внимательно смотрит на меня Санчо.
– Почему ты на меня так смотришь? – невольно вырвалось у меня.
– Неужели не догадываешься? – усмехнулся он. – Я думаю, знаешь ли ты, что только что от меня ушла Коринна?
– Коринна?! – Мое изумление было настолько неподдельным, что человек менее умный, чем Санчо, непременно подумал бы, что я притворяюсь.
– Да, Коринна, – Санчо кивнул и озабоченно упер кончик языка в щеку. Я увидела, что щека его чуть вздулась. Может быть, на внутренней поверхности щеки возникло изъязвление от яда?
Но даже серьезная озабоченность не заставила меня сдержать вспышку нервического хохота. Я хохотала, как безумная, я раскачивалась в кресле и прижимала что есть силы ладонь к губам.
Санчо смотрел на меня, и лицо его приняло трагикомическое выражение.
То, что произошло затем, вовсе не входило в мои планы. Я вдруг невольно начала защищать Коринну; и чем более я распалялась, тем больше мне делалось жаль ее.
– Ее можно понять, Санчо, – говорила я, – как и все мы, она почувствовала, что происходит что-то неладное. Нервы ее были взвинчены до предела, и вот возбуждение ее проявилось именно таким образом…
– А ведь это она подложила мне ртуть в еду, – заметил Санчо с нарочитой небрежностью.
– Она призналась?
– Я не говорил с ней о возможном отравлении.
– Тогда почему же ты думаешь?
– Ты права, Эмбер. Коринна – существо наивное и экспансивное. Только что она прибежала ко мне в состоянии истерического возбуждения. Она пыталась соблазнить меня, тревожилась о моем здоровье; бессвязно обвиняла тебя во всех смертных грехах, клялась мне в вечной любви, умоляла пожалеть детей и тому подобное…
– Возможно, я и вправду виновата перед ней. Она не может, не умеет быть свободной. Для таких, как она, понятие свободы равносильно понятию порока. Вкусив свободы и поняв, что не в состоянии наслаждаться ею, такие, как наша Коринна, начинают страстно бороться с любыми проявлениями свободы. Именно из таких женщин получаются необычайно добродетельные матери семейств и строгие настоятельницы монастырей.
– Эх, если бы мы догадались об этом прежде! Короче, Коринна сама выдала себя самым что ни на есть элементарным образом. Я уже говорил, что она то и дело спрашивала, как я себя чувствую. Затем все в том же состоянии лихорадочного возбуждения она как бы мельком спросила, верно ли, что очень маленькие дозы ртути не опасны.
– И что ты ответил?
– Ответил, как ни в чем не бывало, что нет, не опасны.
– И ты не спросил ее, зачем ей это?
– Нет, не спросил.
– Но где она взяла ртуть? Как ей пришло в голову такое?
– Коринна не из тех, что обдумывают свои преступления заранее. Я поразмыслил хорошенько и понял, как все пришло ей в голову.
– Но зачем, зачем она хотела отравить тебя? – перебила я. – Совсем недавно она уверяла, что безумно тебя любит.
– Одно другому не мешает. Та свобода, которую мы с тобой столь внезапно ей раскрыли, действительно вскружила ей голову. Сначала она была в восторге и просто таяла в порыве благодарности к нам. Затем на место трепещущей под порывами свободного ветра новой Коринны вернулась Коринна прежняя, более устойчивая в своей добродетели.
– Но как она могла отравить тебя? – не выдержав, я снова нетерпеливо перебила Санчо.
– Ну потерпи. Дай досказать. Разумеется, Коринна совсем не хотела моей смерти. Более того, мысль о ртути пришла ей в голову совсем случайно. Я вспомнил, как однажды, еще на корабле, Этторе показал нам сконструированный им самим прибор – стеклянную трубочку, в которую впаяно немного ртути. При этом Этторе объяснил, на что годна ртуть в малых и больших дозах; и между прочим сказал, что употребление ртути вовнутрь может вызвать смертельное отравление или легкое недомогание, в зависимости от дозы. Сейчас Коринна все это вспомнила. Я уверен, что стеклянная трубочка Этторе безвозвратно исчезла. Ртути там было совсем немного. Коринна употребила ее на меня. А осколки и металлический стержень она, как я полагаю, закопала где-нибудь в саду.
– Но для чего эта трубочка предназначалась, Санчо?
– Этторе говорил, что она может измерять температуру воды, воздуха и даже человеческого тела.
– Странно, что я не помню. Меня бы это заинтересовало.
– Думаю, ты как раз купалась в бассейне.
– Но зачем Коринне понадобилось вызывать у тебя недомогание?
– Ты, опытная женщина, задаешь мне такой вопрос!
– Наверное, я слишком опытна для того, чтобы понимать мотивы импульсивных действий Коринны.
– Но ведь все так просто. Недомогание уложит меня в постель. Коринна станет ухаживать за мной, окружит заботой и постепенно уговорит меня жениться на ней. Так она представляла себе ход событий.
– А какую роль она отводила мне?
– Она считала, что ты удовлетворишься Этторе. Не сомневаюсь, что она уже успела наговорить ему глупостей о том, что ты страстно влюблена в него.
– Может быть, мне лучше уехать, хотя бы на время?
– Лучше будет, если уеду я.
– А мне остаться наедине с взбешенной Коринной? Благодарю покорно! Ведь это даже опасно.
– Тогда за завтраком я предложу всем разъехаться на время. Я поеду с Этторе. В конце концов он-то не виноват во всех наших глупых конфликтах. И мы не должны портить ему отдых. Вы с Коринной также разъедетесь в разные стороны. Так и будем некоторое время путешествовать порознь, а когда окончательно придем в себя, соединимся снова.
– Наверное, Коринне ты уже предложил этот вариант?
– Предложил.
– И что она?
– Согласилась.
– Что же, соглашусь и я.
Я поцеловала Санчо в лоб. Он подержал мою ладонь в своих руках. Я видела, что он еще слаб, и, конечно, не хотела напоминать ему об этом. Я тихонько выскользнула в коридор.
Глава восемьдесят вторая
Я полагала, что долго не смогу заснуть, буду вновь и вновь возвращаться к тому, что произошло, обдумывать, анализировать.
Но ничего подобного! Я заснула легко и спала крепко.
Когда я проснулась, я лежала навзничь на своей широкой постели. Я открыла глаза и увидела женское лицо, склонившееся надо мной.
Где я? В Лондоне? В Америке? В Кадисе?
Это женское лицо с простыми чертами, выражающими искреннюю заботливость и доброту.
Яркое солнце на миг ослепило мне глаза.
Я вспомнила все. И тотчас узнала склонившуюся надо мной женщину. Это же Нэн Бриттен, моя верная служанка!
– Ах, Нэн! Солнце уже высоко. Я проспала все на свете. Скорее помоги мне одеться и причеши меня.
Нэн посмотрела на меня, словно бы сомневаясь в чем-то. Затем поспешно принялась одевать и причесывать меня.
– Что это ты такая хмурая, Нэн? – я наконец заметила ее состояние.
– Давайте я потороплюсь, ваша светлость. Я оставила детей с Большим Джоном, надо мне поскорее заменить его.
– Но почему с Большим Джоном? Где няньки? Что-то случилось?
– Да, за одну ночь мы остались без прислуги. Ушли даже те слуги, которых мы привезли из Америки. Должно быть, сговорились с местными. Завтрак не готов.
– Это скверно! Скорее беги к детям. Что-нибудь придумаем. Завтрак я как-нибудь приготовлю и сама.
– Наши сеньоры ждут вас в гостиной, – Нэн поспешно ушла.
Я быстро пошла по галерее в гостиную.
Что все это может значить? «Сеньоры ждут»! О Коринне она даже не упомянула. Неужели Коринна уехала, перед этим отпустив всю прислугу? Глупо, конечно. Но не глупее, чем травить Санчо ртутью. И что же мы сейчас будем делать? Искать беглянку?
Скорым шагом я вошла в гостиную.
У высокого продолговатого окна стояли Санчо и Этторе. Оба разом обернулись на звук моих шагов.
– Здравствуйте, Эмбер, – почтительно произнес Этторе.
Санчо сделал какой-то неопределенный жест рукой, который при желании я могла счесть за приветственный.
– Что произошло? – спросила я. – Нэн сказала мне, что сбежали все слуги.
– Больше ничего она тебе не говорила? – спросил Санчо каким-то странно заторможенным голосом.
– Нет. А что еще случилось? Впрочем, я догадываюсь. Наверное, это с Коринной. Это она внезапно уехала и отпустила всех слуг? Своих детей она взяла с собой?
– Уехала? – Санчо снял очки, словно бы нарочно для того, чтобы видеть все вокруг зыбким и расплывчатым. – Нет, она не уехала.
– Где же она? – я начинала сердиться, и вдруг ощутила ту знакомую атмосферу ужаса и жути, которая сопровождает внезапные смерти. – Коринна? Что с ней? Ведь это Коринна?
– Да, – кивнул Санчо, – это Коринна.
– Она мертва, – быстро произнес Этторе, не дав ему договорить.
– Нет! – невольно вырвался у меня крик. – Нет, нет, нет!
Казалось бы, за последнее время я должна была привыкнуть к неожиданным смертям. Но я никак, даже краешком сознания не могла предположить, что вдруг умрет Коринна, молодая, красивая, взбалмошная, полная надежд. Мне вдруг представилась Коринна, укачивающая на коленях младшего сына. Слезы навернулись на глаза. Я бессильно опустилась на стул и сгорбилась.
Этторе шагнул было ко мне, но Санчо махнул рукой, словно призывая его оставить меня в покое.
Наверное, несколько минут я так просидела, сгорбившись на стуле и тупо уставившись прямо перед собой. Слезы застилали мне глаза. Мужчины по-прежнему оставались у окна. Их сильные фигуры четко очерчивались на светлом фоне.
– Где она? – глухо спросила я. – Как это случилось? Она… убита?
– Вероятно, да, – напряженно ответил Санчо.
– Она у себя в спальне, – начал было Этторе.
– Нэн знает? – перебила я.
– Да. Но, как видите, она не рискнула сказать вам, – ответил Этторе.
– А дети?
И снова говорил Этторе:
– Они не знают. Им не сказали.
– Они не должны знать, пока, во всяком случае, – решила я.
– Судя по всем признакам, это отравление, – все с тем же напряжением заговорил Санчо.
– Отравление? – переспросила я.
Я сразу же вспомнила о ртути. Могла ли Коринна отравиться случайно; ведь разбивая прибор Этторе и подмешивая ртуть в пищу Санчо, она имела дело с сильным отравляющим веществом.
– Нет, – Санчо внимательно следил за моим лицом, – она не могла случайно отравиться ртутью. – Конечно, он легко угадал, что именно я предполагаю. – Я уже спросил Этторе. Конечно, его прибор исчез. Но ртути там было очень мало, ее едва хватило бы на то, чтобы причинить недомогание мне.
– Коринна отравлена не ртутью, – вмешался Этторе. – Она отравлена другим ядом – мышьяком.
– Как вы могли определить, каким ядом она отравлена? – повернулась я к нему.
– Есть некоторые признаки. Я видел ее.
– Вы все время повторяете, что Коринна отравлена, – я по-прежнему смотрела на Этторе. – Но вы действительно уверены в том, что она отравлена кем-то, а не отравилась сама?
Этторе ненадолго задумался.
– Нет, – сознался он. – В этом я не уверен. Пожалуй, она могла отравиться и сама. Но зачем?
– Этторе знает о том, что Коринна подмешала яд в мою пищу, – заметил Санчо.
– Но это не объясняет, почему бы она могла покончить с собой, – заметил Этторе.
– У Коринны был вчера вечером бурный разговор со мной, – начала я.
– Затем со мной, – поспешно добавил Санчо. – Вероятно, из нас троих я последний видел ее живую.
– Странно то, что в ее комнате я не нашел никаких следов яда, – вслух удивился Этторе. – У меня нет сомнений в том, что мышьяк подмешали в какую-то жидкость. Но в комнате нет ни кувшина, ни стакана…
– Там должен был быть графин, – вспомнила я. – Графин и стакан. Один стакан. Когда мы говорили, Коринна захотела пить. Она налила в стакан воду из графина. Затем я пила из того же стакана. Если бы ядовитое вещество было уже подмешано в воду, я бы тоже умерла!
Я чувствовала, что Санчо и Этторе – близкие мне люди. У меня возникла острая потребность быть откровенной с ними во всем, не забывая даже мелочи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59