Также нахален и неблагодарен керосин; он меряет лю-
бовь на пуды и теплоту на калории; он духовно нечист и воня-
ет смрадом; он - машина и смазочное средство. Как табак -
ладан сатане, так керосин - соус для беса. Одеколон же вооб-
ще существует только для парикмахеров и приказчиков и,
может быть, только еще для модных протодиаконов. Так, мо-
литься со стеариновой свечой в руках, наливши в лампаду ке-
росин и надушившись одеколоном, можно, только отступив-
ши от правой веры. Это - ересь в подлинном смысле, и по-
добных самочинников надо анафемствовать. Таково же и
значение бороды. Стоглавый Собор постановил: <Аще кто
браду бреет и умрет тако, не достоит над ним служити, ни со-
рокоустия по нем пети, ни просвиры, ни свещи по нем в цер-
264
вь принести. С неверными да причтется. От еретик бо се на-
коша>. И при всем том везде тут речь идет о вещах, и только
Мифический смысл вещи не мешает ей быть вещью, а
. Qpgg наоборот, как-то подчеркивает ее вещность. <Честная
дда> и <скобленое рыло> одинаково суть реальности; только
о _- хорошая реальность, а другое - дурная. - Итак, ми-
веская отрешенность есть отрешенность фактов по их идее
т их обычного идейного состава и назначения.
8. Это мы уже знаем и сейчас только вспомнили об этом.
qQ вытекает отсюда для структуры мифической отрешеннос-
ти или мифически-отрешенного слоя в любой другой структу-
ре сознания?
а) Раз дана такая отрешенность, то, в чем бы она ни заклю-
qgJiacb, она объединяет вещи в каком-то новом плане, лишая их
присущей им естественной раздельности. Ковер - некая вещь
естественного распорядка. Летание по воздуху - некий реаль-
ный процесс определенного естественного распорядка (для
птиц насекомых и прочих). Но вот <ковер> и <летание по воз-
духу> объединяются в один образ. Что это значит? Это значит,
что несмотря на все их естественное различие и в некотором
смысле даже несоединимость, они объединяются тут согласно
особой идее объединения, и их естественное различие уже зна-
чительно померкло. При этом идея, их объединившая, сделала
их отрешенньт бытием, перевела их из сферы обычных вещей
и процессов в сферу отрешенную. Есть, следовательно, какая-
то общая точка схождения этих вещей, какой-то общий и еди-
ный взгляд на них, в котором моментально потухает их естест-
венная непримиримость и они вдруг оказываются сразу объ-
единенными и примиренными.
Ь) Отсюда следует, что мифическая отрешенность предпо-
лагает некую чрезвычайно простую и элементарную интуи-
цию, моментально превращающую обычную идею вещи в
новую и небывалую. Можно сказать, что каждому человеку
свойственна такая специфическая интуиция, рисующая ему
мир только в каком-то особенном свете, а не как-нибудь
иначе. И потому мифическая отрешенность есть явление ис-
ключительное по своей универсальности. В каждом человеке
можно заметить, как бы ни была богата его психика, эту одну
общую линию понимания вещей и обращения с ними. Такая
линия свойственна только ему и никому больше. На любом
писателе это можно проверить и показать. Но только наши
историки литературы и литературоведы мало занимаются та-
К1ши вопросами. Вопросы же эти - совершенно эмпиричес-
кие и реальные и требуют массы фактических и статистичес-
265
ких наблюдений для выяснения общего уклона образности и
прочих словесных особенностей данного писателя. Эта основ-
ная и примитивная интуиция есть нечто совершенно простое,
нечто совсем, совсем простое, как бы только один взгляд на
какую-нибудь вещь. Это действительно взгляд, но не на ту или
иную вещь, а взгляд вообще на все бытие, на мир, на любую
вещь, на Божество, на природу, на небо, на землю, на свой,
наконец, костюм, на еду, на мельчайший атом повседневной
жизни, и даже собственно не взгляд, а какая-то первичная ре-
акция сознания на вещи, какое-то первое столкновение с ок-
ружающим. В этом пункте мифическая отрешенность совер-
шенно не отличима от этой примитивно-интуитивной реакции
на вещи, ибо вся разница будет только, может быть, в степени
или подвидах этой общей примитивно-биологически-интуи-
тивной установки сознания на бытие. И можно сказать, что
миф, если выключить из него всякое поэтическое содержа-
ние, есть не что иное, как только общее, простейшее, до-реф-
лективное, интуитивное взаимоотношение человека с вещами.
Реально ощутить эту до-рефлективную реакцию можно на
примерах нашего повседневного общения с чужой психикой.
Вот человек плачет или смеется. Как мы это воспринимаем?
Взглянувши на лицо человека, мы сразу, без всякого выво-
да, - можно сказать, почти мгновенно - схватываем это
страдание или этот смех. В нас еще нет мысли о страдании, но
мы уже точнейшим образом констатировали страдание этого
человека. И не только констатировали, но уже и особенным
образом отнеслись к нему, оценили его. Мысль же о страдании
появляется уже в дальнейшем. Из этого можно видеть, как
уродливы мифологические теории, кладущие в основу мифа
то или иное интеллектуальное построение. И не только крат-
ковременные и очень яркие явления так воспринимаются
нами. Таково же наше восприятие и вообще всей и всякой
чужой индивидуальности. Один врач мне говорил, что он с
первого взгляда на пришедшего к нему пациента, до всякого
его осмотра, уже знает, можно ли вылечить этого больного
или нет. Печорин у Лермонтова с первого взгляда на женщину
знает, будет ли тут взаимность или нет. Тот же Лермонтов ге-
ниально пронаблюдал, что у солдата, который должен быть
убит в сегодняшнем сражении, уже с утра появляется какое-то
особенное выражение лица, не замечаемое обычно ни окру-
жающими, ни им самим. <Прозорливость> у религиозных и
часто даже совсем нерелигиозных натур - общеизвестна, и не
стоит тут приводить никаких примеров. Это - различное по
глубине и широте - прозрение в чужую психику и даже в ее
266
удьбы всякий не раз встречал в жизни и в литературе, как бы
ни старались некоторые уродливые теории отрицать непо-
ддотвенность восприятия чужой психики. Но точно таково
е и мифическое воззрение и прозрение в вещи. Миф тоже вы-
JgggT вещи из их обычного течения, когда они то несоедини-
мы то непонятны, то не изучены в смысле их возможного
ддейшего существования, и погружает их, не лишая реаль-
ццстм и вещественности, в новую сферу, где выявляется вдруг
их интимная связь, делается понятным место каждой из них и
становится ясной их дальнейшая судьба.
с) В связи с этим особенное значение приобретает самый
термин <отрешенность>. Сейчас мы можем сказать, что он да-
леко не точно выражает свой предмет, так как это - настоль-
ко же отрешенность, насколько и образная конкретность.
В самом деле, с точки зрения чего тут говорится об отрешен-
ности? Отрешенность тут - от чего? От обычной идеи, обыч-
ных вещей и явлений, сказали мы. Но что такое обычная идея
и что такое обычные вещи? Не есть ли это простая услов-
ность? Не бывает ли так, что одна и та же вещь в одно время
обычна, а в другое время - совершенно необычна и неожи-
данна? Конечно, содержание этого термина есть нечто в вели-
чайшей мере относительное и условное. Обычное иной раз
оказывается чрезвычайно загадочным, даже чудесным, из
ряда вон выходящим, а ведь оно остается все тем же обычным.
Ясно, что лучше говорить не о мифической отрешенности, но
о том, что все на свете вообще, все существующее, начиная от
мельчайшей и ничтожнейшей вещи и кончая миром в целом,
есть та или иная степень или качество мифической отрешен-
ности. То, что мы называем обычным течением вещей, есть
тоже результат некоего нашего мифического взгляда, так как
и здесь вещи все же не даны в своих изолированных функциях
и не даны как отвлеченные понятия, но мы видим некую их
подчиненность тем или другим идеям, пусть не очень ярким и
не очень глубоким. Каждый цвет, каждый звук, каждое вкусо-
вое качество уже несомненно обладает мифическим свойст-
вом. Так, краски кажутся холодными, теплыми, жесткими,
мягкими, звуки - острыми, тяжелыми, легкими, задушевны-
ми, строгими и т. д. Мифическая <отрешенность>, таким об-
разом, есть форма в высочайшей мере универсальная; и нет
ни одной вещи, которую мы воспринимали бы только как
голое и отвлеченное понятие. Живая вещь, вот эта бумага, эти
карандаши и перья, эта комната - всегда воспринимаются
как вещи, наделенные тем или другим личным, социальным
или иным глубинно-выразительным содержанием, и все в той
267
или другой мере причастны бытию мифическому. По-вашему
может быть. и еврейская миква не есть глубинно-выразитед
ный миф? И даже то. что бывает после обрезания?.. Еврец1
знают, о чем я сейчас говорю.
Из всего вышесказанного следует, что <мифическая отре-
шенность> есть просто отрешенность от чисто отвлеченного и
дискретного существования. Она есть та специальная сфера, в
которую погружаются отвлеченные понятия, чтобы превра-
титься в живые вещи живого восприятия. Миф, видели мы,
есть живое, выразительное и символически-выразительное,
интеллигентно-выразительное бытие. Вещь, ставшая
символом и интеллигенцией,есть уже миф. Таким
образом, миф и мифическая отрешенность дает все те раз-
дельно указанные нами выше признаки мифа в некоем недели-
мом единстве. Отрешенность станет понятной, когда весь
предыдущий анализ синтезируется в одну категорию, вскры-
вающую существо мифа, и когда мы получим диалектическое
воссоединение всех указанных выше черт в единую и недели-
мую структуру. Отбросивши поэтическую отрешенность и ос-
тавшись на почве реальных вещей, мы видим теперь, что ре-
альные вещи тоже суть как-то понимаемые вещи. Есть на-
учное их понимание, есть религиозное их понимание. Есть и
мифологическое их понимание. Заключается оно - в наипро-
стейшей биологически-интуитивной непосредственности со-
прикосновения сознания и вещей. Без этого нет и самих
живых вещей опыта. Но эта изначально-жизненная интуиция
только указывает нам, что порознь найденные нами выше су-
щественные свойства мифа должны быть еще раз пересмотре-
ны с этой новой точки зрения, и притом так, чтобы все они
слились в одну категорию, в один структурный лик мифа.
В мифической отрешенности нет ни отдельно жизненности,
ни отдельно выраженности, ни отдельно интеллигенции и т. д.
Есть что-то одно общее и единое, где все эти элементы слива-
ются в одну неделимую категорию. Синтетичность и жизнен-
ная непосредственность и наивность мифа повелительно тре-
буют именно такого вскрытия мифического отрешения. И вот
мы к нему подошли.
VII. Миф есть личностная форма. 1. До сих пор мы имеем
следующие тезисы, характеризующие существо мифа путем
отграничения от частично совпадающих с ним форм сознания
и творчества.
1. Миф не есть выдумка или фикция, не есть фантастичес-
268
рымысел, но - логически, т. е. прежде всего диалектичес-
необходимая категория сознания и бытия вообще.
2 Миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемая
и творимая вещественная реальность.
Миф не есть научное, и в частности примитивно-науч-
пе построение, но - живое субъект-объектное взаимообще-
ие содержащее в себе свою собственную, вненаучную, чисто
фческую же истинность, достоверность, принципиальную
закономерность и структуру.
4. Миф не есть метафизическое построение, но - реально,
рщественно и чувственно творимая действительность, яв-
ляющаяся в то же время отрешенной от обычного хода явле-
ний и стало быть, содержащая в себе разную степень иерар-
хийности, разную степень отрешенности.
5. Миф не есть ни схема, ни аллегория, но символ; и, уже
будучи символом, он может содержать в себе схематические,
аллегорические и жизненно-символические слои.
6. Миф не есть поэтическое произведение, но - отрешен-
ность его есть возведение изолированных и абстрактно выде-
ленных вещей в интуитивно-инстинктивную и примитивно-
биологически взаимоотносящуюся с человеческим субъектом
сферу, где они объединяются в одно неразрывное, органичес-
ки сросшееся единство.
Эти шесть тезисов постепенно детализируют понятие
мифа. Во-первых, это есть диалектическая необходимость со-
знания и бытия, хотя еще и неизвестно, в чем она заключает-
ся. Во-вторых, он есть реальные вещи, подлинно существую-
щая действительность. Этим миф определяется ближе, так как
из всей сферы логически необходимого выделяется категория
наличного существования. Но и это еще слишком широко.
И вот, в-третьих, из наличной действительности мы выделяем
ту ее сферу, которая интимно чувствуется субъектом, которая
есть сфера подлинно жизненного взаимообщения субъекта и
объекта, т. е. где есть субъект и объект чувства, воли, аффек-
тов и пр. Да и тут берется не вся сфера субъект-объектного
взаимообщения, но та, которая структурно определена и
оформлена, закономерна в своем строении. В-четвертых, под-
вергается анализу и это последнее достижение. Отсюда выки-
дывается все ординарно-плоскостное, все гипостазированное
в своей отвлеченности и изолированности, все оставляющее
вещи в их тупом уединении и несоборности. В мифе берется
осмысляющая, оживляющая сторона вещей, та, которая дела-
ет их в разной мере отрешенными от всего слишком обычно-
го, будничного и повседневного. Яснее это взаимоотношение
269
разных слоев действительности в мифе, в-пятых, характеризу-
ется не какдуалистически-метафизически-натуралистическое
противостояние, не как схематическое или аллегорическое
взаимоотношение, но как символическое, т. е. иерархийно
различаемые в мифе слои бытия должны отождествиться ве-
щественно, т. е. так, чтобы была одна неделимая вещь со смы-
словой игрой взаимораздельных, но и взаимообщающихся и
даже взаимоотождествляющихся энергий разных планов дей-
ствительности. Наконец, в-шестых, эта интеллигентная и
символически выраженная субъект-объектная отрешенная
действительность предстала перед нами как до-рефлективное,
примитивно-интуитивное взаимоотношение субъекта и объ-
екта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35