Наконец, зеленый цвет, по на-
правлению перпендикулярному, зеленоватость зенита, есть
Уравновешенность света и тьмы, есть боковая освещенность
1
Все эти цитаты взяты из Гёте (Лихтенштадт В. О. Гёте. Борьба за
реалистическое мировоззрение. Петерб., 1920. С. 240-247).
247
частиц пыли, освещенность как бы одного полушария каждой
пылинки, так что каждая из них столь же может быть названа
темною на светлом фоне, как и светлою на темном фоне. Зе-
леный цвет над головою - это ни свет и ни тьма>. <Лишь из
соотношения двух начал устанавливается, что София - не
есть свет, а пассивное дополнение к нему, а свет не есть София,
но ее освещает. Это соотношение определяет цветность. Со-
зерцаемая как произведение божественного творчества, как
первый сгусток бытия, относительно самостоятельный от
Бога, как выступающая вперед навстречу свету тьма ничтоже-
ства, т. е. созерцаемая от Бога по направлению в ничто, София
зрится голубою или фиолетовою. Напротив, созерцаемая как
результат божественного творчества, как неотделимое от бо-
жественного света, как передовая волна божественной энер-
гии, как идущая преодолевать тьму сила Божия, т. е. созерцае-
мая от мира по направлению к Богу, София зрится розовою
или красною. Розовою или красною она зрится как образ
Божий для твари, как явление Бога на земле, как та <розовая
тень>, которой молился Вл. Соловьев. Напротив, голубою или
фиолетовою она зрится как мировая душа, как духовная суть
мира, как голубое покрывало, завесившее природу. В видении
Вяч. Иванова - как первооснова нашего существа в мисти-
ческом погружении взора внутрь себя: душа наша - как голу-
бой алмаз. Наконец, есть и третье метафизическое направле-
ние - ни к свету и ни от света, София вне ее определения или
самоопределения к Богу. Это тот духовный аспект бытия,
можно сказать, райский аспект, при котором нет еще позна-
ния добра и зла. Нет еще прямого устремления ни к Богу, ни
от Бога, потому что нет еще самых направлений ни того, ни
другого, а есть лишь движение около Бога, свободное играние
перед лицом Божиим, как зелено-золотистые змейки у Гоф-
мана, как Левиафан, <его же созда Господь ругатися (т. е. иг-
ратися) ему>, как играющее на солнце - море. И это тоже
София, но под особым углом постигаемая. Эта София, этот
аспект Софии зрится золотисто-зеленым и прозрачно-изум-
рудным. Это - тот аспект, который мелькал, но не находил
себе выражения в первоначальных замыслах Лермонтова. Три
основных аспекта первотвари определяют три основных цвета
символики цветов, остальные же цвета устанавливаются в
своем значении как цвета промежуточные. Но каково бы ни
было многообразие цветов, все они говорят об отношении
хотя и различном, но одной и той же Софии к одному и тому
же небесному Свету. Солнце, тончайшая пыль и тьма пустоты
248
в мире чувственном и - Бог, София и Тьма кромешная, тьма
метафизического небытия в мире духовном - вот те начала,
которыми обусловливается многообразие цветов как здесь,
так и там при полном всегда соответствии тех и других друг
другу>.
с) Я утверждаю, что проводимая в таком толковании цве-
тов символическая мифология (между прочим, одинаковая у
Гёте и у Флоренского) есть всецело именно символическая,
так как она построена на существенной характеристике каж-
дого цвета в отдельности. Против этого могут только сказать,
что эти характеристики необязательны, произвольны и субъ-
ективны. Что они необязательны, это может утверждать толь-
ко засушенное и мертвое, абстрактно-метафизическое созна-
ние. Никто никогда не воспринимает цвет без этих и подобных
впечатлений. Чистый цвет есть несуществующая абстракция и
утверждается лишь теми, кто не привык видеть жизнь, а лишь
живет выдумками. Что же касается произвольности этих ха-
рактеристик, то они являются таковыми только потому, что
весьма мало людей, которые бы задавались целью изучить
цвета в их полном жизненном явлении. Разумеется, тут воз-
можна та или иная степень произвола, покамест наука не со-
брала хорошо проанализированный этнографический, психо-
логический и феноменологический материал. Наконец, со-
всем уже нелепо обвинение в субъективизме. Думают, что
возбужденный характер красного цвета есть субъективное (так
как нереальное) переживание, а колебательные движения
среды, дающие красный цвет, - объективны. Почему? Чем
одно лучше другого? Разве эти <волны> не суть тоже некое фи-
зическое явление, воспринимаемое обычным путем? Почему
одни восприятия субъективны, другие вдруг объективны? По-
моему, все одинаково субъективно и объективно. И не лучше
ли просто выкинуть всех этих субъектов и объектов и не лучше
ли описывать предмет так, каким он является? Не хочется
людям довериться живому опыту. А он как раз говорит, что не
мы возбуждаем красный цвет, а он - нас; не мы успокаиваем
зеленый цвет, но он - нас; и т. д. Ну, так и давайте запишем:
красный цвет вызывает возбуждение, именно он, а не мы
сами. И, значит, возбужденность - его объективное свойство.
Для меня оно, во всяком случае, гораздо более объективно,
чем какие-то там волны неизвестно чего, о которых я с гимна-
Флоренский П. Небесные знамения (размышление о символике
Цветов). Маковец. 1922. № 2. С. 14-16.
249
зических лет успел забыть все, что ни вбивали в меня стара-
тельные физики. Физику я забыл, а красный флаг от белого
всегда буду отличать, - не беспокойтесь.
d) Такова живая мифология цвета, ничего общего не
имеющая с абстрактно-аллегорическими толкованиями <на-
учных> теорий. Еще сложнее и интереснее делается мифоло-
гия, когда она относится не к свету и цвету вообще, но к све-
товым или цветным предметам. - Лунный свет отнюдь не
такая простая вещь, чтобы можно было сразу взяться за вскры-
тие его мифологии; и тут немало можно было бы установить
аналогий и уравнений, если бы взяться за сопоставление всех
<лунных> интуиций в различных религиях, искусствах и поэ-
зии. Можно написать целую историю интуитивной мифоло-
гии луны; и этой увлекательной задачей займутся тотчас же,
как только начнут серьезно относиться к непосредственным
восприятиям жизни и перестанут заслонять от себя жизнь
просветительским верхоглядством и абстрактной метафизи-
кой, материалистической или спиритуалистической. Выйдите
на луг, когда над вами безоблачное летнее небо и когда луна
одна парит в высоте, так что ни ветер, ни тучи, ни дождь, ни
какое-нибудь особенное состояние атмосферы не отвлекают
вашего внимания и вы можете сосредоточиться только на
луне. Этот лунный свет в самом существе есть нечто холодное,
стальное, металлическое. Он есть нечто электрическое и в то
же время как бы нечто механическое, машинное; действи-
тельно - как бы просто свет ровно светящего дугового фона-
ря. Однако эта механика, несомненно, магична. Лучи, вы чув-
ствуете, льются на вас волнами. Холод и механика оказывают-
ся внутренне осмысленными, сознательно направленными на
вас. Этот свет действует так, как действуют над нами врачи,
желая нас незаметно для нас самих усыпить, как пассы гипно-
тизера. Лунный свет есть гипноз. Он бьет незаметными волна-
ми в одну точку, в ту самую точку сознания, которая перево-
дит бодрственное состояние в сон. Вы чувствуете, что в теме-
ни у вас начинает делаться что-то неладное. Там темнеет и
холоднеет мозг, но не настолько темнеет, чтобы заснуть нам
без сновидений, и не настолько холоднеет, чтобы прекрати-
лась жизнь. Вы не засыпаете, нет. Вы переходите именно в
гипнотическое состояние. Начинается какая-то холодная и
мертвая жизнь, даже воодушевление, но все это окутано тума-
нами принципиального иллюзионизма; это - пафос бескров-
ных и мертвенных галлюцинаций. Луна - совмещение пол-
ного окоченения и смерти с подвижностью, доходящей до
250
исступления, до пляски. Это - такое ничто, которое стало ме-
таллом, пустота, льющаяся монотонным и неустанным поко-
ем галлюцинация, от которой не стынет кровь в жилах, но ко-
торая несет вас в голубую пустоту какими-то зигзагами, каки-
ми-то спиралями, не вверх и не вниз, а влево и вправо, в
какую-то неведомую точку, вовнутрь этой точки, в глубины
этой точки. Чувствуется, как мозг начинает расширяться, как
образуются в нем черные провалы, как из этих провалов вста-
ет что-то черное и светлое, как бы прозрачное, не то скелеты,
не то звездные кучи, не то огромные, со светящимися глазами
пауки. Ощущается сначала легкая тошнота, потом томление
усиливается. В груди тесно. Потом как бы все пропадает, и
становится скучно. Прохладно, пусто, сонно и - скучно. Но
это ненадолго. Потом уже совершенно явственно начинается
пляска скелетов с оскаленными зубами и длинными-предлин-
ными руками. Нет уже никакой луны, никакого луга, нет ни
вас, ни ночи. Только слышен стук скелетов друг о друга; и ос-
каленные рожи вертятся все быстрее и быстрее, и их становит-
ся все больше и больше. Они заполняют луг, землю, небо, они
заполняют весь мир. То вдруг стук пропадает, и вся вакхана-
лия происходит в абсолютной тишине; только луна, показав-
шись ненадолго в этой голубой бездне, лукаво кивает и морга-
ет, зовет и хихикает как ни в чем не бывало. То вдруг стук пре-
вращается в гром, и тогда кто-то оглушительно хохочет и
высовывает красный язык, и вы как бы насильно лезете куда-
то кверху и в то же время бьетесь головой о что-то твердое и
черное. Холод и смрад, оборотничество и самоистязание, го-
лубое и черное, гипноз и жизнь, вихрь и тишина, - все сли-
лось в одну бесшумную и окостеневшую галлюцинацию. Не-
даром кто-то сказал, что у бесов семя холодное.
Определенную мифологию имеет солнечный свет. Опреде-
ленная мифология принадлежит голубому небосводу. Зеленый
цвет деревьев, синий цвет далеких гор, лиловатый и краснова-
тый цвет зимних сумерек, - все это я мог бы изобразить здесь
в подробном и наглядном виде. Однако увлекаться этим не
стоит в очерке, преследующем одни лишь принципиальные
цели. Можно разве указать на мифологию электрического
света, так как поэты, спокон веков воспевавшие цвета и цвет-
ные предметы в природе, покамест еще недостаточно глубоко
отнеслись к этому механически изготовляемому свету. А между
тем в нем есть интересное мифологическое содержание, не за-
мечаемое толпой лишь по отсутствию вкуса и интереса к
живой действительности. Свет электрических лампочек есть
251
мертвый, механический свет. Он не гипнотизирует, а только
притупляет, огрубляет чувства. В нем есть ограниченность и
пустота американизма, машинное и матерое производство
жизни и тепла. Его создала торгашеская душа новоевропей-
ского дельца, у которого бедны и нетонки чувства, тяжелы и
оземлянены мысли. В нем есть какой-то пафос количества на-
перекор незаменимой и ни на что не сводимой стихии качест-
ва, какая-то принципиальная серединность, умеренность,
скованность, отсутствие порывов, душевная одеревенелость и
неблагоуханность. В нем нет благодати, а есть хамское само-
довольство полузнания; нет чисел, про которые Плотин ска-
зал, что это - умные изваяния, заложенные в корне вещей, а
есть бухгалтерия, счетоводство и биржа; нет теплоты и жизни,
а есть канцелярская смета на производство тепла и жизни; не
соборность и организм, но кооперация и буржуазный по при-
роде социализм. Электрический свет - не интимен, не имеет
третьего измерения, не индивидуален. В нем есть безразличие
всего ко всему, вечная и неизменная плоскость; в нем отсутст-
вуют границы, светотени, интимные уголки, целомудренные
взоры. В нем нет сладости видения, нет перспективы. Он
принципиально невыразителен. Это - таблица умножения,
ставшая светом, и умное делание, выраженное на балалайке.
Это - общение душ, выраженное пудами и саженями, жалкие
потуги плохо одаренного недоучки стать гением и светочем
жизни. Электрическому свету далеко до бесовщины. Слиш-
ком уж он неинтересен для этого. Впрочем, это, быть может,
та бесовская сила, про которую сказано, что она - скучища
пренеприличная. Не страшно и не гадливо и даже не против-
но, а просто банально и скучно. Скука - вот подлинная сущ-
ность электрического света. Он сродни ньютонианской бес-
конечной Вселенной, в которой не только два года скачи, а
целую вечность скачи, ни до какого атома не доскачешься.
Нельзя любить при электрическом свете; при нем можно
только высматривать жертву. Нельзя молиться при электри-
ческом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теп-
лющаяся лампадка вытекает из православной догматики с
такой же диалектической необходимостью, как царская власть
в государстве или как наличие просвирни в храме и вынима-
ние частиц при литургии. Зажигать перед иконами электри-
ческий свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для пра-
вославного, как летать на аэропланах или наливать в лампаду
не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танце-
вать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство,
252
семейному человеку обедать в ресторане и еврею - не испол-
нять обряда обрезания. Так же нелепо, а главное нигилистич-
но для православного - живой и трепещущий пламень свечи
или лампы заменить тривиальной абстракцией и холодным
блудом пошлого электрического освещения. Квартиры, в ко-
т-рму НР.Т живого огня - в печи. в свечах, в пямттядях, -
трятпные квартиры.
е) Тот, кто захочет в будущем говорить о мифологии при-
родных светов и цветов и вообще тех или иных картин приро-
ды, должен будет в первую очередь изучить эту мифологию
так, как она дана в искусстве, хотя миф еще не есть поэзия.
Нужно подметить закономерности в мифологии, напр. неба
или ночи, несомненно характеризующие целые циклы поэти-
ческих представлений. Об этом уже пробовали писать, хотя
устойчивой традиции еще не образовалось, методы такого
описания остаются большею частью невыясненными и самые
материалы продолжают быть незначительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35